- Ваши парни в ухо мне не дадут?
- Я им сама в ухо дам, -- невнятно пообещала Леся, держа в зубках заколку, потом закрепила косу на затылке и объяснила: -- Они тут ни при чём, они -- коллеги, сообщники, как говорит наша начальница. -- Она снова наклонилась к мужчине, пригладила его кудрявую чёлку: -- У нас чего-то не хватает, у всех. Как будто кругом роботы. Работать, работать, опять работать, соответствовать моде, вести себя хорошо, снова работать... А сделать что-то не так, как все, не так, как всегда, -- уже боятся. Считается, что чувства -- признак слабости, и хорошие чувства надёжно спрятаны, но плохие-то прорываются. И все выглядят злыми, циничными... боятся, что внутри у них другие увидят что-то настоящее. А если запрещать себе думать, любить, ненавидеть -- в конце концов ведь разучишься! -- Леся тряхнула головой, коса вновь рассыпалась. -- Люди как пустые орехи -- ни мысли, ни чувства, ни действия. А ты -- живой. И я, кажется, пока ещё... -- Он опустила голову, борясь с подступившими слезами.
Охотник обнял её, подержал, прижав к себе, потом помог надеть куртку:
- Если бы вы были не живые, разве вы бы сюда поехали? Вы ж не как этот Сукин!
- Кто? -- не поняла Леся.
- Да этот... археолог. Сукин сын! А тут да, тут надо всё уметь -- и думать, и делать, тут, если что, так спросится -- бежать некуда... Тууундра -- так мама говорила.
Он тем временем тоже поднялся, отряхнул куртку:
- Часы у тебя есть?
- Есть... Ух ты, уже восемь!
- Утра? -- серьёзно спросил охотник.
- Ну тебя! -- рассмеялась наконец Леся. -- Надо топать, а то правда напугаем людей...
Они выбрались из пещерки и долго шли молча, не торопясь, чтобы не поскользнуться на склоне. Потом Арсений задал явно давно интересующий вопрос:
- Слушай, а Леся -- это Олеся?
- Леся -- это Александра.
- Не, Леся -- лучше, -- улыбнулся охотник, подавая ей руку, чтобы подняться на гребень.
В стойбище неспешно ужинали -- в последний раз: с утра отряду надо было возвращаться в Усть-Куйгу и быстро-быстро плыть обратно в Нинжеянск. А оттуда начинается последний маршрут -- в Намский улус. Маша никак не могла отключиться от работы -- в перерывах между едой что-то дописывала в дневник, перекладывала мини-диски, проверяла, заряжен ли диктофон... Петя и Санжи собирали адреса оленеводов, чтобы прислать получившиеся фотографии и видеоматериалы, переписанные на кассету.
Спали члены отряда крепко, но суровый Вася разбудил их в восемь утра. За завтраком Арсения не было -- председатель сказал, что охотник запасся провизией и ушёл обратно в горы -- принести добычу в стойбище.
Быстро погрузившись в вездеход, экспедиция двинулась назад, в посёлок. Оленеводы махали им, пока они не скрылись за поворотом, и учёные махали в ответ. Маша всплакнула от внезапной грусти -- мысль, что они уже никогда не попадут сюда снова, почему-то очень огорчала.
Петя напоследок сделал несколько снимков ледяного водопада издали, и скоро долина скрылась за рядами одинаковых травянистых сопок, за бесконечными оврагами и зарослями лиственниц.
В тот же вечер, уже практически ночью, отряд погрузился на большое речное судно, шедшее из Усть-Куйги в улусный центр. Вниз по течению плыть быстрее, и через пять дней отряд рассчитывал быть в Нижнеянске, а там -- как повезёт с погодой и с самолётом.
Из дневника Пети:
"22-е -- приехали. Бандиты.
23-е -- бандиты. Ничего не записано.
24-е -- бандиты. Поймали и сдали. Ничего не записано.
25-е -- обряд лечения оленей - исп. Слепцов А.Н. Танец хэдьэ -- запевала Пермяков Е.В. Обряд кормления огня -- исп. Слепцова А.Е. Песня девушек -- исп. Слепцова А.А., Слепцова И.А..."
<p>
4. Август. Намы. Слёзы Омолоя</p>
Якутская земля решила, видимо, показать гостям с юга всё, на что способна погода в летнем приполярье. Едва только экспедиция села на катер, как началась жара. Солнце жгло и днём, и ночью, слепило бликами на воде, лицо и руки обгорели заново, хотя ещё в Якутске участники отряда успели подзагореть.
Двое суток солнце поливало землю жаром, словно пытаясь испепелить, как в мифах о конце времён. А потом с океана внезапно натянуло тучи, подул пронзительный ледяной ветер, температура упала до восьми-десяти градусов и начался нескончаемый дождь, то и дело переходящий в снег. Вода в Яне прибывала заметно, катер проносило над перекатами, через которые ещё несколько дней назад приходилось пробираться по низкой воде. Дождь был мелкий, но от него мгновенно промокало всё; обувь, одежда, тетради отсыревали, даже если просто выйти на минутку на палубу.
По счастью, выходить экспедиции не требовалось; чтобы не терять времени, сидя в каюте, собиратели приводили в порядок своие материалы. В момент записи уделяешь внимание не только самому событию, которое снимаешь или пишешь на диктофон, но и обстановке, реакции слушателей, интонациям рассказчика, его жестам, мимике, эмоциям... Не всё можно снять на плёнку или сфотографировать -- многие важные обстоятельства нужно описывать словами, не упуская по возможности ничего. А воспоминания постепенно притупляются, и если промедлить с записью буквально день-другой, можно забыть столько подробностей!.. Казалось бы, не спутаешь выразительное лицо охотника Семёна, весь вечер рассказывавшего о приметах при охоте на медведя. А через пару дней уже сомневаешься, если сразу не записал: кто рассказывал о следах медвежьих когтей -- Семён или все же другой охотник, Степан Семёнович?
Петя скопировал все фотографии и видео на ноутбук и оставил его в распоряжении девушек, а сам взялся составлять подписи к фотографиям. С ноутбуком работали по очереди: сперва Маша печатала свои реестры, когда она уставала, Леся забирала компьютер и торопливо набирала таблицы сведений об исполнителях. В дневниках сделанные от руки записи было иногда почти невозможно разобрать: писали, держа тетради на коленях, в тусклом свете палаток, нередко вообще не глядя в записи -- жаль было отрываться от зрелища, когда пожилой оленевод рассказывал сказку. То есть это он так говорил - "рассказывать сказку": он её не рассказывал, а разыгрывал целый спектакль, изображая, какие высокие горы встретились герою, какая быстрая река, какое коварное болото, как герой идёт, как крадётся, как стреляет из лука, как поёт... Пели в сказке все персонажи без исключения, и все -- на разные голоса, на разные мелодии. По характерному запеву можно было сразу понять, кто сейчас говорит: герой начинал каждую свою песню энергичным распевом с короткими рублеными словами, небесная девушка -- высоким нежным голоском, растягивая слова, злой богатырь из Нижнего мира пел хриплым басом, рыча и подвывая, верный ездовой олень героя издавал протяжное мычание и по-особому фыркал в конце каждой фразы...
Всё это было снято на видео, и всё же были важные детали, которые не могли полностью сохранить ни видеокамера, ни фотоаппарат, ни диктофон. Лица слушателей, их замечания по ходу сказки, радостные или осуждающие жесты, перестук оленьих копыт за пологом палатки, даже треск огня в печи -- это атмосфера, в которой возникла и существует сказка, ведь сказитель не одинок и не изолирован от окружающего мира. Этот мир тоже нужно заметить, рассмотреть и описать.
Конечно, живя вместе со сказителями долгие годы, люди знали весь их репертуар. Но каждый раз слушали уже известный рассказ как будто заново, удивляясь, переживая за героев и радуясь, когда они выбирались из очередной беды. В сказке про богатыря и небесную девушку любимым персонажем слушателей был олень: он давал герою мудрые советы, увозил его от погони, а когда герой был убит злым богатырём, олень спрятал его кости и поскакал на поиски небесной девушки, чтобы она оживила суженого. Петя как-то заметил, что, если бы по этой сказке сняли современный фильм, олень был бы самым популярным героем и собрал бы больше фанатов, чем богатырь и его девушка...
За шесть дней плавания записи привели в относительный порядок: теперь не было опасности, что что-нибудь важное забудется. Экспедиция успела даже немного поскучать: дождь не прекращался, а в низовьях Яны это был уже настоящий густой снег. Огромные хлопья падали в чёрную воду и бесследно исчезали в ней; если долго смотреть на это, начинало казаться, что во всём мире идёт снег и нет ничего, кроме снега и реки...
На седьмой день катер прибыл в Нижнеянск, и экспедиции велели срочно, со всех ног торопиться на аэродром: если самолёт до посёлка Намы не взлетит в течение получаса, рейс может быть отложен на неизвестное время! Погода не давала поблажек: снег усиливался, ветер налетал резкими порывами, а для здешних небольших самолётов ветер даже опаснее, чем осадки. Подхватив вещи, учёные запрыгнули в стоявший у причала "газик": водитель, работавший в магазине, согласился во время обеденного перерыва подбросить их к самолёту за символическую плату и бутылочку спирта. Разбрызгивая грязь, машина понеслась по улицам посёлка, мотор страшно завывал, но сбоев не давал. Молодые люди то и дело валились друг на друга на резких поворотах, падали на рюкзаки, брошенные под ноги, Петя не раз ушиб локоть о драгоценный кофр, а Санжи на особенно суровом ухабе ударился головой о крышу машины и всю оставшуюся дорогу вполголоса ругался, что наверняка кузов помялся.
К окончанию регистрации они успели: влетели, мокрые и покрытые грязью, в деревянное здание, которое местные жители гордо называли аэровокзалом, протянули девушке в синей форме билеты и паспорта, бросили на весы свою поклажу. Вес багажа поуменьшился за время путешествия, в основном за счёт съеденных и раздаренных продуктов. Петя всегда ожила взвешивания багажа с неясной тоской: за перевес пришлось бы доплачивать, а наличности у отряда было совсем немного... Получив посадочные талоны, учёные всё так же бегом спустились из "аэровокзала" по другой лестнице и оказались практически у трапа. Пилот, устало ругаясь, помог им забросить вещи в самолёт, проследил, чтобы они сели куда надо и пристегнули ремни (на тех местах, где они вообще были), и самолётик, вздрогнув всем корпусом, начал разбег.
Болтало страшно; Маша, вцепившись в лесин локоть и закрыв глаза, бормотала вполголоса, что ненавидит, ненавидит ездить на "уазиках", а особенно на летающих. Лесю качка не пугала, укачивание было ей неведомо, и она, повернувшись к иллюминатору, смотрела, как внизу, в сером снежном тумане плывёт тёмно-зелёная земля. Извилистые речки, невысокие гряды холмов, поросших карликовыми деревьями, чёрные озёра, заросли тощих лиственниц уносились назад с кажущейся неторопливостью. Санжи спал, обнявшись с рюкзаком. Петя достал из тщательно сохраняемого сухим чехла фотоаппарат, заглянул в кабину пилотов и через пару минут был с ними на короткой ноге. Ему разрешили поснимать через лобовое стекло, а потом даже опустили боковую створку окна (совсем как в старом автомобиле), и он сделал пару кадров заснеженной тундры. Пилоты прикрыли окошко, но не насовсем: они курили и по очереди стряхивали наружу пепел. Ощущение езды в "уазике" по плохой дороге от этой картины только усилилось; лишь глянув вниз, можно было вспомнить, что до земли пятьсот метров...
Посадка вышла жёсткой, самолёт трясло и колотило, пока он катился по размытому лётному полю. Однако пилоты были настроены радужно, весело сообщили пассажирам, что, раз крылья не оторвались, то полёт прошёл отлично, и пошли перекусить перед вылетом обратно -- погода, кажется, решила дать им такую возможность. Экспедиция выгрузила свой багаж и побрела устраиваться в посёлке.
Людей на улицах не было -- летящий в порывах ветра дождь всех загнал под крышу. Гостей встречали только собаки: они выбегали из каждого двора, приветливо размахивая пушистыми хвостами, и некоторое время сопровождали людей по улице, а потом возвращались по домам. Центральная улица посёлка, на счастье путешественников, была отсыпана гравием, никакой грязной колеи, которой с тоской ожидали девушки, на ней не было, и идти было довольно удобно, хотя и мокро. За домами слева, выплёскиваясь на низкий берег, шумела местная река -- Омолой. Учёные крутили головами, стараясь разглядеть сквозь дождевой туман вывеску гостиницы -- их предупредили, что вывеска есть и видна издалека.
Нужный дом они всё же пропустили бы, если бы Санжи вовремя не протёр очки от водяных брызг. Долгожданная вывеска, сорванная ветром, валялась на обширном пустыре рядом с крыльцом гостиницы -- высокого двухэтажного терема с подозрительно большими окнами. Увидев эти окна, Леся сразу представила, как должно быть холодно внутри... А главной мечтой путешественников было как можно скорее согреться и обсушиться.
Администратор гостиницы (она же дежурная по этажу и она же -- одна из горничных) без долгих разговоров повела гостей по длинному коридору в самую дальнюю комнату:
- Двухместные номера у нас очень уж холодные, я вас поселю в пятиместном, хорошо? Там рядом труба с горячей водой проходит, она греет, на неё можно и вещи повесить посушить...
Комната, тёмная и пустоватая, была в самом деле тёплой; труба шла над полом через всю комнату, выходя из одной стены и скрываясь в другой. Петя сбросил рюкзак:
- Девки, вы занимайте кровати, которые ближе к стене, а мы у окна устроимся. Санжи, ты не топчи сапогами, смотри, сколько грязи натащил!
Санжи виновато пробормотал что-то, стянул сапоги, доволок рюкзак до своей кровати и упал на неё прямо в куртке. Девушки быстро разделись, заставили мужчин тоже снять пропитанные водой куртки и очень удачно разместили всю мокрую одежду на трубе. Леся тут же обследовала комнату, ища розетки, нашла целых три и в придачу электрический чайник:
- Вот теперь погреемся!