Кроме десяти танков, в колонне было пять машин с пехотой и приземистый бронированный заправщик.
Из машин высыпала пехота и развернулась в цепь, танки выстроились в боевой порядок. Двигались медленно, стараясь не отрываться от пехоты, прощупывая пространство перед собой короткими пулемётными очередями. Один из танков развернул башню в сторону овражка, и Василий увидел, как дуб вздрогнул, словно от порыва ветра, и срезанные пулемётной очередью ветки, и листья с шумом посыпались на землю
-Вот паскуда, - ему вдруг стало больно за дерево. Странное дело, ничего подобного раньше он к этому дубу не испытывал, а тут словно в брата стреляли.
Не сбавляя хода, танки открыли пушечный огонь. Василий видел, как недалеко от окопов, где залегли его товарищи, вздыбилась земля и выросли чёрные султаны, замешанные на огне и земле. Поначалу разрывы ложились далеко от окопов, но постепенно, по мере продвижения танков, они приближались к ним всё ближе и ближе.
С окраины луга застучали пулемёты. Окопавшиеся там бойцы начали отсекать пехоту от танков. В пулеметный треск вплелись автоматные очереди и сухие винтовочные выстрелы. Чуть позже начали работать и расчёты противотанковых ружей. После того, как первый танк замер, словно натолкнувшись на невидимую стену, и задымил, остальные прибавили скорость, стремясь как можно быстрее пересечь луг и прорвать оборону. Экипаж подбитой машины спешно покинул танк, но далеко уйти не смог. Несколько пулемётных очередей - и с ними было покончено.
Редеющая под плотным огнём пехота отставала от танков всё больше и больше и вот наконец остановилась и залегла.
- Все. Получилось. Теперь не поднимутся.
Танки, как и предполагал Василий, обогнули овраг с двух сторон и, оставив позади залёгшую пехоту, устремились вперед к позициям полка. Пехотинцы всё ещё представляли опасность для засады, поэтому пулемётчики остались на своей позиции охранять тыл бронебойщиков, а Василий с Николаем сместились правее. Чагин взял в руку большой масляный патрон с красной маркировкой, смахнул с него прилипшие песчинки и вставил в патронник. Для первого выстрела выбрал крайний танк. Вздохнул глубоко, выдохнул, чтобы унять дрожь в руках, тщательно выцелил моторный отсек, самое уязвимое место танка, и плавно нажал на спусковой крючок. Звук выстрела ударил по ушам, в плечо привычно ощутимо двинула отдача. Над окопом взметнулось облако дыма и пыли.
Танк судорожно дёрнулся и замер. Через мгновение в небо поднялся столб чёрного дыма, а по броне побежали золотистые языки пламени. Экипаж не смог или не успел покинуть машину, начал рваться боезапас танка. Танк буквально разорвало на части.
- Есть, Вася, молоток, - Николай восторженно хлопнул его по плечу. - С почином тебя.
- Не мешай, - процедил сквозь зубы Василий. Он уже целился в следующую машину.
Выстрел - и танк, резко крутнувшись влево, встал, подставив окопам правый бок, превратившись в неподвижную и удобную мишень.
Вокруг позиции бронебойщиков поднялись фонтанчики пыли и раздался заставивший вжать голову в плечи свист пуль. Тут же застучал пулемёт прикрытия. Василий обернулся и увидел, что немецкая пехота всё-таки поднялась и короткими перебежками стала передвигаться в сторону ложбины.
- Заметили, сволочи. Иди, Коля, помоги ребятам. А я с другой стороны постреляю.
Николай со своим автоматом присоединился к пулемётчикам. В полковых окопах тоже заметили интерес немцев к овражку и усилили огонь, заставляя врага плотнее вжиматься в землю. Василий переместился на другой фланг и с трёх выстрелов поджёг ещё два танка.
Атака захлебнулась. Оставшиеся целыми танки развернулись и отступили, пехота, прикрываясь их бронёй, тоже скрылась в лесу. На обожжённом лугу остались догорать шесть почерневших машин. Шесть тёмных столбов дыма радовали глаз и давали надежду на передышку.
- Ну что, братцы, - Василий устало прислонился к дубу, - кажись, всё на сегодня, думаю, больше не сунутся.
- Да уж, задали фрицам жару! Наваляли как надо, да, Василий, - Николая как всегда немного трясло после боя и тянуло поговорить. - Ну скажи, Вася, ведь дали фрицам как положено? Сколько твоих? Я тут немного отвлёкся, не видел.
- Четыре. На, Коля, покури, успокойся, - Василий протянул напарнику папиросу.
Сержант-пулемётчик ополоснул закопчённое лицо ключевой водой.
- Молодец, Вася, хорошо стреляешь.
- Ну, дак ить, он у нас первый снайпер. Лучший в бронебойном батальоне. Да, Василий?
- Да уж, Коля, был лучшим. Да только от батальона три расчета осталось.
- Это ничего, - сержант прикурил от Николаевой папиросы, - батальон новый наберут, а ты, Василий, их фашиста бить научишь.
- Ну что, мужики, - на черном от копоти лице Ивана выделялись голубые детские глаза, такие неуместные на войне, что у Василия даже сердце защемило. - Я говорю, чего, мужики, здесь останемся до следующей атаки или уходить будем.
- Да нет, Ваня, оставаться нам тут никак нельзя. Немцы нашу засаду раскрыли, второй раз не сработает. Уйдём сразу, как стемнеет. А сейчас иди умойся да и подкрепиться не грех. - Василий развязал вещмешок. - Давайте, братцы, у кого какой харч остался...
Немцы, однако, думали по-другому. Со стороны леса раздался звук выстрела, и в нескольких метрах от края оврага вздыбилась земля, осыпав бойцов чернозёмом и ошмётками луговых трав.
- Чего это они, - удивлённо воскликнул Иван и полез на гребень оврага.
- Стой, дура, назад, - сержант попытался схватить парня за ноги и сдернуть вниз, но опоздал. Длинная пулемётная очередь прошила воздух над оврагом, взбивая пыль и срезая траву. Одна из пуль пробила Ивану голову. Каска могла бы помочь, да он как назло снял её, умыться хотел. Тело скатилось вниз оврага и замерло в ногах у товарищей, руки раскинуты в стороны, одна нога неестественно вывернута, а детские голубые глаза остались по-прежнему открытыми. Василий смотрел в них и не мог отвести взгляда, а сверху на тело Ивана, кружась, опускались зелёные листья дуба, срезанные пулемётной очередью.
Танковый пулемет не умолкал. Второй снаряд перелетел овраг метров на десять.
- В два ствола садят, не вылезешь, - Николай зло плюнул под ноги.
- В вилку взяли, третий снаряд будет наш. Овраг маленький: хватит, пожалуй, и одного, а спрятаться тут негде. Были охотники, а вот глядишь, и сами в дичь превратились. - На Василия вдруг накатила апатия и чувство полного безразличия. Он вновь присел, прислонясь к дубу, достал папиросу, но закурить не успел. Третий снаряд накрыл овраг, в глазах потемнело, и наступила тишина.
Василий очнулся на третий день в медсанбате. Голова болела так, что казалось, поверни её лишний раз в сторону, и она разорвётся на куски. Лежавший на соседней койке боец из их полка пояснил, что со слов врачей, у Василия тяжёлая контузия, полежать тут придётся пару недель, не меньше. Он же и рассказал, чем тот последний бой закончился.
- Очень, видать, вы тогда немца обидели. Он-то потом снарядами весь овраг перепахал, но в открытую наступать так и не решился. Ночью комполка послал нас, значит, в овраг за вами. Сказал, мол, парни всех нас от верной смерти спасли, нужно их, значит, хотя бы похоронить по-человечески. Никто живьём-то вас найти и не чаял, после такого-то. Ну, добрались мы, значит, до оврага, а там живого места нет. Перепахан весь, и земля до сих пор горячая. Мужики-то все истерзанные по оврагу раскиданы, а ты сидишь себе, к дереву прислонясь. Землёю только по пояс присыпан. Я, значит, когда к тебе-то подошёл, гляжу, живой вроде, а ствол за спиной ну весь прямо как есть в осколках. Прикрыл тебя дубок-то, на себя все осколки принял. Вот так вот. Ну мужиков-то схоронили как положено, а тебя сюда в медсанбат определили. А на утро немец опять попёр. Мы ещё атаку отбили, а потом-то, конечно, отступить пришлось. Меня вот в руку зацепило. К тебе, значит, в соседи и определили. А ты-то после войны к дубку тому вернись, поклонись, значит, за спасение-то.
- Поклонюсь, обязательно поклонюсь.
Любовь
В кабинете первого секретаря обкома повисла напряжённая тишина. Только что на совещании председателей колхозов секретарь обкома Мозгов фактически обвинил одного из председателей в саботаже:
- В то время как все хозяйства последние силы кладут на выполнение областного плана, ты, Василий Кузьмич, как кулак недобитый урожай в закромах прячешь?
Серьёзное обвинение, особенно из уст Мозгова. Все знают о его закадычной дружбе с начальником МГБ области. Председатели смотрели на Василия Кузьмича кто с пониманием и жалостью, а кто и с нескрываемым злорадством. Многие завидовали и недолюбливали его за крутой характер, за способность делать то, что решил и говорить, что думает, не взирая ни на звания, ни на последствия.
Василий Кузьмич покатал желваки, окинул хмурым взглядом собравшихся и глухо, но твердо ответил:
- Тебе ли, товарищ Мозгов, не знать, что я на шестьдесят процентов свой план перевыполнил и поболее чем любой из здесь собравшихся зерна сдал. А что в закромах оставил, не спорю, оставил. Семенной фонд на посев и колхозникам на трудодни. Я людям слово дал, что за свой нелёгкий труд они по чести получат.
- Не государственно рассуждаешь, Василий Кузьмич, - зло блеснул стекляшками пенсне Мозгов, - местечково. Только о своих и думаешь, а кто народ кормить будет.
- А колхозники значит не народ! - Василий Кузьмич что есть силы треснул кулаком по столу,- Им что жрать не нужно? Или вы предлагаете вон как они, - он кивнул в сторону коллег, - одними палочками за трудодни людей кормить. Так у них через пару лет некому будет эти палочки ставить, разбегутся все. Люди, товарищ Мозгов, кушать сегодня должны, а не в светлом будущем.
- Ты что, товарищ Чагин, линию партии не поддерживаешь! Выше Советской власти себя ставишь? Ну так мы на тебя управу быстро сыщем.
- А ты меня не пугай! Ишь, управщик нашёлся. А кто тебе план делать будет. Они, что ли!? А вы чего кулаки в рот засунули. Вам людям в глаза смотреть не стыдно? Из вас последние соки жмут, а вы молчите!? Э-х-х-х, да что я с вами... - Он махнул в сердцах рукой.
- Пойду я, Иван Петрович, - обратился он к первому секретарю, - работать надо.
- Иди, Василий Кузьмич, иди. Совещание закончено, спасибо, товарищи.
Мозгов, разочарованный решением первого секретаря, с шумом захлопнул папку с бумагами, а председатели молча потянулись к выходу.
- Да, Василий Кузьмич, - остановил Чагина в дверях Иван Петрович, - помнишь, ты в свою школу учителя просил.
- Ну...
- Зайди в ОБЛОНО, там тебя сюрприз ждет.
Областной отдел народного образования находился в этом же здании этажом ниже. Василий Кузьмич по-свойски открыл дверь:
- Привет, Антонина, как жизнь молодая?
Начальник ОБЛОНО Довгань Антонина Петровна, полная сорокалетняя женщина в строгом костюме и блузке с ажурным воротничком, заколотым под горлом массивной брошью, улыбнулась ему открытой улыбкой и широко развела руки:
- Эх, Кузьмич, один ты мою молодость и замечаешь.
Они обнялись по-дружески, и Антонина, посмотрев ему в глаза, продолжила уже серьезно:
- Всё воюешь, Вась?
- А что слышно было?
- Ещё как. Зря ты к Мозгову цепляешься. Гнилой он человек. Не простит.
- А я не боюсь. Я эту породу знаю. Они сильны, пока их боишься. Как только они понимают, что ты сильнее, то сразу в кусты.
- Ты сильный и честный, Кузьмич. И в этом твоя слабость. А он хоть и трус, но подлостью жизнь тебе вполне сломать может.