-Можете забирать. Вы знаете, что с ней делать.
Жанна встала, и, не оглядываясь, вышла из комнаты. Еще несколько секунд майор слышал шаги уходящих офицеров и непокоренной, – он четко понимал, что проиграл в этом незримом поединке, - и в его душе поднималась горькая обида на эту упрямую женщину, в которой воплотилась сила духа и смелость Жанны д’Арк.
В ночь на 2 марта 1919 года, вместе с 10 другими арестованными, Жанна Лябурб, была без всякого суда расстреляна французской контрразведкой. На ее похороны пришла почти вся Одесса. Еще через месяц французская эскадра отказалась стрелять в революционеров. Интервенция потерпела крах. Улица, на которой погибла пламенная революционерка, позднее получила ее имя. А после победы наследников фашизма на Украине, имя Жанны Лябурб исчезло с карт Одессы.
Польский этюд
Александр никогда не думал, что война вот так круто и внезапно изменит его жизнь. Нет, он не боялся войны. Его род, ещё с незапамятных времен для мальчиков знал только один "карьер" - военный. В Отечественную войну двенадцатого года Комаровские лихо и отважно рубились с нашествием двунадесяти языков, отчаянно сражались под флагом Ушакова при Синопе, освобождали болгар под командованием Скобелева. А вот теперь пришел и его черед, идти на войну с германцем.
Стоя на перроне, он курил и успокаивал мать и сестру, которые были готовы вот-вот разрыдаться. А он шутил и говорил, что совсем скоро они разобьют немцев, что войнв продлится совсем недолго, каких-нибудь три месяца, и он вернется домой. Но сам при этом понимал, что война будет долгой. Он слишком хорошо знал немцев, на что они способны и как они умеют воевать. Но сказать это сейчас он был не в силах. Потому и пытался выжимать из себя искры веселья, прекрасно понимая, что ни мать, ни сестра не верят ему.
Но вот прозвучал гонг, вагоны дернулись, и он рывком отбросив папиросу, обнял мать с сестрой и запрыгнул в вагон, который уносил его в неизвестность. Он долго стоял в тамбуре, всем сердцем понимая, что там, на перроне вокзала стоят самые близкие ему на свете люди и не могут уйти домой, где каждая вещь будет им напоминать о нём. Он еще долго стоял бы, если бы не прапорщик Еременко, который просунул свою голову в тамбур и радостно прокричал:
-Ну что, поручик, пора уже и жахнуть в честь отбытия. Стол накрыт-с, милости просим.
Александр бросил прощальный взгляд и присоединился к компании восторженных юных офицеров, которым предстояло с головой окунуться в одну из самых страшных войн на земле.
Уже первые бои показали Александру, насколько он был прав, оценивая высокую боевую мощь немцев, но в его голове ни разу не возникала мысль, что Россия может потерпеть поражение. Даже в страшные дни февраля семнадцатого года, когда какая-то сволочь издала печально известный приказ номер один, он продолжал верить впобеду, не важно, какой ценой. Нет царя? Пусть. Но Россия-то, господа, осталась!
И вдруг, словно обухом по голове, его ударила весть о Брестском мире, где большевики заключили мир с немцами на самых тяжелых условиях. Вот тогда Александр первый раз тяжело и с надрывом напился. Он не мог понять, как можно было заключать мир с опаснейшим врагом, хотя. с другой стороны, он видел нежелание солдат воевать, на фронте их держало только то, что в тылу было еще хуже. Проспавшись, Александр собрал самые ценные вещи, набил карманы патронами и ушел из полка. Теперь никто и ничто не держало его на фронте.
Путь на Юг занял у него не больше месяца. В создаваемых белогвардейских частях он с щемящей тоской видел привычные с военного училища дисциплину, погоны, обращения. И он поверил в то, что эти люди смогут вернут все на круги своя. Но шли месяцы, а Красные медленно, но верно, выдавливали войска ВСЮР. Не помогали ни выучка генштабистов, ни поставки союзников, ни украинские националисты, ни развернутый террор контрразведки.
В один из дней, его вызвал командир полка.
-Александр Николаевич, вы по происхождению поляк, не так ли?
-Не совсем, ваше превосходительство. Корни у меня и правда польские. Но еще при царе Николае Первом семья переехала из Варшавы в Петербург, сохранив, впрочем, некоторые поместья в Польше. К концу пролшого века обрусели окончательно, переженившись на предстаительницах русских семей. Так что, из польского у меня остались лишь фамилия, да знание языка. Права же на имения, боюсь, утеряны окончательно. Учитывая нынешнее руководство Польши.
-Вот и отлично. Скажу вам по секрету: собирается военная миссия в Польшу. Командующий войсками Юга России дал добро, но строго-настрого предупредил, что соглашение с Пилсудским не должно затрагивать коренные интересы России. Конечно, частью земель придется поступиться, но овчинка стоит выделки. Мы приобретем союзника в борьбе с большевиками, а там глядишь, и имения вам вернут при случае.
-Не понимаю, как можно отдавать приобретенное предками. Не мы ли кричали на всех перекрёстках, что большевики продали немцам Россию, что они стремятся к разделы Родины, а сами втихушку хотим сделать то же самое? Не есть ли это двуличие, противное офицерской чести, да что там, и интересам государства российского?
-Ни в коем случае. Для борьбы с большевиками все средства хороши. Генерал Марушевский не зря на Севере с англичанами еще в восемнадцатом году торг начал.
-Но там сейчас Миллер.
-Да какая разница? Мы уже можем смириться с потерей Севера. Возможно и Дальний Восток отойдет японцам. Ничего, земель в России, слава Богу, хватает. Не пропадем. Зато мы выполним историческую миссию, избавив народы российские от гнета большевизма.
-Ваше превосходительство, мне, как офицеру, крайне неприятно...
-Вот что, милейший, ваше дело не рассуждать, а исполнять приказ. а сим приказом предписано, штабс-капитану Комаровскому немедля выехать к военной миссии ВСЮР в Польше. Ясно? Немедля! Исполнять!
-Слушаюсь, ваше превосходительство. Разрешите идти?
-Идите. И мой вам совет - слушайтесь главу миссии. Поменьше патриотизма и побольше практицизма.
Александр ничего не ответил, только отдал честь и стремительным шагом вышел из кабинета. В его душе точно что-то надломилось. Механически отдав честь адьютанту он вы шел на улицу и немигающе долго смотрел вдаль. Он не мог понять, как можно, даже с учетом крайней необходимости, раздаривать земли России. Даже большевики, после Брестского мира, сумели вернуть утраченное, а силы Белой России ради возвращения в Москву и Петербург, готовы расстаться с тысячами квадратных верст земли, ставшей для десятков поколений людей Россией.
Он представил, как в Смоленске или Воронеже исчезли надписи на русском языке, а вместо них замерцали польские, как чудная русская речь уступила место польскому гонору, и ему стало настолько погано на душе, что он громко, со злостью выругаося. Проходившие мимо две барышни с испугом отшатнулись, а он, запустил в них еще одну тираду, и даже не устыдился сделанному. Вскочив на коня, Александр пришпорил его и помчался в часть. Чувство долга все еще имело над ним власть.
Дорога в Польшу заняла не менее двух недель. А в самой Польше, равно как и на Украине, Александр видел выжженые дотла деревни, не пустеющие виселицы с телами крестьян и рабочих, женщин и детей, пьяные ватаги польских гусаров и солдат, которые задорно и вызывающе улюлюкали им вслед. В былые времена Александр непременно вызвал бы этих ублюдков на дуэль, но сейчас, надломленный душой, он равнодушно продолжал путь.
До Варшавы оставалось не более 20 километров, когда их остановил польский разъезд.
-А, пся крев, попались, москали! - радостно ощерился поручик, осаживая коня.
-В чем дело? - разко спросил Александр по польски. - Мы едем по важному делу, военная миссия командующего войсками Юга России.
-О, да ты поляк! - удивился поручик. -А чего москальскую одежду одел?
-Я - русский! А по польски говорю, потому что с детства жил среди поляков.
-Значит, все-таки поляк. Не может русская сволочь так ххорошо говорить на нашем языке.
И тут же Александр схватил руку помощника, который потянул из кобуры пистолет.
-Не стоит, Николай Павлович, нас двое, а их тут не менее двадцати будет. А у нас миссия.
-Будь она проклята, эта миссия, - заворчал помощник, но руку опустил.
-Так то оно лучше, - осклабился поручик и потребовал сдать оружие.
-А в чем дело? Я же сказал, что мы едем с важной...
-А мне плевать на вашу миссию. - прервал его поручик. -У меня свой приказ - ловить москальскую сволочь и отправлять в контрразведку.
Александр оглянулся, но вокруг, куда не взгляни, повсюду смотрели на него рыла винтовок.
-Делать нечего, Николай Павлович, придется подчиниться.
И с этими словами он протянул свой револьвер поручику. То же самое сделал и помощник. Поручик спрятал оружие в седельную сумку и кивнул в сторону помощника, словно подавая знак. И тут же грянул выстрел. Помощник покачнулся и упал на землю, широко раскинув руки, словно обнимая ее, такую чужую и неласковую.
-Зачем? - дико вскрикнул Александр и бросился на поручика. Но не успел он сделать и пары шагов, как в голове словно что-то взорвалось, и он провалился во тьму.
Очнулся он от того, что кто-то начал протирать его лицо холодной водой.
-Где я? - простонал он и протянул руку к болевшей голове. Нащупав повязку он невольно поморщился, и попытался разглядеть сидевшего рядом с ним человека. Было темно, и потому непонятно, день сейчас был или ночь. И от этого сидевший рядом казался и не человеком вовсе, а какой-то неведомой тенью.
-Очнулся? Это хорошо. Лежи, не двигайся, - услышал он в ответ.
-Где мы? - снова спросил Александр.
-Мы, господин офицер, в контрразведке поляческой.
-Чёрт, - с трудом проговорил Александр. -Что они, совсем с ума посходили?
-Да нет, ума у них много. Они нынче великую Польшу создают. А тама для русских местов не предусмотрено.
-А ты как сюда попал? - спросил Александр.
-Я-то? А обыкновенно. Как люди в плен попадают. Ранило, лошадь убило, до своих не успел вовремя добраться.
-Красный. что ли?
-А какой же ишо? Конешно красный.
Александр замолчал. Даже в кошмарном сне не могло бы ему присниться, что он будет сидеть в тюрьме польской контрразведки вместе с красным. От этого даже голова перестала болеть. И как быть теперь? Не замечать ничего и никого? Отвернуться и сделать вид, что не ровня ему этот красный?
-Странно тебе, господин штабс-капитан? - догадливо спросил красный.
-Странно, - согласился Александр. -А звать-то тебя как?
-Волков я. Комиссар кавалерийского полка.
-А я Александр. Комаровский. Это ты меня перевязал?
-Я. Ну так что с того?
-Как это что? Разве мы не враги с тобой? Врага жалеть не должно.
-Дурак ты, хоша и офицер. Раненого не моги убивать. В плен взять - пожалуйста, а убивать не положено. Ты, видать, наслушался у себя там сказок. Мол, кровушку по утрам пьем, да человеками закусываем.
-А разве не так? Не ваша ли власть офицеров пачками расстреливала?
-Было и такое. Вот только это от несознательности многих пошло. Да и сами офицеры в царское время вдоволь над нами покуражились, или я не прав?
Оба замолчали.
-Я вот чего не пойму? Чего это тебя загребли, али не сошлись в чем-то?
-Сам же сказал - для русских в Польше теперь нет места.
-Не страшно тебе?
-Страшно. Но это моя профессия - быть готовым умереть за Родину.
-И я за Родину готов умереть.
-Страшно представить, какая она, твоя Родина.
-А ты её не трожь. Мы свое будущее строим. Светлое, где всем будет легко и счастливо. За это мы и бьёмся. А ты за что? За старую жизнь? За помещика и буржуя?
-Слушай, Волков, что вы сможете построить, какое светлое будущее? Вы же читать писать не можете. Как же вы государством управлять будете?
-Смеёшься? А зря. Умных голов средь нас мало, это факт. Но они придут к нам. И уже идут. Ленин, брат,он все это предусмотрел, недаром у нас ваши же офицеры служат. У меня в полку вот тоже есть такие. Один даже начальником штаба служит.
-Предатели, - процедил сквозь зубы Александр.
-Ошибаетесь, ваше благородие. Они-то как раз Родину и любят. Для них важнее землю защитить, а ты что? За кого и за что воюешь? Чтобы Север агличанам с мериканцами отдать, Восток япошкам, Украину полякам? Эх, ты, ваше благородие.
-А ты меня не стыди. Я русский человек и мне самому стыдно, если так случится. Но не вы ли отдали немцам столько земли?
-Было такое дело. Так ведь обратно все забрали.
-И мы заберем.
-Куда вам, - неожиданно засмеялся Волков. -Не выйдет у вас ничего.
-Как это не выйдет, - обиделся Александр. -С нами вся Европа, все страны с нами.
-Вот то-то и оно, что Европа с вами. А народ с нами. Чуешь разницу? Ежели народ весь за нас, то вам победы не видать как своих ушей.
Александр хотел ответить, но, к его удивлению, у него не нашлось нужных слов. В словах этого большевистского фанатика было столько силы убеждения, что было непонятно, откуда эта сила, почему эта сила у него, неграмотного и оборванного, а не у таких как сам Алекандр, образованных, грамотных, умных. Он пристально всмотрелся в сидящего рядом Волкова, силясь разглядеть в нем нечто необыкновенное, некую печать сверхчеловека, но во тьме виделся лишь неясный силуэт. Александр вздохнул и сделал попытку приподняться.
-Шибко болит? - спросил Волков, и в голосе его прозвучала искренняя забота.
-Болит, зараза. - признался Александр. -Хороший ты человек, наверное, комиссар, да только не бывать твоей мечте.
-Бывать, - совершенно незлобиво ответил Волков. -Ежели весь народ хочет новой жизни, так ему никто и ничто не помешает. С этою верою мы в бой идем, с нею и умирать буду.
-А ты знаешь, а мне польский поручик предложил с ними пойти.
-А ты чего?
-А что я? Я отказался. С вами мне не по пути, а с ними подавно.
-Гордый ты.
-Гордый. Каждый русский офицер имеет свою гордость за Родину.
-А есть она у тебя, эта Родина? Можеть мы на неё по разному смотрим?
-Нет, она у нас одна. Что у тебя, что у меня.
-Ну нет. Ты за ту бьешься, какая у помещика, да у царя была. А мы за ту, которая для трудового народу. Чуешь разницу?
В этот момент скрипнула дверь камеры и через дверной проем пролился коридорный свет. В этом свете Александр увидел, что в камере они не одни. Вместе с ними было еще два красноармейца, четверо солдат Белой армии, да несколько штатских лиц. Была среди них и женщина, лет сорока, с полным и заплаканным лицом.
-Выходи, собаки. - раздалось на ломаном русском, и все потянулись к выходу.
-Шевелись давай, курвы! - продолжал командовать невидимый голос.
-Ишь, раскомандовался, - сказал Александр достаточно громко и по-польски, выходя из камеры. И тут же получил увесистый удар в спину.
-Давай топай!
Подгоняемые бранью и прикладами винтовок, арестованные потянулись к выходу.
-Слушай, комиссар, - вдруг прошептал Александр. -А ты точно веришь, что все именно так и будет, счастливая жизнь, и благоденствие для каждого?
-Будет, - убежденно прошептал Волков. -Не могёт быть иначе, мы победим. С этой мыслей и помирать не страшно. А тебе что, боязно? А то возьми и согласись с энтим офицеришкой, пока еще не поздно
-Да пошёл ты! Комаровские всю жизнь даже не царю служили, хотя и это было, а Родине. Понимаешь ты это, комиссарская твоя башка? И перед каким-то пшеком, врагом России, падать на колени не буду. Не таким меня мать родила. Не таким меня воспитали. Родина, она у нас с тобой одна, иудой же быть по воле сердца и присяге не расположен.
-Разные у нас с тобой Родины, штабс-капитан.
-Одна она у нас с тобой, просто понимаем мы ее с тобой по-разному. А живем и умираем ради неё.
Волков хотел возразить, но в этот момент конвой и арестанты вышли на неширокий дворик. Кто-то из арестантов судорожно всхлипнул, готовый зарыдать, но, видимо, взял себя в руки. Было непонятно, кто это, из красноармейцев или из белых, да и неважно уже это было. Конвойные быстро и умело - видать не в первый раз - прикладами и пинками подогнали арестантов к каменной стене, выщербленной пулями. После чего посмеиваясь и весело о чем-то разговаривая, отошли на несколько шагов. Наступила гнетущая тишина.