Папа сидит на стуле и смотрит в окно. Взгляд пристальный, брови чуть нахмурены, руки лежат на коленях.
– Где была? – грубо спрашивает он.
– Ходила на праздник к подруге, – прохожу к чайнику и жму на кнопку. От торта с шоколадом, минералки и пива аппетит только разыгрался.
– Ты поздно. А еще от тебя пахнет, – папа замолкает и принюхивается, пока я открываю дверь холодильника. – Это что, алкоголь?
Ой!.. У нас в семье запрещено пить. Особенно строго это касается меня, ведь мой «организм еще молод и ему нужно расти. Не стоит превращать его в свалку токсичных отходов». Так говорит моя мама, когда я пытаюсь намекнуть на вино или шампанское по праздникам.
– Что пила? – допытывается папа. Промолчать – смертельно, соврать – тоже. Придется говорить правду, а это может быть пострашнее смерти.
Я наливаю себе заварку и заливаю ее кипятком, люблю горячий чай. Ставлю кружку на стол и поворачиваюсь к отцу. Есть еще один способ избежать прямого ответа, но ему он точно не понравится.
– Почему ты меня ударил? – неожиданно смело спрашиваю я.
Папа меняется в лице. Его отрешенная напряженность перевоплощается в ярость с красными пятнами по коже. Уж лучше бы сказала про пиво, понимаю я.
– Зря ты мне напомнила. Я уже начал забывать, – папа стискивает кулаки. – К черту. Раз отказываешься отвечать, я тебя проучу.
Он встает и хватает меня за волосы. Дергаюсь и вскрикиваю от внезапной боли – в его руке остается клок волос. Папа хватает меня за руку, бьет под дых. Я хватаю ртом воздух и едва не падаю на колени. Боль внутри разгорается точечными очагами. Я получаю тычок вбок, папины пальцы прожимают кожу на плечах, животе и ногах до синяков. Если я сейчас не сделаю что-нибудь, он меня убьет!
В страхе я хватаю отца за руку и кусаю его. Он кричит, пальцы разжимаются. Я забираю вырванные волосы, хватаю со стола чай и выплескиваю ему в лицо. Кухня наполняется криками. Отталкиваю отца и бегу в свою комнату. Захлопываю дверь перед его носом и поворачиваю замок.
– Открой, маленькая дрянь! – кричит он, выстукивая кулаками бешеный ритм по белому дереву.
Я отхожу в комнату и сажусь на кровать. В одной руке у меня волосы, в другой пустая чашка.
* * *
Стуки и крики прекращаются в одиннадцать вечера. Золотое правило нашего дома: не мешать соседям и домочадцам. Я рада, что оно еще работает в нашей ситуации. Слезы, как ни странно, совсем не идут. Сажусь за стол и раскладываю разноцветные листы бумаги. Пустая чашка стоит на подставке. Посередине цветоложем лежит клок моих волос, окруженный лепестками цветной бумаги. Грустно улыбаюсь и начинаю мастерить новые звездочки.
Сегодня их много. В светло-голубой «удар под дых», в фиолетовой «синяк на плече», в желтой «синяк на животе». Плачу, делая зеленую, самую большую звезду. Тело болит, но не так сильно, как душа. Неужели я виновата, что оказалась не его дочерью? За семнадцать лет я не сделала ничего плохого, всегда помогала, а он…
Скатываю клок волос ладонями, пока он не превращается в шарик. Засовываю его в зеленую звездочку и закрываю ее. Не обязательно писать, что произошло, когда есть улика. Я складываю новые звездочки в аквариум и кладу голову на руки.
Где мама? Почему она не вышла, чтобы остановить его? Достаю смартфон из кармана джинсов и вижу непрочитанное сообщение.
Мама: «Работаю допоздна, поешь и ложись спать».
Включаю камеру на телефоне, кладу руку под свет настольной лампы и собираюсь сфотографировать синяки. Нет, не стоит ее грузить. Мама и так занята, ей тоже тяжело. Притворюсь, что ничего не произошло. Папа сейчас сильно расстроен и не может справиться со своими эмоциями.
Я дам ему еще шанс. Всем свойственны ошибки, а синяки на теле все равно исчезнут. В голову приходит гениальная идея. И как я сразу не догадалась? Ввожу в поисковик запрос: «ДНК-тест». Предложу папе его пройти. Мало ли, что говорит бабушка. Она просто злится на меня и маму за то, что мы ее редко навещаем. Не верю, что меня нагуляли. Это все ложь старой интриганки.
* * *
Я не сплю до утра. Аккуратно выглядываю из-за двери – папы в коридоре нет – и пробираюсь на кухню. Разогреваю еду, пью чай из той самой кружки, которую вчера утащила в комнату.
Мимо в туалет идет папа, глядя вперед сонными прищуренными глазами. При виде него мое тело сжимается, кожа на затылке стягивается от страха. Здравый смысл подсказывает промолчать.
– Пап! – зову я. Он останавливается. Его глаза удивленно расширяются и смотрят на меня. – Давай сделаем ДНК-тест. Чтобы убедиться, что я твоя дочь.
Он хмыкает и с минуту стоит, размышляя.
– И что будешь делать, если ты не моя?
– Не знаю. Но я уверена, что я твоя дочь. И ты еще пожалеешь, что бил меня.
Папа вздыхает и качает головой.
– Как скажешь, до… – его лицо перекашивается, – Алевтина.
Он уходит в туалет, дверь за ним защелкивается. Я сижу, обхватив ладонями кружку с горячим чаем. Не хочу, чтобы у мамы были проблемы, но просить ее присутствовать на тесте я не могу.
На следующий день мы с папой идем в клинику. Он не смотрит на меня и ничего не говорит. Мы сдаем образцы, оплачиваем услугу и уходим. Теперь остается только ждать, и это ожидание пожирает мои нервные клетки. Когда мама возвращается домой, я хожу в закрытой одежде, чтобы она не видела синяков. Мы с отцом то и дело переглядываемся. Мы с ним договорились о перемирии до получения результатов.
В среду мне на телефон приходит смс-уведомление: «Результаты анализа готовы. Вы можете забрать бумаги в нашем центре, а скан-копия отправлена на Ваш почтовый ящик». С нетерпением открываю документ.
– Пришли результаты? – спрашивает папа из-за спины.
– Кажется, да.
– И что там написано?
Я панически вчитываюсь в буквы и не понимаю, что за слова там написаны. Папа отбирает у меня смартфон и читает вслух:
– Совпадение ноль процентов.
Глава 10. Жора
– Слыш, Крис, я те помогу, – говорит Коля. Мне бы сейчас развернуться и уйти, но что-то подсказывает, что лучше остаться. Пока мне ничего не сообщили о состоянии здоровья матери, можно не возвращаться домой.
– Да не надо, я сама как-нибудь… – бормочет она.
Большинство гостей разбрелось, кто куда. Я напрасно высматриваю Алю. Улица пустеет.
– Квартира большая, – говорю я, подходя к Кристине и Жилину, – не справишься.
В спорте между нами конкуренция. Каждый в команде думает о себе в первую очередь, но как только раздается свисток, мы становимся единым организмом. Играем, используя разные тактики, доверяем товарищам, не ожидаем от них подвоха. Иногда ссоримся. Вот и сейчас то же самое: мы терпеть друг друга не можем, но и Кристину в беде бросить – не по-человечески будет.
– Кристина! – звонкий девичий голос прерывает нас. Роза, кажется. Они ушли вместе с Алей. – Я вернулась, помогу, чем смогу.
– Ой, ребята… – Кристина вытирает слезы благодарности.
Раз Роза вернулась, это мой шанс узнать, как связаться с Алей.
* * *
Пожарные щедро залили квартиру. Крис отключает электричество в щитке. Мы ходим босиком и черпаем воду ведрами, сливаем в раковину. Окна раскрыты, дым и гарь выветриваются. Никто не жалуется, все работают в поте лица.
Мы встречаемся на кухне, чтобы передохнуть. Пепельница с балкона стоит на обгоревшем столе. Кристина курит, то и дело затягиваясь.
– Не знал, что ты по никотину, – говорю я.
– Да ты вообще многого обо мне не знаешь, – суховато отвечает она, закатывая глаза.
– Косметика не сгорела? – говорит Роза.
– Нет, – отвечает Кристина.
Я уже собираюсь мысленно обвинить их в меркантильности, как Жилин спрашивает:
– Че, все так же хочешь на визажиста учиться?
– Ага, – Крис стряхивает пепел, – предки, конечно, будут долго орать, но после обгоревшей квартиры мне не страшно.
– Можем сделать частичный ремонт, – предлагает Жилин, – у тебя тут стены белые, возьмем да покрасим.
– Нет, пусть лучше этим специалисты занимаются.
– Но тебя же накажут, – осторожничает Роза. На ее лице проскальзывает виноватое сожаление.
– Пусть. Все же это была непредвиденная ситуация, – Крис понижает голос и оглядывает нас, – на самом деле предки сэкономили на этой микроволновке, вот она и аукнулась.
– Уж не ты ли ее подорвала? – спрашивает Жилин.
– Не, это было бы слишком.
Пока Крис с Колей болтают, я возвращаюсь к ведрам. Зачерпываю по два, ношу в ванную. Рядом порхает Роза. Она самая миниатюрная, если сравнивать ее с Крис и Алей, но сил в ней явно больше. Таскает ведра, даже не просит нас с Колей ей помочь.
– Эй, Роза, – ловлю ее, когда выходит из ванной, – ты же дружишь с Алей, верно?
– Ага, – она кивает, с прищуром оглядывает меня. – А-а-а! Так это ты тот парень, с которым она за руку держалась?
– Верно.
– Хочешь, я передам ей твои контакты?
Она словно читает мысли. Я собираюсь поделиться с ней номером и ссылкой на профиль в соцсетях, но передумываю. Неизвестно, что подумает мать, когда увидит их. Еще хуже, если начнет расспрашивать.
– Лучше скажи, в какой школе вы учитесь и в какой класс она ходит.
– Почему не даешь контакты? – Роза прищуривается и вытирает пот со лба тыльной стороной ладони.
– У меня гипермама. Как начнет допрашивать, так не отвертишься.
– А. Ну, ладно.
Роза рассказывает мне, как пройти к их школе, называет класс, где они учатся вместе с Алей.
– Мы во вторую смену учимся, – добавляет она.
– Отлично. Я в первую.
– Ты ведь хороший парень, верно? Как тебя зовут, кстати?
– Жора.
– Егор или Игорь?
– Георгий.
– В общем, Георгий, я тебе это все сказала не для того, чтобы ты Алю сталкерил. Если окажешься каким-нибудь извращенцем, я тебя лично побью. У меня черный пояс по карате! – она замахивается руками, принимает боевую стойку. Она похожа на мультяшного пингвина, решившего напасть на тигра. Я посмеиваюсь. – Пообещай, что не будешь ее преследовать!
– Обещаю.
* * *
– Спасибо, что помогли. Как-нибудь я позову вас пообедать за мой счет, – говорит Крис. Мы прощаемся и расходимся.
На часах за полночь, а я до сих пор не дома. Проверяю сообщения в телефоне. Несколько пропущенных вызовов от медсестры, текстовый отчет о состоянии здоровья матери.
Медсестра: «Быстро идет на поправку, аппетит хороший, завтра-послезавтра выпишут».
Морщусь, начинаю набирать сообщение «Можно я заберу ее в понедельник?», и стираю букву за буквой. Нельзя, чтобы она заподозрила, как я отношусь к матери на самом деле. Было бы неплохо, если бы та провалялась в больнице еще день.
Ночь пролетает быстро. Когда я открываю глаза, на часах одиннадцать утра. Тренировка в два, успею еще полежать. Потягиваюсь, зеваю, встречаю новый день с улыбкой. Впервые за последние годы. Телефон вибрирует. Медсестра сообщает, что мать просит ее навестить. Делать нечего, придется идти.
Наскоро умываюсь, одеваюсь в заранее подготовленную одежду и иду в больницу. Знакомая медсестра встречает меня, провожает к палате. Мать лежит на койке у окна, кроме нее еще три человека. Странно, что она не оплатила себе ВИП-палату.
– Жора, ты пришел, – мать слабо улыбается и протягивает ко мне руку, – подойди.
Она лежит, бледная и съежившаяся, над губой испарина, на лице вчерашний идеальный макияж. Значит, нанесла водостойкую косметику, ведь ее не размыло в душе. Я только сейчас осознаю это. Она заранее спланировала заскочить на тот свет?
– Присаживайся, – мать похлопывает по кровати. Я сажусь на край, беру ее за руку. Для окружающих я послушный сын, для нее – ручная обезьянка. Что скажет, то и буду делать.
У такого незавидного положения есть весомое преимущество: хозяин не ожидает от прирученного зверька укуса, а зверек однажды может подхватить бешенство. Кусь – и хозяин умирает.
– Как ты там без меня? Отдохнул? – спрашивает мать с усталой улыбкой. Ее волосы прилипли ко лбу и смешались с потом. Руки холодные, пальцы цепкие.
– Как я могу отдыхать, когда ты лежишь в больнице? – гляжу на нее со всей серьезностью, на какую способен.
– Я не специально, – тихо признается она, – прости меня.
– Долго не общайтесь, иначе мама переутомится, – вежливо говорит медсестра и выходит из палаты.
– Я знаю, – я глажу мать по руке большим пальцем, – ты бы ни за что не умерла, верно? – чуть сдавливаю кожу между ее большим и указательным пальцами. – Ты бы ни за что не оставила меня одного.
На лице матери проскальзывает замешательство. Пока она опускает взгляд на свою руку, я разжимаю пальцы и продолжаю поглаживать ее. Она долго смотрит на меня. Проверяет.
– Жора, я сегодня еще тут побуду, – наконец выдыхает и закрывает глаза. Решила, что показалось. – Маме нужен покой. И тебе тоже.
Я едва не передергиваю плечами. Когда у матери есть на меня планы, она всегда выкидывает что-то, чего раньше не делала. Однажды пролила себе кипяток на ногу, якобы случайно, в другой раз поскользнулась на льду и сломала руку. В больнице она всегда говорила «маме нужен покой», давала мне небольшую передышку, и муштровала еще суровее.
– Иди домой, я буду спать, – мать похлопывает меня по руке и поворачивается набок. Едва я встаю, она посматривает на меня через плечо и говорит: – только укрой меня одеялом и поцелуй на прощание, сынок.
Я подчиняюсь. Расправляю одеяло, наклоняюсь и целую мать в висок. Она улыбается, закрывает глаза, и едва слышно шепчет:
– Набирайся сил, Жора. Тебе они понадобятся.
* * *
Слова матери оказываются для меня пророческими: воскресенье я трачу на тренировку, перегавкивание с Жилиным, и отдых в интернет-кафе. В нем через Дубльгис вбиваю адрес Алиной школы. До нее на автобусе пять кварталов. Расстояние для меня не помеха. Аля – моя мечта, а ради достижения мечты можно потерпеть.
В понедельник я иду в школу. Классуха подлавливает меня на перемене. Я изображаю подавленность и недосып.
– Жора, как твоя мама? – на меня сквозь стекла очков смотрят обеспокоенные голубые глаза. Наталья Львовна выглядит хуже, чем обычно. Переживает, что ли?
– Навещал вчера, выглядит плоховато, но держится изо всех сил, – отвечаю тихо и страдальчески, стараюсь не смотреть класссухе в глаза.
– А что случилось? Может, расскажешь подробнее? Я тогда организую помощь.
– Ну, я и сам не знаю. Она, кажется, перенапряглась на работе. Очень сильно переживала. Знаете, как бывает, когда все вдруг наваливается… – я гляжу на Наталью Львовну исподлобья. Она сочувственно кивает. – Я вам скажу, вы только никому не говорите, ладно?
Если хотите создать порочную связь, сначала скрепите общение с выбранным человеком неким секретом. Неважно, есть он у вас или нет, можете выдумать. Главное напустить таинственности. Я подаюсь вперед и шепчу ей на ухо правду. Наталья Львовна испуганно выдыхает:
– Неужели?.. И как же ты?.. Ой…
Она хватается за сердце, всего на мгновение, потом стыдливо убирает руки. Со стороны выглядело так, будто я к ней подкатил, а она схватила себя за грудь. Едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Нечего было говорить моей матери про двойку. Нас замечают ученики, снующие по коридорам. Ловлю на себе любопытные красноречивые взгляды, я вижу перешептывающиеся губы учениц с легким слоем помады или блеска. Скоро поползут слухи.
– Жора, если тебе нужна помощь, ты только скажи. Я обязательно сделаю все, что в моих силах, – говорит классуха.
– Конечно, Наталья Львовна. Я ведь могу звонить вам в любое время? – слабо улыбаюсь, сдерживая победную ухмылку.
– Да. В любое время, – она у меня на крючке.
Со звонком ученики разбегаются по кабинетам. Я поправляю рюкзак на плече и виновато смотрю на собеседницу.
– Извините, Наталья Львовна, у меня урок. Спасибо за вашу доброту, – я легонько касаюсь ее руки. Так, чтобы это было похоже на благодарность, но граничило с чем-то большим. Едва ее глаза начинают округляться от осознания, я отпускаю ее руку и ухожу на химию.