И тебе становится страшно. Потому что в голосе вместо такого привычного металла звенят слёзы. В первый раз в жизни.
Ты не знаешь, что делать в таких случаях. Да и никогда не знал. Но интуитивно, чувствуя её уже так же ясно, как себя, ты выбираешь самый правильный тон и самые точные слова, нужные ей куда больше пошлых объятий:
- Он за всё ответит. Обязательно.
========== Никогда не могла представить. ==========
POV Рогозина. С момента после пожара в лаборатории
После дыма в голове гудит, но я не реагирую на слова о том, что мне нужно домой - отдохнуть, успокоиться. Всё ещё кашляя, упорно еду со всеми в ФЭС. Задвинув куда-то далеко-далеко личные мысли – странно, как это легко сейчас удаётся! – почти с жадностью набрасываюсь на документы, протоколы и прочие бумаги. Пишу, спрашиваю, выслушиваю, сопоставляю, звоню генералу, но всё – в тумане.
Я как будто пьяна.
Трезвею, только поймав не себе странный взгляд Холодова. А, ну да. Он же привык видеть Рогозину в полном параде. А тут какая-то престарелая девица с хвостиком и в походных штанах восседает на её месте.
Сознание странно двоится. Я прекрасно понимаю, что Андрей ни в чём не виноват, но мне так хочется, чтобы хоть кому-то сейчас было так же больно, как мне. Глаза сами собой недобро щурятся:
- Что, Холодов? Что-то не так? – голос странно, высоко звенит. Я ещё пытаюсь себя удержать, но, кажется, безнадёжно. – Хороша косметика «Mladiz», правда? Попробовать не хочешь? Или тебе лучше пилюли для пухленьких?
Он оторопело снимает очки, мямлит что-то неразборчивое.
- Пошёл бы вместо Майского за таблеточками, авось, и живот накладной не пришлось бы надевать! А, хомячок? – мне самой становится страшно от своего жуткого сарказма. В голосе уже проскальзывают истеричные нотки – пока их никто не слышит, но я-то себя знаю. Вернее, думала, что знаю.
Но нет, оказывается, Валя тоже всё прекрасно понимает. Напуганного Холодова куда-то оттаскивает Амелина, Круглов с Майским тоже ретируются – дружно и без вопросов – по команде Антоновой.
Только когда мы остаёмся вдвоём, я позволяю голове бессильно упасть на руки.
- Что я наделала, Валя…
- Все уйдут, я вызову такси, и мы поедем домой, - негромко, без всякого удивления или осуждения произносит она. – Завтра отоспись, не приезжай. Круглов уже вполне научился рулить.
Меня всегда успокаивал её ровный голос. Почему сейчас, когда спасительное забытье так необходимо, оно не приходит?!
Что-то мычу в ответ, не поднимая головы. Осознание произошедшего наконец-то накатывает, безжалостно сметая плотину самообладания.
*
Помню такси. Потом бесконечная, свернувшаяся в ленту дорога, подъезд, лифт. Квартира. Валин голос велит мне пойти умыться.
От воды снова как будто трезвею, и первым, что попадает на глаза, становится баночка крема.
Швыряю её в зеркало с такой злостью в лице, что пугаюсь своего отражения. На звон осколков прибегает Валя.
Через несколько секунд – или часов? – замечаю, что бьюсь в её руках. Ладони в чём-то липком, в темноте не разглядишь.
- Кровь? – слово вырывается с каким-то страшным, животным ужасом. Как будто мы обе не видим кровь каждый день.
- Дурочка… Я чай пролила, когда ты закричала…
Я кричала?
Шлёпает выключатель, и, жмурясь от белизны, я вижу на полу осколки зеркала, перемазанные кремом. И в каждом – моё перекошенное, покрасневшее лицо.
*
Окончательно я прихожу в себя ночью – просто просыпаюсь, без раскачки, без слёз, без дикого желания снова провалиться в сон.
Встаю и задёргиваю шторы, понимая, что если луна продолжит смотреть на меня так нахально, я просто выйду на балкон и начну на неё выть.
Делать решительно нечего.
Бесцельно обхожу квартиру, замечаю, что в ванной всё как прежде – только зеркала нет. В кухне под полотенцем вызревает какой-то травяной чай. Делаю глоток крепкой, холодной заварки – терпко и горько. Но зачем-то выпиваю до дна.
Потом беру телефон и набираю SMS Вале: «Спасибо». Подумав, извиняюсь перед Андреем. Пальцы с трудом попадают на клавиши.
До рассвета ещё далеко, но спать не хочется. Можно, конечно, выпить снотворного, но тогда с утра будет ещё хуже.
Всё так же в темноте одеваюсь. Причёсываюсь наконец-то. Кажется, от привычной рабочей скорлупы даже становится легче. Чтобы накраситься, включаю ночник. Не забываю даже надеть серьги – правда, долго мучаюсь с итальянскими швензами.
Сажусь на кровать. Спина затекает, мне кажется, что прошло уже много времени. Смотрю на часы и понимаю, что миновало всего двадцать минут.
*
Рассвет я встречаю на балконе – луна необычно яркая сегодня.
А когда она немного бледнеет, возвращаюсь в квартиру, беру сумку и отправляюсь в ФЭС.
*
- Я забираю у вас задержанного.
Кажется, у меня уходит не меньше минуты, чтобы вникнуть в происходящее. Память неохотно прокручивает картинки секундной давности: еле-еле, как в замедленно съёмке, открывается дверь, бликует холодная поверхность. В кадр попадает лицо Нушича, его странный, какой-то сонный взгляд.
Через некоторое время резко включается звук – стук двери, скрип отодвигаемых стульев, скребущийся шорох бумаг. С очередной задержкой до слуха доходят собственные слова.
- В смысле?
Да-да, ушло не меньше минуты. Правда, Коля сказал потом, что я встала навстречу Айзеку быстрее него. Не верю. Он, наверное, просто пытался дать понять, что не замечает моей заторможенности.
И тем не менее я осознаю, что уже стою на ногах и даже что-то спрашиваю – обыкновенным и непримиримым рогозинским тоном.
- Как важный эпизод в деле о сербской компании «Mladiz».
Как важный эпизод… И что?.. Забирают задержанного?
Сознание окатывает холодным, как ледяная вода, смыслом. Забирают задержанного. Вот уж этому не бывать.
- Значит, так. Пока мы не получим от него признания в убийстве Флягиной, он никуда не поедет. Делайте что хотите.
Нушич кивает со смесью усталости и удовлетворения. А Круглов за спиной чуть слышно облегчённо вздыхает. Конечно, ему тоже привычней видеть нормальную Рогозину – раздражённую, злую, на грани срыва, но Рогозину. А не амёбное существо под её личиной.
- Я предвидел это. Что ж… Олег Георгиевич? Так как вы и предполагали, у меня возникли некоторые проблемы… Хорошо. Пожалуйста… - наконец-то поднимая глаза, Айзек досадливо передаёт трубку.
Точно зная, чем кончится разговор, я отчеканиваю:
- Да, Олег Георгиевич.
***
Спустя пару часов приходит сообщение об аварии. Марат, разумеется, погиб, Нушича отправили на лечение в Сербию. Что, собственно говоря, и ожидалось.
Однако я благодарна Айзеку. Утренний разговор с генералом помог прийти в себя.
Надо бы собрать ребят в совещательной, подвести итоги. Но не хочу. Не могу. Позже. Решаю сказать пока только Коле. Но в буфете вместе с ним сидит Майский. Чай пьют. Смотрю на горку круассанов и понимаю, что совсем нет аппетита. Начинает подташнивать.
- Машина Нушича упала с моста, Марат погиб, а Нушич в больнице. Его переводят в Сербию лечиться домой.
- Я с этим Нушичем сразу всё понял. Гнусная тварь.
Спасибо за эти слова, Коля. Но ты переигрываешь – слишком нарочитый тон. Майский более искренен:
- Что теперь?
- Лаборатория сгорела. Прямых улик нет. Дело Флягиной мы раскрыли, а в министерстве дали понять, что об остальных преступлениях, похоже, придётся забыть.
Сознание вновь двоится. Да, была какая-то сходившая с ума от безысходности и одиночества женщина, которая влюбилась в молоденького мальчика. Потом эта женщина поняла, что её попросту развели. Разочаровалась, наделала глупостей и чуть не сгорела вместе с эластином и коллагеном. Может быть, я знала эту женщину. Может, даже близко знала. Но она не я. Я – настоящая, уравновешенная, бесстрастная – излагаю подробности очередного дела своим коллегам. Вот и всё.
У меня даже получается в это верить – временами. А временами – нет. Поэтому, когда я произношу имя Ильи, голос предательски подрагивает. И ладонь сама собой со злостью бьёт по столу.
***
Я убеждаю себя в том, что спускаюсь в КПЗ только из любопытства. Мне интересно, как поведёт себя Илья. В конце концов, я не Галочка, я полковник Рогозина. И я никогда – никогда! – не боялась и не буду бояться ни своего прошлого, ни своих ошибок.
- Галь! Я же говорил, что не виноват! – и он ещё смеет подходить ко мне… - Я зайду вечером, нам надо поговорить…
Реакция не подводит, слава Богу, от утренней сонливости и апатии не осталось и следа.
- Руки!
Я сбрасываю его руку с искренней брезгливостью. Я ненавижу его.
- Галь… Галя, я не смогу без тебя! Галь, ну теперь ты мне веришь? Мне ж больше ничего от тебя не надо, Галя! Посмотри на меня, Галя!
Я не могу различить смысл его слов. Он что-то выкрикивает, а в моих мыслях – пустота. Лишь какие-то обрывки, вроде того, что у сотрудников теперь долго будет о чём сплетничать.
- Пошёл вон отсюда, пока цел.
Излияния Полозова прерывает ледяной голос. Зачем ты пришёл, Коля? Зачем?..
- Увести.
- На выход.
Я закрываю глаза. Я хочу, чтобы сейчас здесь не было никого. Я хочу убежать, но сзади стоит Круглов.
Я не обернусь.
Я пытаюсь обмануть себя. Сжимаю губы, смотрю куда-то вбок, сглатываю.
Но слова вырываются сами. Что ж, значит, я тебе действительно доверяю…
- Никогда не могла представить… Что меня вот так можно использовать…
Я боюсь собственного голоса. Я боюсь себя. Судорожно, прерывисто вздыхаю.
Я трезво смотрю на вещи. Я ощущаю запах цемента и грязи, я испытываю холод, я вижу серые, в подтёках, стены, вижу разводы света из-за решётки. Я чувствую, как бьётся на виске пульс, я слышу твоё дыхание, твои слова о том, что Полозов обязательно за всё ответит. Я воспринимаю окружающее цельно и без недомолвок.
Одно только я не могу принять. Почему у меня на губах соль. Почему я всё-таки плачу.
========== У Василия Флягина железное алиби. ==========
POV Рогозина
Эту ночь я сплю крепко. Так крепко, что даже не чувствую раздирающей с вечера головной боли. Чёрно, глубоко, проглотив снотворного чуть меньше, чем требуется для самоубийства.
Под утро я наконец открываю глаза и просто лежу, не в силах вырваться из цепких туманных кошмаров. Я плохо понимаю, сплю я или уже нет. Просто лежу, просто ни о чём не думаю.
Чуть погодя понимаю, что чувствую чьё-то тепло совсем рядом. Бессознательно тянусь к нему, скорее угадываю, чем слышу лёгкий шёпот в около уха:
- Галочка… Я же говорил, что ни в чём не виноват!
- Илья…
Он привлекает меня к себе, проводит пальцем по линии бровей, целует в глаза. Мне хорошо, сладко, но какое-то смутное воспоминание не даёт расслабиться в его объятиях. Морщась, я пытаюсь отвести его руки, легонько толкаю в грудь. Голова ноет, я не могу сосредоточиться, а его горячие ладони впечатываются в ключицы…
- Ну… Ты чего, Галочка?
- Я… Я не знаю… Что-то лишнее… - Я у тыкаюсь лицом ему в грудь, и внезапно под кожей вскипает мерзкое ощущение мылкости, липкой грязи. Резко начинаю задыхаться, вырываюсь, путаюсь в простыне. Он не отпускает, хватает за запястья, снова притягивает в себе и впивается в губы. Мне не хватает воздуха, перед глазами чернеет, а память наконец-то ставит всё на свои места. С нечеловеческой силой я отталкиваю Илью и… просыпаюсь.
Я дышу так тяжело и часто, что начинаю всерьёз бояться за сердце. Оно стучит с перебоями, то задерживаясь, то учащаясь, но как-то глухо, натяжно, будто в него вогнали тупую иглу.
С трудом сажусь в кровати. Ощущение липкости не отпускает. Только спустя несколько минут понимаю, что оно перешло из сна в реальность, – я вся в поту. Нетвёрдым шагом иду в ванную, опускаюсь прямо на кафель и прижимаюсь лбом к холодной стене. Спустя какое-то время мушки перед глазами рассеиваются, и я подрагивающей рукой открываю воду. Сначала просто плескаю в лицо, потом, не контролируя себя, начинаю жадно пить. В конце концов сую голову под струю.
Сразу становится легче. Руки всё ещё дрожат, но мысли прояснились.
Илья в прошлом. Он больше никогда и никак не повлияет на мою жизнь. Я больше никогда его не встречу, никогда не задумаюсь о нём. Я не тешу себя тем, что смогу обо всём забыть. Но я могу просто не думать об этом. И всё. Всё.
Возвращаюсь в комнату, надеваю чистую, сухую ночнушку. Настежь открываю окно – внутрь врывается дождливая свежесть, запахи и звуки ночной Москвы. Перестилая кровать, замечаю мигающий глазок телефона. Видимо, пока я была в ванной, кто-то не смог дозвониться и оставил сообщение. Медленно подхожу.
Мне нужно сделать ещё четыре шага, я ещё могу отойти, так и не увидев, кто пытался дозвониться. Только, к сожалению, с годами обманывать себя получается всё хуже. А сейчас я понимаю, что разучилась делать это совсем. Я же знаю, это звонил Илья.
*
«Галя, меня хотят убить. Меня убьют, если ты не придёшь! Ломают дверь. Галя, Галя!.. Ради нашей любви, Галя!»
Сообщение закольцевалось в памяти, я слышу его в сотый раз.
Тупо смотрю на дисплей телефона. Не могу думать про себя. Пытаюсь произнести мысли вслух, но понимаю, что позабыла слова, позабыла, как это, – разговаривать. Позабыла, как это, – думать. Как это – выбирать.
Я ещё могу успеть. Я могу сделать, что в моих силах. Я могу его спасти. Не его, не Илью Полозова, а абстрактного человека, нуждающегося в помощи. И забыть.
Или простить его.
Я могу. Не могу. Нет. Я не Галочка, я полковник Рогозина.
Решившись, хватаю трубку, – вызвать полицию. И только тут замечаю, что сообщение было оставлено в семь вечера.
Подхожу к окну и вдыхаю предрассветный дождь.
Где-то там, за домами, скоро взойдёт солнце.
Где-то там, за домами, недавно убили Илью.
***
- Андрей, сможешь на чеке из супермаркета подделать время?
- А в чём дело, Николай Петрович?
- А чтоб число красивое получилось. Вот смотри: дата – 19.07. А время 16.07. Я хочу, чтоб 19.07 было, я такие собираю чеки, и билеты разные тоже. Что-то вроде коллекции.
- Да? Никогда бы не подумал. Только зачем вы, Николай Петрович, «Клинское» взяли? Хоть дёшево, но отрава.
- Да сам уж убедился… Так сделаешь?
Холодов кивнул. Круглов уже выходил из лаборатории, когда Андрей крикнул ему в спину:
- А с делом-то всё-таки разгреблись!
Майор не ответил.
========== Что с ними будет? ==========
Утро становится очередной пыткой. Я снова должна одеваться, причёсываться, краситься. Сдерживая дрожь в руках, наливать чай и размешивать сахар.
С трудом глотаю получившуюся бурду и поднимаюсь из-за стола. Время вышло, я тянула до последнего. Больше нельзя.
Дорога в ФЭС смазывается. Я стараюсь ни о чём не думать – боюсь сойти с ума. В ФЭС какая-то суета, все куда-то бегут, шепчутся, искоса на меня смотрят. А я стою посреди коридора и не знаю, что мне делать. Наверное, нужно уйти к себе в кабинет, узнать у кого-нибудь, что случилось. Официально узнать, в смысле. Но я продолжаю растерянно стоять, не делая никаких попыток справиться с собой.
Я здесь, среди беготни и холодных стен, и одновременно – где-то в другом месте, рядом с Ильёй.
Из мыслей меня вырывает чья-то рука, подхватывающая под локоть и настойчиво влекущая за собой. Я оглядываюсь и с удивлением и благодарностью вижу Валю.
Пустой кабинет помогает сосредоточиться. Антонова приносит кофе, но я отодвигаю чашку.
- Выпей, Галь, я покрепче заварила. На тебе лица нет.
Качаю головой. Я понимаю, она хочет отодвинуть объяснение, хотя бы на несколько минут оградить меня от смерти Ильи. Но ещё в Чечне я усвоила, что резать нужно сразу. Травки и отсрочки оттянут неизбежное, а потом будет ещё больнее.