Он знал дорогу, поскольку ему неоднократно доводилось бывать в Бармоне — маленьком провинциальном городке в семидесяти километрах от Пасолобино. В свои двадцать четыре года Килиан нигде не бывал дальше этого городка. Кое-кому из его друзей детства посчастливилось заболеть, и им потребовались особые медицинские услуги, которые можно было найти только в областном центре, но ему самому, поскольку он всегда был здоров и крепок, как молодой дубок, таких услуг никогда не требовалось. Так что скотные ярмарки в Бармоне были для него главным источником информации о том, что происходит в мире — туда съезжались торговцы из разных мест, зная, что скотоводы, завершив свои дела, купят у них ткани, свечи, вино, оливковое масло, соль, всевозможную домашнюю утварь, скобяные изделия и подарки для многочисленных родственников.
Для Килиана эта суматоха означала, что за узкой, прорезанной в скале единственной дорогой, ведущей к долине, существует иная вселенная. Вселенная слов и рисунков из учебников по географии и истории, из баек, которые рассказывали старшие, из голосов из дневных передач национального радио и вечерней новостной программы международного радио из Парижа, а еще бунтарского (по мнению отца и брата) радио Пиренеев.
Хакобо проснулся вскоре после того, как миновали Бармон. Его не разбудила даже суматоха, когда в автобус влезли с десяток пассажиров с детьми, втащив корзины с едой и картонные коробки, в которых возмущенно клохтали куры.
Килиана по-прежнему поражало, как брат умудряется заснуть в самых немыслимых позах, при любых обстоятельствах и в любое время. Он даже мог проснуться, поболтать некоторое время, выкурить сигарету и снова заснуть. Хакобо утверждал, что это хороший способ не тратить зря энергию и скоротать время, когда особо нечем заняться. Сейчас Килиан не возражал против молчания Хакобо. Наоборот, после прощания с Пасолобино он даже был благодарен за возможность отдохнуть от болтовни, чтобы привыкнуть к изменениям в пейзаже и в душе.
Во время одного из кратких пробуждений Хакобо положил руку на плечо брата и энергично встряхнул, пытаясь вывести из задумчивости.
— Не вешай нос, дружище! — сказал он. — Пара рюмочек в кафе «Два мира» — и все печали как рукой снимет! Подходящее название, не находишь? — рассмеялся он. — Вот уж и в самом деле два мира!
Наконец, спустя несколько часов они добрались до большого города. В Сарагосе не было снега, но дул северный ветер, почти такой же пронизывающий и холодный, как в горах. Тем не менее, улицы были полны народа: десятки прохожих, закутанные в шерстяные пальто и бежевые плащи, сновали туда-сюда, слегка втянув головы в плечи. Женщины прижимали к груди сумочки. Хакобо привёл Килиана в пансион — узкое здание недалёко от площади Испании, где всегда останавливались Антон и Хакобо, когда бывали в городе. Они оставили чемоданы в маленьком, скромно обставленном номере и, не желая терять ни минуты драгоценного времени, снова вышли на улицу, спеша осмотреть достопримечательности, обещанные Хакобо.
Первым делом, по обычаю всех приезжающих в Сарагосу, они направились по переулкам старого города, больше известного как Эль-Тубо, к базилике Мадонны-дель-Пилар, чтобы попросить у Пресвятой девы удачи в пути. Затем съели по порции кальмаров в полной народа таверне, где милостиво согласились на предложение какого-то парнишки почистить им ботинки.
В чистых сияющих ботинках, старательно надраенных гуталином «Лодикс», они не спеша прогуливались по улицам города, глядя, как бесчисленные прохожие, заперев конторы и лавочки, торопятся домой. По мощеным улицам ездили трамваи и чёрные щегольские автомобили с выпуклыми капотами и сияющими металлическими украшениями, Килиан таких никогда прежде не видел. По обе стороны улицы вздымались высокие здания, среди которых встречались даже восьмиэтажные. Братья шли медленно, поскольку Килиану хотелось рассмотреть во всех подробностях каждую мелочь.
— Сразу видно — деревенщина! — ответил его брат, умирая от смеха. — Представляю, какое у тебя будет лицо, когда мы доберёмся до Мадрида! Это ведь только начало...
Килиан постоянно спрашивал обо всём, словно вся безмолвная напряжённость последних дней трансформировалась теперь в любопытство. Наслаждавшийся ролью старшего брата Хакобо охотно и с видом превосходства вёл за собой растерянного младшего. Хакобо помнил своё первое путешествие и понимал реакцию Килиана.
— Видишь эту машину? — спросил он, указывая на элегантный чёрный автомобиль с решёткой спереди, круглыми фарами и блестящим капотом. — Это новый отечественный «пежо-203», на которых сейчас ездят таксисты. А вон там — английский «остин-FX3», замечательная машина. А вон та — отечественный «ситроен-CV», больше известный как «пато»... Красота, правда?
Килиан рассеянно кивнул, разглядывая строгие классические фасады монументальных зданий, где размещались «Испано-Американский банк», «Союз» и «Испанский феникс», с большими круглыми и квадратными окнами, порталами с колоннами и фронтонами, барельефами наверху и многочисленными балконами с кованными решётками.
Уставшие после напряжённого дня и долгой прогулки по городу, они под конец решили посетить знаменитое кафе, о котором говорил Хакобо. Ещё на подходе Килиан увидел великолепную сияющую вывеску, возвещавшую, что это одно из величайших мест Европы. Вслед за братом он прошёл сквозь высокие створчатые двери и застыл, поражённый невиданным прежде великолепием. Чего стоили одни только широкие лестницы и арки с белыми колоннами, разделяющие на два этажа огромный зал, наполненный голосами, дымом, шумом и музыкой. Узкие перила тянулись по всей длине верхнего яруса, чтобы сидящие наверху клиенты могли любоваться оркестром, расположенным внизу, в центре зала. В памяти тут же всплыла сцена из кинофильма, который он видел в Бармоне: там молодой человек в габардиновом плаще спускался по такой же лестнице, шикарно и небрежно касаясь рукой перил, а в другой держа сигарету.
Сердце Килиана забилось сильнее. Он залюбовался раскинувшейся перед ним картиной: множеством столиков, деревянных стульев и мягких удобны кресел, где сидели люди, казавшиеся респектабельными и утончёнными. Платья женщин с жабо или глубокими треугольными вырезами — разноцветные, лёгкие, короткие и облегающие — не шли ни в какое сравнение с тяжёлыми юбками длиной до щиколоток и тёмными шерстяными жакетами, какие носили женщины гор. Мужчины, все как один, как и он сейчас, были в белых рубашках и смокингах, из нагрудного кармана которых, сверкая белизной, выглядывал носовой платочек, и в чёрных галстуках-бабочках.
На краткий миг он ощутил себя важной персоной. Никому из присутствующих даже в голову не могло прийти, что ещё вчера он выгребал навоз из хлева.
Он заметил, как Хакобо поднял руку, чтобы поприветствовать кого-то в глубине зала. Поглядев в ту сторону, Килиан увидел, как какой-то мужчина подаёт им знаки, приглашая за свой столик.
— Не может быть! — воскликнул Хакобо. — Какое совпадение! Идём, я тебя представлю.
Они с трудом пробрались между столами, на которых стояли сигаретницы, полные сигарет с фильтром «Бизонте» и «Кэмел», коробки спичек всевозможных форм и цветов, бокалы с анисовкой или бренди перед мужчинами, а перед дамами — с шампанским или белым мартини. В заведении было полно народа. Больше всего Килиану понравился просторный зал, чтобы люди могли как спокойно поговорить, так и потанцевать на площадке перед оркестром. Во всей долине Пасолобино не нашлось бы ничего подобного.
Летом танцы устраивали на площади, а зимой время от времени устраивали небольшие вечеринки в гостиных частных домов, откуда выносили мебель и расставляли стулья вдоль стен, чтобы освободить место для танцев. Девушки сидели на стульях, ожидая, когда их пригласят на танец молодые люди, или танцевали друг с другом вальсы, пасодобли, танго или ча-ча-ча под звуки аккордеона, гитары и скрипки, которые не шли ни в какое сравнение с весёлой зажигательной румбой, которую сейчас играли трубы и саксофоны.
В нескольких шагах от цели Хакобо повернулся к нему и прошептал:
— И вот ещё что, Килиан: отныне на людях мы не будем говорить на нашем пасолобинском диалекте. Наедине будем говорить как прежде, но перед людьми я не хочу выглядеть деревенщиной. Ты понял?
Килиан озадаченно кивнул. Сказать по правде, он никогда не задумывался об этом, поскольку никогда не представлял себя в отрыве от Пасолобино. В то же время, он вынужден был признать, что Хакобо прав, и дал себе слово следить за собой, чтобы не ставить брата в неловкое положение, каких бы усилий это ни стоило, поскольку в голове у него по-прежнему вертелись привычные с детства словечки и выражения, то и дело грозя сорваться с языка.
Хакобо между тем горячо поприветствовал человека, поднявшегося им навстречу.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он. — Ты разве не в Мадриде?
— Сейчас расскажу. Садитесь за мой столик. — Он поманил рукой Килиана. — Могу поклясться, это твой брат.
Хакобо рассмеялся и представил молодых людей друг другу.
— Килиан, это Мануэль Руис, подающий надежды врач, даже не знаю, какого черта он делает в Гвинее.
Мануэль улыбнулся и пожал плечами.
— А это мой брат Килиан. Он просто не знает, куда себя девать.
Новые знакомые пожали друг другу руки и устроились на полукруглом кожаном диване. Хакобо уселся на стул с деревянной решётчатой спинкой. Певец в сером фраке с серебряным позументом запел знакомую балладу Антонио Мачина, «Чёрные ангелы», после которой ему долго хлопали.
— Неужели в Мадриде не нашлось для тебя места? — пошутил Хакобо, обращаясь к Мануэлю.
— Да их целый десяток! — воскликнул тот. — И оплата вдвойне! Нет, серьёзно. Я приехал, чтобы подписать бумаги для работы в Сампаке. Мне предложили весьма заманчивый контракт.
— Ты даже не представляешь, как я рад! Признаюсь, дон Дамасо уже слишком стар, чтобы там жить.
— Ах, если бы я обладал опытом дона Дамасо!
— Согласен, но здоровье у него уже не то. И когда же ты едешь?
— Завтра я возвращаюсь в Мадрид, и мне уже заказали билет на четверг...
— На «Севилью»! — воскликнул одновременно с ним Хакобо, громко расхохотавшись. — Мы тоже на ней плывем! Это просто чудесно!
Хакобо, заметив, что Килиан выпал из разговора, поспешил объяснить:
— Мануэль работал врачом в больнице в Санта-Исабель. А теперь он будет работать только для нас! — Он начал озираться в поисках официанта. — Это нужно отметить! Ты ужинал?
— Нет, не успел. Если хочешь, можем поужинать здесь. Как раз время чопи!
— Чопи, точно! — расхохотался Хакобо.
Килиан догадался, что это слово, должно быть, означает обед или ужин, и охотно согласился с выбором меню, сделанным его спутниками. В эту минуту, выдержав эффектную паузу, солист повторил последние строки песни:
«Шпили церквей
Всегда украшают
Прекрасные ангелы,
Но никогда
Ты там не увидишь
Ангела чёрного...»
Его выступление было вознаграждено бурной овацией, стихшей лишь тогда, когда пианист заиграл волнующий блюз, и несколько пар вышли танцевать.
— Я люблю буги-вуги! — воскликнул Хакобо, прищёлкивая пальцами и подёргивая плечами. — Жаль, что здесь не с кем потанцевать!
Он оглядел зал в поисках кандидатки на танец и помахал рукой группе девушек, от которой их отделяла пара столиков, и те ответили смущённым хихиканьем и шушуканьем. С минуту он раздумывал, не пригласить ли какую из них на танец, но в конце концов решил воздержаться.
— Что-то мне расхотелось...
Килиан, никогда не любивший танцевать, сам себе удивлялся, чувствуя, как ко ноги отбивают ритм. Он так и продолжал отбивать чечетку, пока к их столику не подошёл официант с заказом. При виде аппетитных блюд Килиан понял, что проголодался, вспомнив, что весь день почти ничего не ел. Ничего не ел с самого завтрака, после бутерброда с ветчиной, который дала ему в дорогу Мариана, и порции кальмаров в переполненной таверне. Он сомневался, что канапе с икрой и копченым лососем и нарезка из холодной телятины и копчёной грудки смогут наполнить желудок, привыкший к более основательной пище. Тем не менее, блюда пришлись ему весьма по вкусу, а после нескольких бокалов вина он почувствовал себя вполне сытым.
После ужина Хакобо попросил бокал джина, предварительно поскандалив с официантом, поскольку в этом знаменитом на всю Европу месте не нашлось виски ему по вкусу. Мануэль и Килиан сошлись на коктейле «Свет и тень» с бренди и анисовым ликером.
— Ну, Килиан, — спросил Мануэль, пытаясь найти общую для всех тему, — как тебе это приключение? Нервничаешь?
Килиану доктор с первого взгляда пришёлся по душе. Это был молодой человек лет тридцати, среднего роста и скорее хрупкого сложения, с темно-русыми волосами, светлой кожей и умными голубыми глазами, казавшихся чуть размытыми за толстыми стёклами очков. Его рассудительная манера речи выдавала образованного и серьёзного человека, которому — как, впрочем, и ему самому — немного спиртного нисколько не повредило, лишь сделало более откровенным и весёлым.
— Немножко, — признался Килиан, стыдясь своей трусости. Он до сих пор не мог поверить, что ещё утром возился со скотиной, а теперь, спустя несколько часов, пьёт коктейль в компании врача в лучшем заведении столицы региона. — Но я очень рад, что еду вместе с вами.
Хакобо звонко шлёпнул его по спине.
— Ну признайся, Килиан: ты же чуть не помираешь со страху! Ну да, всем это знакомо. Правда, Мануэль?
Тот кивнул и сделал глоток.
— Когда я ехал впервые, то хотел вернуться, как только прибыл в Бату. Но в следующий раз — уже как будто ничего другого я в жизни не делал, лишь ездил в Фернандо-По. — Он помедлил, подбирая слова. — Это въедается в кровь. Как проклятые москиты. Увидишь сам.
После трёх часов, проведённых в кафе, нескольких бокалов виски и красной пачки тонких сигарет «Кравен А», которые Килиан нашёл очень приятными, хоть и слишком лёгкими по сравнению с ядреным чёрным табаком, который он обычно курил, братья распрощались с Мануэлем в дверях зала, договорившись встретиться в день отплытия, после чего решили вернуться в свой пансион. Глаза у них блестели, и на ногах они стояли не слишком твёрдо. Добравшись до площади Испании, они пересекли трамвайные пути, и Хакобо со всех ног бросился вниз по лестнице, ведущей к общественным туалетам. Килиан ждал его наверху, держась за кованые перила. Мощные четырехрожковые фонари и неоновые огни рекламных объявлений на крышах окрестных зданий освещали площадь, в центре которой красовался фонтан с бронзовой скульптурной группой на каменном постаменте.
У подножия креста стоял ангел, простирающий руку к небу, а другой рукой поддерживая раненого мужчину, у чьих ног лежала винтовка, выпавшая из ослабевших рук. Подойдя ближе, Килиан прочёл надпись на свитке, который держала в руках такая же бронзовая дама. Оказывается, ангел олицетворял веру, а памятник посвящён борцам-мученикам, павшим за веру и родину. Килиан поднял глаза к небу — и взгляд упёрся в неоновые вывески: «Эйвкрим», «Галина бланка», «Радио Ибериа», «Лонжин — лучшие часы», «Пастильяс Диспак», «Филипс»... В глазах у него рябило, мысли путались...
У него слегка кружилась голова, и виной тому был не только выпитое за ужином. Всего несколько часов назад Килиан уехал из дома, а сейчас ему казалось, что с тех пор прошли века: слишком насыщенным был этот день, полный контрастов. А впереди, если верить Хакобо и Мануэлю, ждало долгое удивительное путешествие. Килаин вновь посмотрел на статую Веры и молча помолился, попросив удачи и сил в авантюре, на которую решился.
— Ну, что скажешь, Килиан? — Густой голос Хакобо заставил его вздрогнуть. — Как тебе первый вечер вдали от мамочки? — Он обнял Килиана за плечо, и они направились к выходу. — Сколько нового сразу увидел, а? А ведь «Два мира» — сущая ерунда по сравнению с тем, что тебе ещё предстоит увидеть... Ты когда-нибудь задумывался об этом?
— Ну, более или менее.
Хакобо поднёс руку ко лбу.