- Да-а... каждый человек, конечно, должен быть на своём месте, всё это правильно. Жалко лишь, когда вот так оно всё получается. Надо тебе искать что-то другое, хотя лучше было бы делать это сразу. Ну, да учиться никогда не поздно. Только смотри, не ошибись ещё раз. - Михаил жадно закурил, посмотрел на часы.
С минуту молчали, каждый думая о своём.
- Миша, - быстро и страстно заговорила она. - Пусть не получилось любви. Но мне хотелось бы, чтобы ты остался моим другом. Ведь я здесь совсем одна. Пиши мне хоть изредка. Я буду очень рада твоим письмам, они будут моей моральной поддержкой.
Ирина замолчала. Молчал и Михаил, подыскивая какие-то нужные слова. Но в голове было пусто и совсем не то. Ещё звенели в ушах свадебные речи, тосты, смех, оживление, чужой говор. Позавчера вышла замуж девушка, которую он любил вот уже 3 года. Горько было сидеть на чужой свадьбе, а высидел... сам ведь пришёл.
"Что же сказать ей сейчас? - думал Михаил об Ирине. - Нехорошо бросить человека на трудном месте. Писать ей письма, конечно, не трудно. Но не станет ли это ей во вред? Только зря обнадёжит".
- Да, письма - это моральная поддержка, - заговорил Михаил, очнувшись от раздумья.
Ирина облегчённо вздохнула.
Пошёл мелкий колючий снег. И сразу же, откуда-то сверху, стал опускаться плотный промозглый туман. Фонари стали тусклыми и были похожи на большие расплывчатые пятна. Потянуло холодом, сыростью.
- Не грусти, Ира! В жизни бывает и слякоть, и пороша. Помнишь, кто-то сказал: смотри в будущее, оно - прекрасно. Смотри на всё проще, - пытался её утешить Михаил, а сам чувствовал, что говорит банальные вещи. Замолчал. - А хочешь, я скажу тебе, почему я уезжаю? - И не дождавшись ответа, сказал: - Позавчера вышла замуж девушка. Которую я любил... люблю.
- Она здесь, в городе?
- Да.
Ирине вдруг стало бесконечно жаль Михаила, и в то же время в ней шевельнулась надежда. Теперь она поняла всё: и то, как ему сейчас трудно, и его поведение в этот приезд. Ей захотелось ободрить его, но вместо этого задала нелепый вопрос:
- Она стоила твоей любви?
- Да, её есть за что любить. Но самое худшее, Ира, не в этом. Я знаю этого парня... её мужа. Вот он её любви не сто`ит. Она не будет счастлива с ним.
- Почему же ты не сказал ей этого?
- Я не мог. Она бы подумала, что я... Надеялся, что сама поймёт. Увы! Надо уезжать.
- Мне кажется, ты очень гордый. И поступил ты неправильно.
- Гордость, по-моему, это не всегда плохо. Ну ладно, - посмотрел он на часы. Долго не мог разглядеть стре`лки, но потом вдруг заторопился: - Мне пора, Ира! До свидания, - протянул он руку. - Мама, наверное, уже на вокзале. Волноваться будет.
- Может, тебя проводить? - спросила Ирина, не выпуская его руки.
- Лучше не надо.
- Ну что ж, желаю тебе счастья, удачи, - вздохнула Ирина. К горлу подкатил комок. В душе стало пусто и холодно.
Через минуту за снегом Михаила не стало видно.
Письмо от Михаила пришло скоро, наверно, с дороги написал. С сильно бьющимся сердцем Ирина вскрыла его, села читать.
"Здравствуй, Ира! Я много думал о тебе, о себе. Какие-то мы всё-таки, не похожие с тобой. Ты не любишь свою профессию, это ещё ничего, поправимо. Но ведь ты и не знаешь, чего тебе хочется взамен. Ты чувствуешь себя одинокой среди множества людей вокруг, постоянно грустишь. Грусть, неудовлетворённость хорошо, когда они активны, двигают человека вперёд. К примеру, Чехов видел старую, потопающую в рутине пошлости и мещанства Россию, и грустил. Ему было больно видеть её такой. И он высмеивал её, потому что любил. Грусть его, обида за человека, была активной, смех - ядовитым. И Гоголь, и Короленко, и Горький - все они своей грустью, горечью своих произведений звали Русь к топору. Да ты это и сама знаешь по школе.
У тебя же грусть сугубо личная, ты грустишь только по себе. И я не знаю, будут ли нужны тебе мои письма. Прости за прямоту. Большими, интересными друзьями мы станем вряд ли. Для этого нужно одинаковое отношение к жизни, схожие взгляды на вещи, людей, на всё..."
Дочитывать Ирина не стала. Было так больно и так обидно, что по лицу покатились слёзы. Сколько жестокости у человека, эгоизма. И она любила его!.. Теперь она готова была ненавидеть его. Но как это часто и странно бывает у людей, где-то в глубине души чувствовала, что любит его, может, даже сильнее, чем прежде. Всегда так, за нелюбовь люди отвечают ещё большей любовью. Какая обидная нелепость!
Прошло полгода. Михаил не писал, и вести о нём Ирина узнавала лишь от Марии Георгиевны.
Время шло. Раньше Ирина не замечала, что ей 22, 23 года, а теперь, всматриваясь в своё лицо, она останавливала внимание на появляющихся, чуть приметных морщинках на лбу и у глаз, на тускнеющем цвете кожи, на кажущейся уже дряблости во всём. Мысли о замужестве заполнили её сознание, как будто в нём заключался какой-то особый секрет сохранения молодости. Из памяти выплывало чьё-нибудь сочувственное, улыбающееся лицо и звучали слова: - Мужем вам надо обзавестись...
Всё чаще стала она думать о возрасте: что ей уже 26, что молодость пройдёт серо и незаметно, что личное счастье, семейная жизнь от неё может ускользнуть совсем.
Так проходили дни, бледные, похожие один на другой, проходили месяцы. И вдруг всё переменилось, приобрело смысл и остроту.
В мае Ирину пригласили в гости. Собрались все преподаватели, поздравляли друг друга с "наступающим", много шумели, танцевали, говорили о молодости, и каждый вспоминал что-то своё. Была и молодёжь.
Ирина сидела в конце стола у радиолы. Когда все пели, она подпевала, если кто-нибудь что-то смешное рассказывал, вместе со всеми смеялась, но всё это без особого интереса, почти равнодушно. По-настоящему весело ей не было. Она смотрела на сотрудников и думала: "Ну что во мне не так? Почему я не могу так искренне веселиться, как они? Отчего мне неинтересно и скучно?"
Из невесёлого раздумья Ирину вывело монотонное шипенье пластинки. Ирина сменила иголку и поставила новую пластинку, выбрала наугад. Раздались чёткие, ритмичные звуки фокстрота. Опять стали все танцевать.
- Ирина Петровна, довольно скучать! Идёмте-ка станцуем! - пригласил Ирину незаметно подошедший к ней молодой агроном.
Танцевал Дмитрий Филиппович, как назвал он себя, хорошо, Ирине было приятно с ним. Он был симпатичен ей своей вежливостью, предупредительностью, мягким обхождением. Он был тонкий, хрупкий какой-то, сделанный словно из воска. Правильное, хотя и не очень красивое лицо его, с тонким и длинным хрящеватым носом, синими глазами и каким-то детским выражением, Ирине нравилось тоже. Нос был какой-то весёлый, задорный, немного вздёрнутый и не портил его лица. Губы были влажные, толстые, добродушные.
Гости уже расходились, когда, приглаживая рукой жидкие, но пушистые волосы, он подошёл к ней снова.
- Не будете возражать, если я провожу вас? - сказал он, заметно волнуясь. Виновато улыбнулся. - Не хочется быть одному... в такой вечер, - добавил он.
- Не возражаю. Мне тоже что-то не хочется оставаться одной, - просто откликнулась на его просьбу Ирина.
После душной комнаты Ирина сразу почувствовала свежесть ночи. Захватить с собой весеннее пальто она не догадалась. Выручил Дмитрий Филиппович: отдал ей свой лёгкий белый плащ. Ирина отметила это в нём: "Михаил, вероятно, не догадался бы..."
- Что же вы всё молчите? Так и вдвоём не будет веселее, - засмеялась Ирина. - Давно вы здесь работаете? Вы ведь, кажется, москвич?
- Скоро 4 года.
- Сколько же вам тогда лет? - почему-то удивилась Ирина.
- Старый уже... 30 лет! А вы давно сюда приехали? -поинтересовался он.
- Да тоже давненько, третий год пошёл. Я здесь в техникуме работаю... преподаю.
- Ну и как, привыкли?
- К месту привыкла, к людям тоже, а работу, наверно, брошу, уйду. Совесть мучает, не на своём я месте.
- Да вы совсем ребёнок! - засмеялся Трельский. - Совесть мучает, пользу приносить - всё это романтический бред. Пройдёт! - сказал он уверенно. - Главное в жизни всё-таки материальное, поверьте мне. Годика два пройдёт, и вы сами так думать будете. Подумаешь, работа не нравится. Да наплевать. Она многим не по душе, однако люди живут, не мучаются и не бегают никуда. И чего мучиться? Вам же деньги не за красивые глазки платят, вы же работаете. Что тут нечестного? Нечестно брать взятку.
- Ой, да с вами просто страшно разговаривать. Что же, по-вашему, все люди работают ради куска хлеба?
Он усмехнулся. А она удивилась. Кого-то другого она презирала бы за такие слова, но он ей почему-то не противен. Видимо, потому, что честен. Кто бы на его месте захотел предстать в таком невыгодном свете? А он не боится, уверен в своей правоте, пусть и ошибочной. Но это ничего, можно переубедить. Главное, что честен.
Прошло 2 месяца. Дмитрий предложил Ирине стать его женой. Он ей нравился, казался непохожим на всех и умным, но любит ли она его по-настоящему, она ещё не знала. Слишком свежей была память о Михаиле. Хотя, впрочем, ведь и Михаил появился после Глеба не в таком уж продолжительном времени. Значит, для любви сроки не так важны? Может, зря боится она ему ответить сразу? И всё-таки побоялась.
- Я... я подумаю, Дима! - сказала она, словно вымаливая себе за что-то прощение.
- Хорошо, - сказал Трельский подавленно и не проронил больше за вечер ни слова.
Ирина знала, что Дмитрий её любит, сильно любит. Но ведь они даже ещё не признавались друг другу в любви, не поцеловались ни разу, и вот... Да, ей не приходится выбирать, она это знает, но всё-таки...
Пугала неизвестность. Хотелось с кем-то посоветоваться, но с кем?
Ах, если бы это ей предложил Михаил, думала Ирина. Нечего было бы и раздумывать. А будет ли счастлива с Дмитрием, как знать...
Ирина опять стала листать дневник.
"8 июля.
Вчера была свадьба, шумная и весёлая. Наконец-то я освободилась от замучивших меня тревог и сомнений. Впервые за всё время мне было весело и хорошо".
Ирина поправила выбившуюся прядь волос и встала. Дальше пошли мучительные страницы неудавшейся замужней жизни. Ей не хотелось больше читать их, так расстроилась она от всего перечитанного. Но она вынудила себя снова сесть, решила всё-таки дочитать до конца.
"16 октября.
Несколько дней назад Дима, роясь в бумагах, случайно наткнулся на небольшую фотокарточку Михаила а лётной форме. Я взяла её давно, у Марии Георгиевны. Как она завалилась в бумаги - не знаю, я забыла о ней. Очень ревнивый, Дима сразу же спросил меня: "Кто это?" Пришлось кое-что ему рассказать, хотя это было мне непереносимо. Но главное не в этом. Не успел ещё забыться случай этот, как новая неприятность свалилась на голову, как снег.
Вчера Дима пришёл домой рано, и мы сели ужинать вместе. Только разлила я по кружкам чай - в дверь кто-то постучал. Дима ответил: "Войдите!" Дверь открылась, и в комнату вошёл Михаил. Я так растерялась, что не могла вымолвить ни слова, и выронила из рук фарфоровый чайник с заваркой. Дима молча поднялся и стоял, как и я, какой-то растерянный, хотя Михаила он не узнал, потому что тот был в штатском. Выручил нас из этого неловкого положения сам Михаил.
- Здравствуйте, - сказал он, улыбаясь, и подошёл к Диме. - С вами я ещё не знаком - Михаил Стрельцов. А с Ирой мы давние знакомые, - пожал он протянутую руку Димы. - Мимо шёл, - объяснял он, словно оправдываясь в чём-то. - Решил заглянуть, поздравить, хотя и поздно. Но - лучше поздно, чем никогда, - рассмеялся он. - Ну вот, Ира, а вы говорили, что никогда замуж не выйдете. (Я этого ему не говорила).