Виделось, что две бабочки закружились, словно в сказку его ведя по тропинке, между кустов махровой сирени, к рощице молодых дубков. На ветке дуба устроившись, ранняя кукушка закуковала. Первую услышал кукующую, подумал, это к удаче, - Сколько мне там осталось, птичка?
Верочка, почтальон, спугнула кукушку. Спрямила дорогу по аллее. - Хорошо, что я вас увидела. Дома не застала, а вам телеграмма. Подала красочный поздравительный бланк с короткой ленточкой слов, - "жду явке". Ни подписи, ни отправителя, но разумеется, это звоночек из прошлого, из близкой юности
Приятно предаться воспоминаниям, но что-то разволновало его. Возможно ветер весенний, шумящий в листве, возможно крик, раздавшийся с неба, навеяли мелодию зловещую издалека. Очень памятная музыка, вслушался в наигрыш, и заторопился домой, Верочке кратко и сухо кинув, - Занят.
- Ладно, - не огорчилась спешке его девушка, весьма расположенная с одиноким и симпатичным мужчиной поговорить, - погода стоит чудесная.
- Славный денек, - согласился, - но как бы грозы не было. Странное возбуждение охватило его, на явку ему скататься загорелось.
Так "пятачок" прозвали возле гаража отца Сергея на окраине города, а с Серегой этим ровнехонько десять лет, как познакомились. "Ява" его заглохла и не заводилась, а новый приятель, подъехав, помог. Пошептал, что-то двигателю, тот и завелся.
Кто же меня торопит?
Мотоцикл вывел, старенький, но хорошо ухоженный.
Целый год когда-то стипендию откладывал, а вторую половину на дорогую покупку батя добавил, не зажимался, по мере возможностей. Он без матери рос, а спросил только раз, - Мама где?
- Вышло так, война,- родитель ответил, вот и не спрашивал, да и без надобности.
Было, на чем ехать на явку. Там у них классная компания сложилась.
Костик, Петя, Павлик и Серега.
Ну-ка, постой, постой...
Там же парень околачивался. Худой, а кудри, что смоль с локоном единственным белым. Он на мопеде прикатывал. Странный агрегат, на вид развалюха, но бывало всю группу обходил играючи, а фары его дорогу так освещали, что в их огне ехали, не стремясь скорость увеличить, чтобы выскочить из него, как боялись невесть чего.
Гитара цвета тьмы была у него с тиснение золотом вокруг розетки. Он мелодию только одну зловещую наигрывал.
Такая тоска.
Все сразу просили его заткнуться, что и исполнялось беспрекословно.
Не расстраивался, а улыбался, слегка виновато.
У него же фотография есть, на которой все они расписались, как расставались.
Как же его звали?
Он с нарастающей тревогой ринулся в дом и лихорадочно стал перебирать старые фотографии, хранившиеся в жестяной коробке от дореволюционного монпансье.
Вот она.
Фотография выпала из его рук. На ней все наперсники, только его нет.
На переднем плане, вместо него, девушка с гитарой блеска антрацитного и с прядкой молочной по смоляным локонам.
В блузке она на фотографии, из черно-белой в цветную превратившейся, ярко-алого цвета и юбка у нее шелка черного. Монстр под ней, из мориона изваянный, не поймешь зверь или робот, а она, цепляя струны ноготками вороненой стали, напев гробовой наигрывает и в глазах у нее мгла.
У гаража паренек худенький краской, агатом блестящей, железяку докрашивал узкой кисточкой.
- Приглашала?
Достал парнишка пятак из карманчика комбинезона промасленного.
- Решку выберешь или орла, счастливчик?
- Решка.
Закрутилась монетка в воздухе и орлом упала.
- Ты проиграл.
Темнота.
Две бабочки кружатся в танце. Желтая, золотом отдающая и белая. Разгорается сиреневое сияние, а бабочки к небу летят бледно-аметистовому.
Он на площади, очень знакомой. На часах здания туфа розового цифры времени, а чуть ниже дата - выдохнул судорожно - не сегодня и не сейчас. В уголке площади в свете бледном видит, - женщина.
В платье стареньком, в рубище, босая и лицо ее укрыто седыми прядями. Плачет и поет песню колыбельную грустную.
Он прислушался и узнал голос.
- Мама?
Закружились в танце неистовом бабочки -желтая, отливом в золото, а вторая белая. Светом площадь наполнилась. Изменилась вмиг женщина, - молодая девушка в платье вечернем шелка лазоревого и в туфлях цвета зрелой вишни, на высоких шпильках, с волосами кудрявыми цвета шафрана, с розой алой в них, руки тянет к нему и смеется.
- Мама!
В Небо синее от земли бабочки дорожку указывают, узорами ее оплетая из серебра и золота. По тропинке этой и пошла к Небу девушка.
- Не лезь не в свои дела, тварь! - громовой голос пронзил, словно молнией его естество, но тут же услышал он легкое, как журчание ручейка - не беспокойся, смелей.
Раскололось Небо.
Щель раскрылась в нем, сияющая вечностью, и оттуда иная девушка выехала. Монстр под ней, полу-зверь, полу-машина, а одета она в блузку алую и юбку черную, а в руках у нее цепь стальная с лезвиями изогнутыми между звеньями.
Ждет.
Он все понял и побежал к дорожке этой, чтобы маму закрыть от удара стальной цепью.
Раскололась Земля.
Трещина площадь пересекла, из нее пламя к небу. Он, огонь презирая, прыгнул сквозь... - Я люблю тебя мама!
Небо вспыхнуло.
Он очнулся. Окошко озаряла луна. Он на грязных тряпках лежал, на топчане из досок, а в ногах у него строгим охранником кот расселся.
- Аська? Ты откуда?
Прыгнул кот и физиономию облизал. Схватил за рукав рубашки зубами и потянул с лежанки его, а как встал, то к открытой двери побежал из мрачной маленькой комнатки. Василий и сам рад убраться. Так рванул во двор, что чудом не полетел кувырком, как прогнившие доски крыльца провалились.
- Давай-ка, родной, выводи, пока не сгинули мы здесь.
Тот побрел потихоньку по высокой траве, заметный в дорожке лунного света. Пришлось довериться, понятия не имел Василий, как к людям вернуться.
К кринице вышли, отдышались, воды попили. Дальше было легко, по тропинке.
Только жутко.
Потихоньку версии перебирал. Может быть задремал у родника? Разморило, голову напекло, вот и все страхи.
Очень правдоподобно.
Главное, что не страшно.
Развеселился, как к деревне подошли. У калитки домика старица на пеньке сидит. В изумрудную душегрейку, позументом под серебро отделанную, завернулась и клюку в руке держит тяжелую, дымчатым железом окованную. Поджидает кого-то?
- Смерть в глазах твоих, странник.
- Заблудился я ненароком.
- Третьи сутки, как пропал.
- Я же только утром ушел.
В небо указала старуха, а там, между тучами луна полная огромная, цвета меди красной. Аккурат полнолуние.
- Как же так?
- Счастье носишь, что с проклятой поляны живым выбрался.
В темную игру нечисть сыграла, но легкость к нему пришла, как маму прозрел, словно на свет заново народился. Без долгих объяснений вещи собрал и, до свидания.
Все исполнится в срок
Дома, не успел он ванну принять, как Рая примчалась разволнованная с новостями - Я на аэровокзале копию твою встретила!
- Не был, не причастен, Аська свидетель.
На Ленинград зарегистрировалась, а тут, вижу, вылитый ты на посадку к автобусам направляется. Подскочила, а с ним дама средних лет.
Он внезапно разволновался, - Это же... !
- Вот-вот, мой милый. Ты как-то обмолвился, помню, что сирота...
- Папа скончался, когда я в институте учился, а как документы его разбирал, то выяснил, что я приемный.
- Знаешь, а женщина голубоглазая и шевелюра у нее рыжая, как у Нины. Я даже вспомнила, как слышала однажды, что мужчины порой в женщин влюбляются, на мать их похожих,
- Я должен ее увидеть. Рейс догадалась запомнить?
- Не такая уж я и дура, записала даже. Жаль, что никакой информации.
- Есть кое-что. Отец сохранил бумажный обрывок с надписью Летисия.
- Так чего мы думаем? Рванули. Я же теперь поняла, кого столько лет любила.
- Не путайся под ногами.
Так, в прекрасный летний денек, оказался мужчина в небольшом, но бурно растущим, по причине ударных строек, городе.
На постой устроившись в частном секторе, он в редакцию сходил, с прессой насчет помощи поговорить, но кто местные газеты читает?
Десяток тетрадей школьных в клеточку приобрел и приступил к работе. До рассвета обходил улицы, естественно асфальтированные и освещенные. На всех автобусных остановках, попадающимся по пути, на столбах фонарных объявления прикреплял, красным фломастером написанные: "Потерял счастье. Очи, что аквамарины чистые, а кудри сияют благородным золотом. Жду с 18.00 в сквере", а ниже приписал "Leticia". Как закончил работу, так на рынок прокатился, а оттуда домой, где отдыхать в кровать завалился.
К часу назначенному возле скамейки две кастрюли поставил большие, у хозяина и соседки его одолженные, полные розами пунцовыми, купленные им, можно сказать, оптом, на рынке.
Ждать недолго пришлось. Он неплох был собой на внешность. Пяти минут не минуло, как первая, кареглазая и блондинистая от пергидроля, поинтересовалась - Это вы за счастьем?
После дружно двинулись. Все со взглядами, синеву отдающими, и прическами от светло-русых до темно-каштановых, розу в дар получали и воздушный шарик.
Потянулись девчата, заполнили аллею.
На заре запел город. Сначала робко. Симпатюля с хвостиком рыжим, книгу листая, вспомнив розу вечернюю, улыбнулась, и к счастью, в сердце порхнувшее нежно, прислушалась, засмеявшись, - Летисия. В окно открытое упорхнуло имя и понеслось над домами и стройками вкруг. К обеду Летисия, счастье, звучало везде и повсюду, вдруг радость явившаяся из ниоткуда.