Килиану тут же вспомнился их с Хакобо детский спор. Они сидели у костра, дожидаясь, пока мама выкатит из-под тлеющих углей первые картофелины нового урожая, отряхнет с них пепел и даст по одной каждому члену семьи. Получив свою долю, Килиан возмутился, увидев, что его картошка намного меньше, чем у Хакобо. Что же тогда сделала мама?
Он жестом велел повару дать ему нож. Затем разрезал обе маланги на две равные части и положил в каждую миску по половинке от каждой. После этого вернул нож хозяину и без лишних слов вернулся на своё место. Симон устроился рядом и стал настаивать, чтобы Килиан хоть что-то съел, потому что до ужина ещё далеко. Килиан поддался уговорам и съел несколько кусочков, но без особого желания. В голове у него все вертелась эта бредовая история с картошкой.
— Я ведь поступил по справедливости, как ты считаешь? — спросил он наконец.
Симон изобразил глубокую задумчивость, и морщины у него на лбу стали ещё резче.
— Симон?..
— Да-да, конечно, масса, — ответил тот. — Вы поступили справедливо, но не для настоящего владельца большей маланги.
Следующие несколько дней Килиана прошли среди рёва грузовиков, пыльных дорог, песен нигерийцев, криков на пичи, ударов мачете, смеха и споров, банановых листьев, эритрин и какао.
Возвращаясь вечером во двор Сампака, он чувствовал себя настолько уставшим, что почти ничего не ел; он учился водить машину под руководством Хакобо и Валдо, через силу выводил строчки писем Мариане и Каталине и вскоре уходил спать, мучимый неустанным зудом, терзавшим всё тело — должно быть, из-за здешней жары и обильного потоотделения.
Антон и Хакобо прекрасно его понимали: сами испытали в молодости эту напасть. За ужином почти не разговаривали, и всем было ясно, что отношения между Килианом и Грегорио весьма далеки от дружеских. Они попросту не замечали друг друга, хотя Грегорио очень старался навлечь на Килиана неудовольствие управляющего, то и дело отпуская язвительные замечания, намекая на его слабость и трусость; слушая эти замечания, Хакобо едва сдерживался, чтобы не броситься на него с кулаками.
Однажды вечером, когда Килиан отправился спать, не доев десерта, Антон решил проводить его до дверей спальни.
— Потерпи, сынок, — начал он, едва они вышли из столовой. — Поначалу всегда трудно, но мало-помалу, благодаря работе, дисциплине и принятым на плантации правилам, ты привыкнешь. Я знаю, каково тебе сейчас. Я тоже через это прошёл.
Килиан удивленно поднял брови.
— Вашим напарником тоже был кто-нибудь вроде Грегорио?
— Я не это имел в виду, — поспешил разъяснить Антон. — Я хочу сказать... — тут он закашлялся и опустил глаза. — Я не знаю, когда и как это случится, как не знаю ничего об остальной Африке, но однажды настанет день, когда этот маленький остров совершенно овладеет тобой, и ты уже не захочешь его покидать. Быть может, благодаря удивительному свойству привыкания, свойственному нам, людям — а быть может, благодаря загадочной магии этой земли. — Он обвел рукой великолепную панораму, что открывалась с балкона, повернулся к Килиану и заглянул ему в глаза. — Но я не знаю никого, кто, уезжая с острова, не проливал бы безутешных слез.
В эти минуты Килиан ещё не способен был полностью осознать значение этих отцовских слов.
Пройдут годы, и каждое из них оживет в его памяти болью сбывшегося проклятия.
IV
Fine city (Прекрасный город)
— Ладно, — сказал Хакобо. — Но обратно поведешь ты.
Пока брат не успел передумать, Килиан проворно запрыгнул в кабину фургона с открытым кузовом, который все называли «пику» — сокращённое от английского «пикап». После двух недель напряжённых занятий и езды по дорогам плантации под руководством Валдо и Хакобо, Килиан получил права на вождение автомобилей и грузовиков, но вести машину по улицам города — совсем другое дело.
— Если я хоть раз проеду за рулем под твоим руководством, то смогу водить и сам, — пообещал он.
Управляющий отправил их в город за покупками: им предстояло закупить инструменты и материалы в различных лавках Санта-Исабель. День выдался спокойным и ясным, типичным для сухого сезона, который длится с ноября до конца марта. Во время сухого сезона рубят лес, расчищая делянки для новых посадок, заготавливают дрова для сушилен, обрезают деревья какао и выпалывают бикоро — растущую вокруг деревьев траву, а также засевают новые делянки и ремонтируют дороги. Килиан узнал, что самое важное умение для всех обитателей плантации — рубка: снова и снова ударять мачете, несмотря на ужасающую жару, вверх-вниз, вправо-влево, вырубая сорную траву, которая уже завтра таинственным образом вырастет снова.
Утро ещё не разгорелось, а Килиан уже покрылся потом в кабине «пику». Вскоре к этому добавился зуд, мучивший его с первого дня, и теперь все тело нещадно зудело. Порой Килиан жалел, что у него только две руки, а не четыре, чтобы почесаться в нескольких местах одновременно. К несчастью, никакие мази и лосьоны, которые дал ему Мануэль, не помогали, и оставалось лишь надеяться, что со временем кожа привыкнет к ужасному климату, и зуд сам собой утихнет.
— Ты даже не представляешь, как я тоскую по горной прохладе! — заметил он, вспомнив о Пасолобино. — Эта жара скоро меня доконает.
— Думаю, ты преувеличиваешь! — Хакобо вёл машину, опираясь локтем на раму открытого окошка. — Сейчас хотя бы рубашка не липнет к телу. Вот подожди, начнётся сезон дождей, тогда поймёшь! С апреля до октября — одна сплошная вода. Ты даже не представляешь, какая это мерзость — когда к тебе все липнет.
Он высунул руку наружу, чтобы ее обдувало ветром.
— Слава Богу, сегодня дует легкий сахарский харматан. Теперь будет легче.
Килиан заметил, что маленький кусочек неба над узким шоссе начинает затягиваться тонкой красновато-бурой пылью.
— Не понимаю, какое облегчение может принести ветер, от которого все идёт кувырком и слезятся глаза. — Ему вспомнились чистые снежные вьюги в родных горах. — По мне, так он просто удушающий.
— Ты подожди, скоро повеет большой харматан — вот это и впрямь напасть так напасть! Ничего не видно сквозь тучи песка, целыми днями даже солнца не видно. И песок все время скрипит на зубах, никуда от него не деться!
Килиана аж передернуло от отвращения. Хакобо заметил это краем глаза. Кожа брата обгорела на солнце, но пройдёт ещё не одна неделя, прежде чем ее красноватый оттенок превратится в густой тёмный загар, каким щеголяли остальные служащие плантации. То же самое произойдёт и с его душой: пройдёт время, прежде чем он избавится от излишней чувствительности, делающей его похожим на подростка. Хакобо и сам через это прошёл: на руках к него вздулись мускулы, лицо загорело, а душа свыклась с суровыми реалиями этой дикой земли. Он понимал, что сейчас творится в душе Килиана.
Среди удушающей жары, изнурительной работы, бесконечных свар брасерос и бригадиров, непрерывного кожного зуда и нежной дружбы с невыносимым массой Грегором Хакобо чувствовал, что уже едва ли способен оценить хоть одно из тех чудес, о которых грезил, когда прибыл на остров.
Возможно, думал он, сейчас как раз самое время познакомить брата со своими туземными подружками, чтобы хоть немного его взбодрить. Одно из преимуществ холостой жизни на Фернандо-По в том и заключается, что можно ни в чем себя не ограничивать!
— Да, кстати, как у вас дела на Обсае? — спросил он с той же естественностью, с какой только что говорил о погоде.
Килиан немного помедлил перед ответом. Хакобо был единственным человеком, которому он мог рассказать о своих сомнениях и тревогах, но он не хотел, чтобы брат подумал, будто он жалуется. Все, кто видел их впервые, обращали внимание, как братья похожи; это всегда удивляло Килиана, поскольку, хоть он и был выше брата на несколько сантиметров, но чувствовал, что во многих отношениях слабее его. Хакобо всеми порами излучал безудержную силу и энергию, которых явно не хватало ему самому.
Где бы они ни появлялись, Хакобо нигде не мог остаться незамеченным. Никто никогда не видел его печальным, даже в школьные годы. Он всегда знал, чего ждёт от жизни: наслаждаться каждой минутой, не вдаваясь в глубокие материи. Он работал, потому что ему нужны были деньги, но, если какой-то год оказывался неурожайным, его это не волновало, ведь жалованье оставалось прежним. Так что он не переживал. Хакобо никогда и ни о чем не переживал.
— Ты что, язык проглотил? — спросил Хакобо.
— Что? — не понял Килиан. — Нет-нет. Грегорио всё тот же. Но хуже всего то, что он старается поссорить меня с брасерос. За моей спиной говорит им, чтобы они не обращали на меня внимания, ведь я новенький, а чуть что — тут же зовёт меня решать их споры. Я это знаю от Валдо.
— Просто он тебе завидует. Гарус сказал, что ему нужен человек для управления этим двором. С его стороны было очень умно послать на этот двор нового человека со свежим взглядом и ещё не угасшим интересом к работе. Если так и дальше пойдёт, скоро ты будешь управлять главным двором.
— Вот уж не знаю. Боюсь, мне не хватает авторитета. Такое впечатление, что брасерос меня просто не слышат. Приходится повторять им по двадцать раз. Им обязательно надо дождаться, пока я разозлюсь и рявкну как следует; тогда они ухмыляются и делают, что велят.
— Пригрози им, что сообщишь охране, — посоветовал Хакобо. — Или что пожалуешься в попечительство в Санта-Исабель, чтобы их оштрафовали и лишили жалованья.
— Я это уже делал. — Килиан закусил губу, стыдясь своего бессилия. — Я уже тысячу раз грозился, что пожалуюсь, но потом об этом жалел. Понятное дело, для них это что-то вроде сказки про волка. Они не верят, что я действительно это сделаю. И вьют из меня верёвки.
— Тогда отходи их пару раз палкой — вот увидишь, как они будут слушаться!
Килиан изумлённо посмотрел на брата.
— Но я никогда в жизни никого не бил!
Он не мог поверить, что брат на такое способен.
— Как это не бил? — удивился Хакобо. — Ты что, забыл наши детские драки?
— Это другое.
— Если не можешь сделать это сам, прикажи кому-нибудь из бригадиров. Уж они-то церемониться не станут! — голос Хакобо зазвучал тверже. — Видишь ли, Килиан, чем раньше ты заставишь себя уважать, тем будет лучше. Знал бы ты, сколько испанцев хотели бы оказаться на твоём месте, чтобы им платили столько, сколько платят тебе...
Килиан молча кивнул. Посмотрев в окно, он заметил нескольких грациозных обезьянок, махавших ручонками с ветвей деревьев вслед их пикапу. Густой зелёный полог простирался до самых окраин Санта-Исабель, где грунтовка сменялась асфальтированным шоссе.
— Сначала мы совершим небольшую экскурсию по городу, чтобы ты имел представление, где здесь что, — сказал Хакобо. — Времени у нас достаточно. И кончай чесаться! Меня это нервирует!
— Да я бы и рад! — вздохнул Килиан, засунув руки под бёдра, чтобы избежать соблазна почесать каждый сантиметр зудящей кожи.
Хакобо вёл машину по прямым симметричным улицам, словно расчерченным по линейке — от самого моря до реки Консул, отделявшей город от леса. Экскурсию начали с верхней части города, где жили в основном нигерийцы. Множество детишек бегали по улицам, гоняя самодельный резиновый мяч из застывшего сока каучуковых деревьев, или стреляли горохом из трубок, сделанных из полых стеблей папайи. Полуголые мужчины и укутанные с головы до ног женщины со свёртками и корзинами на головах и младенцами на руках прохаживались между ларьками и палатками, где торговали экзотическими товарами и местной продукцией, которую развозили во все части света.
Торговки отгоняли веерами из листьев докучливых мух, вьющихся вокруг шампуров с нанизанной жареной рыбой, кусочками мяса обезьяны или гронбифа — полевой крысы размером с зайца. До машины доносился упоительный аромат жаркого; здесь же торговали бетелем, помогавшими туземцам бороться с усталостью, и свежей зеленью, разложенной на листах газеты «Эбано» или на банановых листьях. Килиана охватил целый водоворот звуков, запахов, многоцветья и бесконечного мельтешения — настоящий пир для всех пяти чувств.
Килиан заметил, что многие носят рубашки поверх клоте — куска ткани, обёрнутого вокруг талии, который развевался на ветру и мягко облегал ноги, а некоторые женщины ходят с открытой грудью. Лукаво улыбаясь, с лихорадочным блеском в глазах, он не упускал не малейшей возможности поглазеть на тёмные и твёрдые соски этих девушек. Он невольно улыбнулся, вспомнив своих подруг из Пасолобино и представив их одетыми — а точнее, раздетыми подобным образом.
В верхней зоне дома строили из листов оцинкованного железа или досок дерева калабо, с крышами из того же железа или пальмовых листьев, которые здесь называли нипа, связанных мелонговыми верёвками. В средней зоне дома европейцев и процветающих торговцев всех народов были окружены ухоженными садами, где росли экзотические плодовые деревья — папайя, кокос, манго, гуава, авокадо, а также всевозможные цветущие кустарники, георгины, розы и хризантемы. В нижней и прибрежной части размешались в основном склады, лавки и конторы, а в верхней — жилые дома.
Хакобо остановил машину перед одним домом, выскочил из кабины и кивнул брату, чтобы тот тоже выходил.
— Я зайду в аптеку на углу, — сказал он. — Поищу что-нибудь от этой чесотки, что не даёт тебе житья, — он указал на здание, на фасаде которого красовалась вывеска с надписью: «Фактория Рибагорса», там было также написано, что принадлежит она семье из долины Пасолобино. — А ты пройдись по лавкам, и не забывай говорить, что делаешь покупки для плантации.
Ещё не успев войти в лавку, Килиан подивился, сколько всевозможных товаров целыми грудами высятся на полках и прямо на полу. Здесь были всевозможные изделия, какие обычно продаются в скобяных лавках, а рядом — целые батареи консервных банок, обувь, швейные машинки, духи и запчасти для машин. Видимо, Килиан повёл себя не так, как другие клиенты, потому что его вдруг окликнул сзади чей-то весёлый голос:
— Если вы не можете что-то найти, могу вам помочь.
Обернувшись, он увидел девушку примерно своих лет, довольно красивую, не слишком высокую, с каштановыми волосами и симпатичным лицом, которое показалось ему смутно знакомым. К его удивлению, поскольку он никогда не видел женщин, одетых подобным образом, на ней были хлопчатобумажные брюки зеленого цвета и белый вязаный джемпер с коротким рукавом, с рисунком из ромбов. Шею обвивал неизменный красный платок. Девушка первая подняла взгляд и посмотрела ему прямо в глаза.
— Ты ведь Килиан, брат Хакобо! — воскликнула она. — Вы очень похожи! Неужели ты меня не помнишь?
И тогда он вспомнил. Она жила в трёх километрах от Пасолобино, и он несколько раз бывал у неё в гостях, вместе с отцом. Всякий раз, когда Антон возвращался домой с Фернандо-По, он навещал деда с бабушкой, дядьев и тёток этой девушки, чтобы отвезти им продукты, присланные ее родителями, жившими на острове. Пока Антон беседовал со взрослыми, Килиан играл с озорной девчонкой, которая уверяла, что когда-нибудь непременно отправится в Африку.
— Хулия? Прости, не узнал: ты так изменилась...
— Ты тоже, — девушка махнула рукой. — Ты очень вырос за эти... — она подсчитала в уме, — за эти десять лет.
— Ты давно уехала из дома? То есть, я хочу сказать, из Испании... А как твои родители? Здоровы?
Хулия кивнула.
— Дела у нас здесь идут неплохо, так что, закончив среднюю школу при колониальном институте, я решила принять участие в семейном бизнесе. — Она повела плечами. — Все эти годы я собираюсь поехать в Пасолобино, да так до сих пор и не собралась: то одно, то другое... Я постоянно расспрашиваю Хакобо, как там наши дорогие горы... Кстати, он уже вернулся из отпуска?
Килиан пересказал ей новости последних лет и ответил на все ее вопросы — а их было очень много: о родственниках и знакомых, о рождениях, свадьбах и похоронах. За несколько минут они так увлеклись разговорами о Пасолобино, что Килиан даже забыл про свою чесотку.