Справедливости ради, надо отметить, что игра в Большую войну изредка прерывалась другими увлечениями, связанными с интересными фильмами.
Накатывали периоды, когда все становились мушкетёрами и многочисленные д’Артаньяны с малочисленными Атосами и Арамисами, и совсем редкими толстяками Портосами, вооружёнными деревянными палками-шпагами, отправлялись в рейд в поисках гвардейцев, которых, конечно не находили. А кто хочет быть слугой подлого кардинала?
После просмотра «Цыгана» и «Возвращения Будулая», пацаны важно бродили по округе и щёлкали по асфальту самодельными плётками. Мой друг Яшка Раппопорт, даже утащил у папы шляпу, чтобы окончательно войти в образ настоящего ромалэ.
В один день не очень теплого лета, кажется, 1985 года концентрация благородных разбойников в нашем городе возросла с нуля до критического уровня. Стрелы летали в квартирах и дворах, бабули боялись выходить на улицу. Куда-то пропали кошки и собаки. А все потому что, по первому каналу центрального телевидения СССР показали замечательный английский фильм про Робина Гуда. Я думаю, эпидемия охватила не только наш город, но и каждый уголок союза, где есть телевизионный сигнал. Увлечение луками, к зиме стало сходить на нет, и мы опять вернулись на поприще борьбы с Третьим Рейхом.
В марте, в четвёртом классе, после недельного больничного перерыва, я пришел на окраину района, у железной дороги собирался отряд. Были Яшка Раппопорт, Петруха Лунёв, Ванька Максимов, Паша Хямяляйнен, Вован Гинтаус и Кирюха Богданов. Меня знали, как опытного бойца. Представили командиру Серёге Коршунову – длинному пятикласснику в сером кроличьем треухе, сказали – пополнение из госпиталя, он провёл меня на позицию у вершины выемки, объяснил задачу:
– В три часа здесь пройдет фашистский эшелон, – сказав это, он с важным видом отогнул рукав клетчатого пальто и посмотрел на серебристые часы с чёрным ремешком.
– «Вот значит, почему ты сегодня командир», – подумал я.
– Ты должен пропустить локомотив, в нём наш, русский машинист, дальше пойдут вагоны с отборными эсесовцами, собранными для подавления партизан. Подготовь снаряды, – он смял мокрый снег в комок и кинул мне в руки.
– Делай большой запас, бросай точнее, я с остальными буду на той стороне, – он махнул на противоположный склон над полотном железной дороги, – у тебя есть полчаса, – сказал Серёга, снова посмотрев на часы, – я дам сигнал.
Наш важный командир ушёл, оставив со мной двух человек, Яшку и Вована. Мы заготовили кучу снежков. В кривой показался грузовой поезд увлекаемый зелёным локомотивом с красной звездой. Машинист сидел, а помощник, стоял и курил в форточку. Конечно, они не подозревали о засаде. Мы приготовились.
Поезд поравнялся с окопом, раздался свист, я размахнулся и со всей силы кинул снежок в первый вагон, полетели белые снаряды, помощник машиниста заметил засаду, дал гудок и погрозил мосластым кулаком, а мы продолжали обстрел. Когда грузач, уже вытаскивал состав из выемки, с той стороны прилетел большой комок прямо мне в лоб, я стал жертвой «дружественного огня», такое бывает на войне. Потемнело и одновременно заискрило в глазах, от удара я отлетел в обратную сторону выемки и покатился по снежному склону. Поднявшись, приложил снег ко лбу.
– Ты живой там? – крикнул Яшка сверху.
– Да, сейчас приду.
В голове гудело. Отряхнувшись, я увидел рядом с местом моего приземления воткнутую в снег бутылку. Я взял её за горлышко, встряхнул, внутри переливалась густая жидкость красно-коричневого карминового оттенка. Посмотрел на этикетку. В руках у меня была нераспечатанная рябиновая настойка, цена 5 рублей 70 копеек. Как здесь в период антиалкогольной кампании оказалась бутылка спиртного? Может, чья то заначка, а может, кто выронил, когда сокращал дорогу до района, через железку? В любом случае, у неизвестного работяги случилось горе, потеря потерь.
Я поднялся наверх к позиции, где собрался наш отряд, и возбужденно обсуждалась прошедшая атака. Показал пацанам находку.
Паша Хямяляйнен, раньше хвастался, что пробовал вино, и все посмотрели на него. Он неуверенно взял бутылку, с трудом открутил крышку и посмотрел на нас. Шесть пар глаз уставились на смельчака. Паша отпил маленький глоточек и закашлялся.
– Фу-у, гадость, – он долго отплёвывался и заедал снегом.
– А давайте её продадим, ведь вино по талонам, у нас товар без всяких бумажек – предложил Яшка, – тут недалеко стройка, мужики с руками оторвут.
Мы вышли из лесу. У бытовок стоял желтый автокран с открытой водительской кабиной. Хозяин ковырялся в ящике с инструментом.
Скучковавшись в десятке метров от него мы не решались подойти. Инициативу взял на себя Яшка.
– Здравствуйте дяденька, купите у нас рябиновку – он подошел к мужику и протянул бутылку.
– Здоров, это откуда? – водила оторвался от дел и с интересом повернулся к Яшке.
– У мамы в серванте взял, у нас такого много, она не узнает.
– Воровать не хорошо, – мужик вытер руки ветошью, кинул тряпку и закрыл ящик. Взял бутылку, отработанным движением свернул крышку и сделал большой глоток.
Он стоял перед нами в тлеющих мартовских сумерках, большой и усатый, запрокинув голову, как горнист на пионерской линейке, и мы затаив дыхание смотрели, как двигается мощный кадык с жёсткой рыжевато-чёрной щетиной. Уровень жидкости в ёмкости уменьшался в такт горловым сокращениям.
– Хороша-а! – наконец он оторвался от склянки, вытер ладонью усы и закрутил пробку. Спрятал ополовиненную бутылку в карман ватника. Достал кошелёк, протянул две трёхрублевые купюры Яшке.
– Спасибо, ребята.
Мы не верили своему счастью. Яша сиял. Я думаю, так рождаются воротилы большого бизнеса.
Решили пойти в кафешку с названием «Северное Сияние». Набрали мороженого и лимонада. Все хвалили Яшку, громко отрыгивая газировку, обсуждали в подробностях детали его ловкой сделки.
Я пытался вставить в разговор, как катился по снегу, и чудом наткнулся на свою добычу, бутылку, которую мы здесь прогуливаем, но в общем возбужденном гуле, мой голос тонул. Я не обижался и был доволен, что всем хорошо.
10
Минус сорок. Уже третий день как отменены занятия в школе. Библиотека закрыта, но у меня есть неприкосновенный запас из трёх толстых приключенческих романов. Я начал читать и притормозил, столкнулся с неизвестными словами. Расстояния в книгах мерялось не метрами и километрами, а ярдами и милями. Температура же – в градусах по Фаренгейту.
С милями я разобрался, а вот Фаренгейта, не очень понял. Я спросил папу, как перевести книжные градусы в нормальные, советские. Он взял справочник, посчитал на бумаге: наш ноль – это их тридцать два, а вода кипит у американцев при температуре чуть больше двухсот десяти градусов, в общем, ерунда, по-моему, какая то получилась. А ещё отец заметил, что сегодняшние минус сорок на улице, равны сорока мороза тамошних.
– Значит, сегодня Цельсий дружит с Фаренгейтом, – сказал я.
– Точно, дружат, – засмеялся папа.
Упрашиваю маму немного погулять вечером.
– Не больше часа, и только во дворе…сейчас без пяти восемь, в девять чтобы был, – она добрая, разрешает.
– Хорошо мам, – смотрю на настенные часы, – «Интересно, а время американские недотёпы, как меряют, может у них час – сто минут, а сутки как неделя?», – улыбаясь своей шутке про себя, натягиваю валенки, пальто и, схватив ушанку с клюшкой, выскакиваю в подъезд.
Я во дворе один, гоняю шайбу под фонарями. Вдруг погас свет. Стоп игра. Серые обесточенные кубики домов замерли под белой луной. В окнах появились огоньки от спичек, люди искали в шкафчиках и столах источник света: «Где же эти чертовы свечи?».
Первый раз над районом я увидел столько звёзд. Сел в сугроб у подъезда и уставился в небо. Большая Медведица, а вот – Маленькая. Папа показывал мне их.
– «Ну а теперь, сын, найди Полярную звезду – она укажет на север», – вспомнил отцовские наставления. Ночью, на рыбалке в деревне он рассказал, как искать.
Я поднял замороженную варежку в небо, провёл воображаемую линию между искорками у основания и края ковша Большой Медведицы и продлил её до ручки ковшика Малой. Вот улыбается мне – не самая яркая звёздочка, но самая главная для путников северного полушария.
– Папа я нашёл, я знаю, где она! – закричал я радостно и обернулся.
Я сидел на обочине проспекта в грязном сугробе, в чужом большом городе, подсвеченном разноцветными огнями. Брызги слякоти, сигналы машин, звон трамваев и громкие объявления на незнакомом языке – шум улицы оглушил меня. Я посмотрел в витрину напротив и увидел в отражении широкоскулого бородатого мужчину в черном пальто с окровавленным лицом. Стало страшно.
Прохожие испуганно и удивлённо оборачивались в мою сторону.
– Папа помоги! – прошептал я тихо, и закрыл глаза.
Крепко, крепко зажмурился и открыл. Луна и звезды, тёмный тихий район, всё на месте, я с поднятой рукой, сижу в чистом снегу, пар изо рта, и только моя варежка в сосульках и белых замёрзших комочках сместилась в сторону от направления к Полярной Звезде.
Вдруг я увидел чёрный силуэт на фоне звездного неба. Большая, как будто человеческая фигура, медленно шла по проводам между крышами домов, потом остановилась, шагнула в мою сторону и стала медленно приближаться по воздуху. Я выпрыгнул из сугроба и отошел на несколько метров вдоль проезда, тень полетела в мою сторону. Я побежал, не оборачиваясь, со всех ног во двор Яши Раппорта, промчался мимо заснеженной песочницы, стоек для выбивания ковров и вдруг, рухнул на спину от удара, здорово хлопнувшись затылком – какая-то жёсткая упругая сила преградила мне дорогу, сильно хлестнув по глазам.
Наверно из окон тёмных квартир на верхних этажах близлежащих домов, был хорошо виден мальчик, распластанный на белой земле.
Я лежу на снегу, отбросив клюшку. Надо мной висят верёвки для сушки белья, незаметные в темноте, они стали причиной падения: натянуты как раз на уровне переносицы, которая приняла удар на себя. Чёрная тень парит выше сушилки и всё также закрывает звёзды. Я уже её не боюсь, и она, зная это, постепенно растворяется в морозном прозрачном воздухе.
Вспышка. Включились фонари, зажёгся свет в окнах, и померкли небесные огоньки. Люди прячут свечи, и забывают про них.
Я встаю, беру клюшку и, пошатываясь, бреду домой. Голова раскалывается.
На часах без пятнадцати девять. Мама испуганно смотрит на меня, снимает шапку, пальто и прижимается подбородком ко лбу.
– Да ты горячий! Быстро в постель!
Я сижу в кровати и пью чай с малиной. Мама убирает градусник в картонный круглый чехол, вздыхает. Я простудился. Температура, плюс тридцать девять по-нашему, а в мире могикан и мустангов, больше ста.
Цельсий опять поругался с Фаренгейтом.
Я счастлив, по радио обещают потепление, завтра все идут в школе. Я буду болеть, и читать книги, проглатывать строки и абзацы ярдами и морскими милями.
11
Третья, самая длинная четверть, заканчивается, всё чаще пригревает солнышко. Мы совсем взрослые, пятый класс на исходе. Открываем на большой перемене окна и рассаживаемся на подоконниках. Пускаем самолётики, кто дальше. Мой аэроплан уходит высоко в голубое небо с ватными горами первых кучевых облаков, потом клюёт носом и пикирует вниз, внезапно ловит восходящий поток и уносится далеко, далеко, пока не становится маленькой белой точкой, которая падает в кусты за аллеей.
После школы я, Ванька Максимов и Вовка Гинтаус не расходимся по домам, а еще долго бродим по округе. Тает снег, и дорожки начинают показывать нам сокровища, которые накопились за долгую зиму. Недавно, я по дороге за хлебом нашел между окурками и собачьим помётом вмёрзший в лед юбилейный рубль с профилем вождя. Я рассказал ребятам и заразил их «монетной» лихорадкой.
Самой уловистой была Немецкая улица, если пройти по ней от начала до конца, то можно найти до пятнадцати – двадцати копеек мелочью.
Не то, что мы были жадными. Как-то в очереди, в парикмахерскую (сколько себя помню, что бы постричься, надо было ждать час, а то и два), ворвался запыхавшийся дядька, сказал, что опаздывает на поезд, и протянул мне, сидевшему первым, пять рублей, за то, чтобы я пропустил его. Большие деньги, можно было купить пять наборов марок или двадцать пять порций мороженого. Конечно, я не взял их (даже мысли такой не было) и пропустил мужика.
Нас охватывал спортивный интерес, поиск, азарт. Но в тот день охота не задалась. Мы с Вовкой нашли только по три копейки, а Ванька – пять, две монетки по три и две.
У винного магазина решили потратить найденную наличность, выпить газировки с автомата. Она стоила как раз три копейки. Стакан был один. Вован пил очень долго, смакуя лимонад, наконец, закончил, отрыгнул и передал тару Ване, который тоже сперва не торопился. В это время, я задумался о чём-то, и кинул монетку в щёлку, а стакан был ещё занят. Замахал руками, подгоняя товарища, и тот огромными глотками стал поглощать напиток, но тщетно. Ваня не успел допить. Автомат загудел, и выдал шипящий поток в чёрную дыру, обратно в свои недра, я беспомощно ловил руками сладкую жидкость. Жестокий Вован Гинтаус хохотал рядом. Я с грустью опустил голову, сплюнул и пошёл домой. Разочарование всей жизни.
На весенние каникулы у меня был абонемент в кино. Напротив здания кинотеатра недавно поставили автоматы с квасом. Я заранее продумал план, специально отложил семь трёхкопеечных монет и ещё попросил у мамы двадцать копеек – на мороженое, которое я всегда покупаю перед сеансом, знаете такое – в коричневом вафельном хрустящем стаканчике.
В зале было немного народу, по три, четыре человека на ряд. Может из-за того, что фильм детский – про Пана Кляксу. Вот на «Пиратов двадцатого века» набивалась полная коробочка.
Я сидел в отдалении от соседей и смотрел на экран, перебирая в кармане брюк наличность, думал, сколько стаканов кваса выпить после киношки, два или три, а потом погулять и налить газировки, именно в том злополучном автомате у винного магазина. Настанет, наконец, время мести – возмещение обиды, я буду медленно пить, кидать ещё монетку и набирать стакан, поглощать сладкий лимонад, пока газы не пойдут в нос и тошнота не подступит к горлу.
Мечтая, я не заметил, как ко мне подобрались с обеих сторон двое парней.
– Деньги есть? – спросил который слева, обдав меня сигаретным духом.
– Чего? – не совсем понял я, онемев от такой наглости.
В это время меня схватил за шею сзади кто-то ещё, перед глазами мелькнуло маленькое лезвие перочинного ножа. Значит их трое, может лет по четырнадцать. Пользуясь, тем, что на сеансе немного народу, они, передвигаясь по залу, в темноте шмонали младших школьников угрожая складным пёрышком. И ведь никто же не вскрикнул.
Я зажал монетки в ладонь и медленно вытащил руку из кармана.
– Чего? – переспросил я, затягивая время.
– Хуй в очё, деньги давай!
Парень справа зажал моё плечо, а который спрашивал, стал выворачивать карманы.
На экране – ночь, Пан Клякса ходил между кроватями и изучал сновидения учеников. Некоторых мучали кошмары. Учитель одним движением превращал плохие, злые сны в добрые сказки.
А меня обыскивали эти уроды. От бессилья, сам не ожидая от себя, я вдруг крепко укусил прокуренного пацана за нос, тот завизжал, я сжал зубы сильнее.
– Ах ты, сука! – крикнул в ухо их подельник сзади и ткнул ножичком в район глаза.
Удар мне пришелся слева, в бровь. Я заорал, шакалёнок вырвался, схватился за нос и быстро, расталкивая редких зрителей, двинулся по ряду. В зале включили свет, фильм остановили. Ко мне подбежала, какая-то женщина.
– Что происходит? Почему ты кричишь? – запыхавшись, спросила она.
Я оглянулся, на меня испуганно смотрели мальчики и девочки. Грабителей и след простыл.
– Фильм скучный, заснул, ударился о спинку кресла, проснулся, кровь идёт, испугался.
По левой стороне лица действительно текла кровь. Сотрудница кинотеатра покачала головой, она не поверила, протянула мне платок.