Все мысли его крутились вокруг Матроскина и МакГонагалл, того, что было и того, что будет. Вопросы, вопросы, сотни вопросов, осознание ситуации и размышления о будущем, все это вытеснило мысли о Гермионе и бале. Дядя Федор что-то заказал из еды, что-то ел и даже поддерживал разговор на автомате.
Танцы пока откладывались.
-- Что? - спросил дядя Федор, озираясь.
За столом царила тишина, две девушки -- близняшки хихикали и перешептывались, Гермиона стремительно краснела, Гарри и Невилл выглядели смущенными, а Рон поглядывал исподлобья, тогда, как сестра его смотрела на дядю Федора со странным выражением лица.
Неловкую ситуацию -- неловкую, ибо дядя Федор никак не мог вспомнить, что же он такого сказал? - спас Дамблдор, попросивший всех встать. По мановению его палочки, столы сами собой отступили к стенам, появилась сцена с инструментами и группа "Вещие сестрички", встреченная громкими аплодисментами. Танцпол внезапно оказался ярко освещенным, тогда как остальная часть зала погрузилась в полумрак.
Дядя Федор подошел к Гермионе, протянул руку, так как наступал танец Чемпионов и тут он вспомнил, опять испытав ощущение, как будто его огрели молотом по голове. Кто-то, кажется сестра Рона, спросил, почему дядя Федор пригласил Гермиону, и он на автомате ответил, мол, потому что она самая прекрасная девушка в Хогвартсе, ради которой ему было не страшно сразиться и с драконом.
Поэтому танец с красной как помидор Гермионой проходил в неловком молчании.
-- Как очаровательно застенчивы наши юные чемпионы, - одобрительно заметил Матроскин, кружа МакГонагалл в танце.
-- Гермиона -- моя лучшая ученица, - немного невпопад ответила Минерва.
-- Минни, ты все равно лучше всех, - тут же заверил ее Матроскин.
Он еще хотел добавить "моя кошечка", но прикусил язык. На кошачьем такое звучало нормально, а вот на человечьем, если можно так выразиться, слишком фривольно.
-- Льстец и красавец, - улыбнулась МакГонагалл.
Матроскин горделиво пригладил отсутствующие усы.
-- Мама, папа, познакомьтесь, это Гермиона Грейнджер, ученица факультета Гриффиндор и самая прекрасная девушка в Хогвартсе, - сказал дядя Федор, прилагая изрядные усилия, чтобы не запинаться на словах. - Гермиона, это мои мама и папа приехали.
Мама Римма и папа Дима посмотрели на одинаково красных и смущенных подростков, переглянулись с улыбкой, припомнив самих себя в этом возрасте. После чего родители дяди Федора, раскланялись с Гермионой, обменялись парой предложений и удалились, сославшись на дела, а на самом деле, чтобы не смущать "детей".
-- Что-то душно и жарко, - заметила Гермиона.
-- Ага, - ответил ей в тон дядя Федор.
И они отправились на улицу, немного охладиться и подышать свежим воздухом.
-- Римма, есть минутка? - перехватил родителей Федора Каркаров.
Он отвел их в сторонку, к незаметной нише в стене, где стояла каменная статуя с огромным мечом в руках.
-- Помните, что было пятнадцать лет назад? - спросил Игорь, после чего закатал рукав.
-- Значит слухи о происшествии с Темной Меткой не врали, - подчеркнуто спокойно заметила мама Римма.
-- Да, - кивнул директор Дурмштранга. - Сторонники Темного Лорда активизируются, а сам он готовится возродиться. Зря вы приехали, и знай, я, что дядя Федор хочет прислать вам приглашение, отговорил бы его.
-- Пятнадцать лет прошло, кто нас помнит? - вроде бы равнодушно заметил папа Дима.
Пальцы его при этом нервно набивали трубку.
-- Соратники Лорда помнят, - возразил Каркаров. - Я не могу уехать, вы можете. Уезжайте.
-- Погодите, я пока что всего одно вечернее платье надела! - возмутилась мама Римма. - Уедем после бала!
-- Ладно, - кивнул Игорь, - но сразу после бала!
-- Мы-то уедем, а наш мальчик здесь останется, непорядок, - сказал папа Дима. - Пропадет. Надо, чтобы в Хогвартсе, и мы были, и Матроскин, и авроров целый мешок. Тогда дети из-за Темного Лорда не станут пропадать.
-- Тогда родители пропадать начнут, - мрачно отозвалась мама Римма.
-- Уезжайте, - повторил Каркаров, - пока еще не поздно. Вряд ли Темный Лорд рискнет нападать на Хогвартс, пока здесь Дамблдор, а уж потом я сразу племянника домой отправлю, первым же порталом.
-- Может, все-таки заберем его?
-- Он связан с Кубком нерушимым контрактом и, - Каркаров поискал глазами дядю Федора, но не нашел, - кажется мальчик и сам не хочет уезжать.
О том, что с дядей Федором у Дурмштранга резко повысились шансы выиграть кубок, директор предпочел умолчать.
Матроскин сидел, почти лежал, отдыхая. Превратиться в человека и потанцевать с Минни, да и все остальное тоже, было не только весело, но и весьма утомительно. И без того рекордное время продержался, даже потанцевать успели! В какой-то момент Матроскин незаметно скользнул под стол и выбрался оттуда уже котом. В шумящей, гудящей и танцующий толпе никто не обратил на это внимания, и Матроскин спокойно начал пробираться к выходу, чтобы найти дядю Федора и все ему объяснить.
Кот оглядывался по сторонам, и вид сидящего в сторонке Аластора Грюма неожиданно чем-то зацепил. Была во всем этом какая-то неправильность, и Матроскин даже остановился, пытаясь понять, какая именно. Прислушался, всмотрелся, принюхался, и понял. Грюм регулярно пил что-то из фляжки и, судя по запаху, это было какое-то сложное зелье. Матроскин же подсознательно ожидал унюхать спиртное, тем более что остальные преподаватели и директора употребляли крепкие напитки, не стесняясь. Впрочем, Аластор Грюм славился своей паранойей, которую он сам именовал "постоянной бдительностью", поэтому Матроскин пожал плечами и побежал дальше искать дядю Федора.
-- Как видишь, я не отступаюсь от своих слов, и повторил их при родителях, - предельно серьезно сказал дядя Федор.
-- Но почему? Почему я? - с какой -- то странной тоской в голосе спросила Гермиона.
Холодный, морозный воздух отрезвил их, и теперь они могли разговаривать, но первые же слова снова начали поднимать температуру, подогревать, так сказать, разговор.
-- Потому что это правда! - воскликнул дядя Федор и взмахнул руками.
Он, конечно же, говорил правду, потому что первая влюбленность всегда делает из объекта обожания нечто неземное и прекрасное. Нечто такое, что кажется, жизнь готов отдать, и от одного вида которого душа воспаряет в небеса и порхает там, напевая во весь голос. Дядя Федор еще не осознал этого факта, не выразил его словами для самого себя, но он уже готов был с жаром "биться с драконами во славу своей принцессы".
Но, внезапно, взмах руками спустил на влюбленных, не осознающих, что они влюбленные, целую лавину снега с низко нависающих ветвей дерева. Снег забился за воротник, холодил спину, прошелся по лицу, и некоторое время раздавался только кашель, звуки рук, бьющих по одежде, морозный скрип под ногами. Сразу стало холодно и зябко, и все же, отряхнувшись и посмотрев друг на друга, синих, взъерошенных и припорошённых снегом, Гермиона и дядя Федор вначале робко улыбнулись друг другу, а потом расхохотались во весь голос.
Наклонились поднять шапки, столкнулись лбами и выпрямились, сблизившись.
-- Ты прекрасна, Гермиуонна, - сказал дядя Федор, приближая лицо и невольно закрывая глаза.
И они поцеловались, холодными и потерявшими чувствительность губами, под рождественской елкой, с которой в виде украшения свисали чьи-то белые туфли с пряжкой в форме тыквы.
<p>
<g>Глава 7</p>
<p>
Кошки и люди</g></p>
Игорь Каркаров предлагал свою помощь в решении загадки, но дядя Федор твердо решил, что сделает это самостоятельно. Получалось плохо, две загадки: Гермиона и яйцо мешали друг другу, не в буквальном смысле, конечно. Дядя Федор пробовал открывать яйцо и так, и сяк, но звук не менялся, истошный неразборчивый вопль на высоких тонах. Или, как говорил Матроскин: "крик собаки, которой на хвост наехал трактор Митя". Собственно, Матроскин и помог раскрыть "тайну золотого яйца", причем совершенно случайно.
Дядя Федор раскрыл яйцо, находясь на палубе "Летучего Дурмштрангца", не заметив, что над его головой, на одной из рей, развалившись, спит Матроскин. Кот, разбуженный истошным воплем, свалился на голову дяде Федору, отправив лапой золотое яйцо в полет прямо в воды озера. С тихим "плюх!" артефакт исчез в темно-синих волнах.
-- Нужно вытащить его! Прыгаем! - крикнул дядя Федор и тут же прыгнул, скрывшись под водой.
-- Вот делать мне нечего, только разные яйца из воды вытаскивать, - проворчал Матроскин и добавил. - Я морской кот, а не озерный!
В глубине своей мохнатой и кошачьей души, Матроскин осознавал, что всего лишь ищет отговорку не прыгать в воду. Пусть даже он виноват в том, что яйцо утонуло в озере, купаться в ледяной январской воде совершенно не хотелось. Но и бросать дядю Федора тоже не годилось, поэтому Матроскин отправился к остальным обитателям корабля, чтобы те прыгнули в воду и помогли.
Приблизившись к медленно погружающемуся яйцу, дядя Федор застыл на мгновение, услышав голоса. Не было времени выяснять, что это, яйцо вполне могло погрузиться туда, где его уже будет не достать, и дядя Федор совершил рывок, подхватив пропажу. Яйцо едва заметно вибрировало в руке, и внезапно юный маг понял, что голоса исходят именно из золотого артефакта.
Голоса распевали очень странную песню.
На звуки наших голосов скорей иди,
Им не дано понятно в воздухе звучать,
И ты, покуда ищешь нас, учти,
Мы взяли то, что будет горько потерять.
На поиски тебе отпущен час
Так что не мешкай, отправляйся в путь.
Но час пройдет -- вини себя, не нас -
Ты опоздал. Потерю не вернуть.
<p>
</p>
Ощутив стеснение и жжение в груди, дядя Федор решительно начал подъем, выпуская пузыри воздуха. Послушать песню можно будет и потом, на берегу, например, а еще лучше в теплой ванне, раз уж в воде истошный крик превращается в понятные слова.
Да, подумал дядя Федор, ощущая холод, теплая ванна и горячий чай, а еще лучше в баньку бы сейчас!
-- Раз голоса слышны под водой, - глубокомысленно заметил Матроскин, - то значит и задание будет под водой.
Дяде Федору потребовалось три сеанса "под водой", чтобы полностью записать и потом перевести слова песни. Но так как сеансы проходили в теплой ванне, то растирания и отпаивания чаем, как после нечаянного купания в озере, не потребовалось.
-- На звуки наших голосов иди, - кивнул дядя Федор. - Но тут вернее будет -- плыви. Второй тур будет через полтора месяца, вряд ли вода в озере станет теплее за это время. При всей своей закалке, час в такой ледяной воде я не выдержу.