Явно не в рубку. На месте попадания вспухает бесшумный белый взрыв, и корабль прекращает разгон. Щиты падают. Да, точно вспомогательная энергетическая установка. Сейчас дублер включится…
…Но, обгоняя Люка, на тюрьму снижается корабль десанта, и Люк улыбается. Вот теперь все точно будет как надо.
…Голова-то как болит, понимает он, когда время приходит в норму, а ощущение мира схлопывается до собственного тела и крестокрыла.
Перед ним — огромный черный бок корабля-тюрьмы, а на контрольной панели мигают алым вызовы, и лог общения с R2-D2 полон сплошной нецензурщины.
— Прости, приятель, — говорит Люк, и включает-таки связь.
— Я даже не буду ничего комментировать, — заявляет Ведж, после того как Люк извиняется на весь эфир. — Ты вообще понимаешь, что мы думали, ты угробился?
— Ну я же джедай.
— Идиот ты, а не джедай.
«Эти характеристики не являются взаимоисключающими», — пишет R2 на общем канале, и эскадрилья ржет как один человек.
— Эй, «Проныры», — вламывается на их частоту командир десанта, — садитесь по пеленгу. И, джедай, теперь ты у нас в подчинении. Как понял?
— Десять на десять вас понял, — говорит Люк, и ведет машину в указанном направлении.
— Ты меч-то свой уже собрал? — пишет Ведж на личном канале.
— И без него обойдусь, — отвечает Люк.
Созревший кристалл он с собой прихватил будто талисман на удачу, но чтобы меч заработал, кристалл мало просто сунуть в рукоять: нужно подстроить их друг к другу, в медитации, Силой, и дело это долгое. Ну да ничего, с бластером он тоже неплохо бегает. И, если уж честно, стреляет он лучше, чем фехтует. Как ни неприятно это признавать.
***
Когда он заходит на посадку, бой в ангаре уже закончен. Десант покрошил автоматику, потерь нет, ранены только двое. Ангар почти пуст, хотя явно строился под СИДы, тут должна базироваться эскадрилья. И где она? Где вообще люди?
В ангаре темно, свет идет только от аварийного освещения.
Люк вылезает из крестокрыла, подхватывает R2 из гнезда Силой и опускает вниз.
— Это ты зря, парень, — замечает десантник-встречающий, не поднимая забрала. — Если придется сматываться в темпе, время потеряешь, возвращая его назад.
R2 громогласно возмущается.
— Этот малыш хакнул системы «Звезды Смерти», — говорит Люк. — И только потому мы оттуда и смылись вообще.
Ну и еще потому, что нас отпустили, но это не так важно. Если бы не R2, отпускать было бы точно некого.
Десантник хмыкает, но больше про R2 ничего не говорит, манит Люка — пошли, мол. Люк кивает и идет, куда сказали.
Десантники уже соорудили оборонную точку у выхода, проверяют вооружение и доспехи, командир оглядывает Люка с лохматой головы до ног, и неудовольствие от него так и прет.
— Ты что-нибудь чувствуешь, джедай?
Люк даже не делает вид, что прислушивается к Силе, потому что уже прислушался, пока летел, и качает головой.
— Я впереди живых вообще не чую. Но это может ничего не значить, есть такие металлы, они изолируют от таких как я.
Ну, или мои джедайские способности на сегодня все вышли.
— Вряд ли весь корабль из такого. Или?
— Вряд ли, — соглашается Люк. — Он бы тогда обошелся дороже Звезды.
— Значит, автоматика, — произносит десантник с отвращением. — Жестянки долбаные… А это значит, что это может быть большой ловушкой. И когда мы в нее хорошенько вляпаемся, автоматика корабль и подорвет.
Отряд одновременно поворачивается и смотрит на Люка. Люк вздыхает про себя. Если бы он мог точно отринуть эту возможность! Одна надежда на то, что если бы впереди ждала такая ловушка, то Сила, наверное, предупреждала бы, а она спокойна. Ну, почти.
Это он и озвучивает, десантники кивают, продолжают готовиться к выходу, а ему вручают шлем и нагрудник от брони.
— Ты, конечно, джедай, — комментирует командир, — но мало ли. И вперед не лезь, понял?
Люк кивает. Он и не собирался. Он тут вообще — чтоб провести отряд оптимальным путем, и то ему кажется, от R2 будет больше пользы.
***
R2-D2 прямо через системы палубы подключается к основной базе корабля и скачивает карту, так что с самого начала Люк сильно проигрывает ему в полезности. А уж когда дроид разбирается, как на расстоянии открывать нужные двери…
— Где таких дроидов делают? — спрашивает десантник у Люка, пока авангард подавляет сопротивление дроидов свежеоткрытой залы. Они пробиваются к одному из мостиков — корабль все же делали для людей, и управление можно перехватить с любого.
— Он уникален, — гордо отвечает Люк, будто уникальность R2 его собственная заслуга.
— Продашь?
— Друга? — переспрашивает Люк, и десатник хмыкает, но разговор прекращает. Наверняка счел, что джедай с прибабахом. Ну, не без того.
Идти с десантом тяжело. Рваный ритм передвижения мешает войти в медитацию, подключить резервы, и потому сильно ощущается разница в физической подготовке. Десантники все еще свежи, а у Люка болят ноги и ноет спина, и бластер уже весит будто две штурмовые винтовки.
Вбежать в помещение, залечь, хоть одного снайпера успеть снять, да хоть попасть в него, дернуть другого, чтоб промазал, проконтролировать, что опасных зон не осталось, повторить…
Увести группу в другой коридор, из под удара стационарного орудия.
Найти более-менее безопасный путь… кончающийся шахтой, шахты для него неизбежны, похоже, но ему даже не страшно ползти по технической лестнице вдоль отвесной стены, как ни странно… Хотя Лея говорила, что страшит в первую очередь неизвестность, а он-то уже хорошо знает, что будет, если в такую шахту упасть. И на каком моменте падения понимаешь, как не хочется умирать.
…Неужели отец позволил ему упасть, чтобы он осознал, насколько не готов умереть? И на тот штырь его вынесло не случайно?..
Дурак ты, Скайуокер, ожесточенно думает Люк, спускаясь в центре десантного отряда. На самом деле спускаются они «вверх», кто-то на мостике решил подкрутить гравитацию в технических отсеках, но не на тех напали… Хочется тебе добрую сказку. Во-первых, нашел время. Во-вторых, это глупо. А в-третьих, будешь в это верить, если отец и вправду мертв, так уж и быть. Во что-то же надо будет верить. Но пока — нет. Пока — он живой враг. Живой. И сказки про него придумывать, чтоб легче было принять ситуацию, — последнее дело.
Люк кивает сам себе, и от злости на себя же, в первом зале после шахты разносит двоих стреляющих дроидов — в мирной вариации уборщиков, — на одном голом желании чтоб они перестали, наконец.
— Во, — его хлопают по плечу, — вот это я понимаю. Чисто базука. А еще так сможешь?
— Попробую, — Люк переводит дыхание. Очень хочется стереть с лица пот, но на голове шлем, и снимать его — плохая идея. Газ на них уже напускали. Да и слепнуть даже на пару секунд не хочется: в технических отсеках совершенно темно, без приборов ночного видения никак.
…Корабль забит оружием весь, и, похоже, вся обслуживающая техника здесь — двойного назначения. Даже маус-дроиды работают гранатами. Что за идиотизм…
Ему кажется, внутри корабля они уже куда больше часа, и вот-вот нагрянут имперские силы, которых управляющие дроиды не могли не вызвать. Да, «Проныры» говорят, что все спокойно, но ведь последний их доклад был тоже давно. И что они все будут делать, если подкрепления прибудут сейчас?
— Ты ж джедай, ты мне скажи, — хмыкает командир. — Как, собираются имперцы нападать?
— Сила не говорит, — отвечает Люк хмуро.
— Да не волнуйся, за четверть часа они только разобрались, откуда сигнал пришел, если вообще разобрались.
Как — четверть часа? Не может быть.
Спустя субъективные три часа и двадцать минут объективного времени они вносятся на мостик, такой же темный, как и все остальное. Только аварийки светят, аварийки нельзя отключить просто так… Люк падает на пол, перекатывается вбок от плазменного болта, поднимает руку и таки разносит стреляющего в ошметки. Это как сжимать что-то Силой, только наоборот. Он даже успевает порадоваться, что получилось, когда пол вздрагивает и встает дыбом.
Люка отшвыривает на какой-то ящик спиной — и как же хорошо что он таки таскал на себе тяжелую броневую кирасу. Его просто болезненно встряхивает и выбивает из почти-медитации, — и мир сразу становится темнее, — но спина явно цела.
Люк, шипя, приподнимается, держась за технику.
Невдалеке от него один из бойцов, изогнувшись, ковыряется в пульте. Люк хочет у него спросить, не помочь ли, не подключить ли R2, но его обжигает справа — будто плазменный заряд оттуда уже прилетел, прямо в спину человека за пультом, опалив его самого по пути.
Люк поворачивается, время замедляется, совсем немного, но он видит — блик, движение, — и стреляет наугад. И вражеский выстрел уходит в пол у ноги десантника — тот даже не дергается, — а в снайпера прилетает сразу с двух сторон.
Пол постепенно выпрямляется. Люк сползает вниз, приваливается к стене приборов и тупо смотрит, как наливаются светом лампы мостика. Голова гудит.
— Спекся наш джедай, — командир десанта стоит прямо над ним. Когда успел подойти?.. В голосе его только беззлобная насмешка.
— Я в порядке, — говорит Люк. Он не врет. Он даже не ранен. Только двинуться прямо сейчас будет проблематично.
— Да сиди пока. Сейчас не до тебя. Минут пять у тебя есть.
Люк кивает. Пять минут — это очень много. И закрывает глаза.
Когда его будят, он точно знает, куда идти.
***
Именно этот отсек — сердце корабля. В центре, под слоями брони, там, где должны быть жилые помещения, находится — Люк поначалу счел, что все же тюрьма. Доступ только по специальному паролю, в специальном лифте, системы жизнеобеспечения полностью изолированы, никакой связи с внешним миром…
Специальный лифт совсем не выглядит зловещим. И открывается в белый светлый коридор с комнатами по обеим сторонам.
Для тюрьмы тут как-то слишком прилично. Или Люку мешают стереотипы?
— Ты посмотри на покрытие, — командир тыкает в стену пальцем. — Звукоизоляция. И недешевая.
— Ну мало ли, — говорит Люк, — может, это чтобы не слышать, как пленные говорят правду о зверствах Империи.
Ну а что, почему нет? Правда, чтобы кого-то заткнуть, убить его проще, чем тратиться на звукоизоляцию. И не то чтоб Император этим способом пренебрегал. Но мало ли какие у Его величества причуды, верно?
— Особенно роботам, — хмыкает десантник.
Это, конечно, аргумент.
Комнаты у лифта забиты непонятной аппаратурой, какими-то контейнерами, пищевыми концентратами и контейнерами с чем-то химическим и фармацевтическим.
И пока в идею тюрьмы для привилегированных все укладывается. До тех пор, пока они не находят операционную. Огромную. Всю в аппаратуре. И темную. При их появлении ничего не активируется и не начинает взрываться и стрелять. Просто операционная.
Командир десанта оглядывает приборы и присвистывает.
— Ничего себе сюда бабла вложено. Что-то круто для политических заключенных.
Люк согласен. Но если не они — тогда кто? Тогда — зачем?..
Следующим они находят палаты, и вот тут Люк понимает, что не понимает ничего.
На койках сверхсовременных палат лежат разумные, не только люди — все без сознания. И все…
Люка мутит.
Они все живы. Живы. Подключены к системам жизнеобеспечения. Вокруг них в Силе бьются ужас и боль.
Что это? Кто это? Что с ними тут делали?..
Люк с командиром десанта проходят дальше, открывая все двери, но картина не меняется, и в самой последней палате Люк застывает, только переступив порог.
Человек на постели лишен рук и ног, жизнеобеспечением забита вся его палата, его лицо закрывает дыхательная маска, его почти не видно под проводами, трубками и госпитальным синим одеялом, Сила, одеялом, самым обычным…
Люк хватается за косяк и невероятным напряжением воли не дергается вперед. Не подбегает к человеку на кровати.
В Силе человек на кровати — черная дыра и ледяная сталь. Люк узнает это ощущение где угодно.
— Ну и что тут у нас? — командир десанта проходит в палату и присвистывает. — Ну ничего ж себе.
Люк должен что-то сказать, предупредить, вот только горло свело и слова исчезли.
И тут человек на кровати поворачивает голову. И открывает глаза. Люк сжимается, сливается с дверью, но смотрят не на него.
— За осмотр с целью развлечения, — говорит Дарт Вейдер, а голос у него слаб, шелестит едва слышно, — следует деньги платить.
— Мужик, не дергайся, — хмыкает десантник. — Мы — спасатели. Хорошие парни.
— Неужели.
Десантник подходит ближе. И замирает.
— Ничего себе дела. Это кто тебя так?
— Много кто.
— Да их убить мало.
— Ну, — отец явно хмыкает, — частично уже.
— За это тебя сюда?
— Не без того.
Люку невыносимо это слушать. И невыносимо откладывать неизбежное. Отец все равно узнает его, увидит, и безумие разрешится хоть как-то…
Люк проходит вперед, внутренне сжимаясь, готовый ко всему.
Кроме того, что увидит на лице отца бельма вместо глаз.
========== 2 ==========
Двадцать лет назад
— Мне очень жаль, — говорит врач, которого Энакин не видит. — Но к сожалению… Понимаете…
Он понимает. Его глаза просто сварились от жара, там нечего восстанавливать. И все бы ничего, если бы нерв остался цел. Но, как говорится, увы. Подключать протез не к чему.
Безнадежно, говорит врач. Безнадежно.
Остальные проблемы меркнут в сравнении. Он не может дышать сам, и никогда не сможет, он не может ходить, и дело не в отсутствии перемолотых в кашу ног — у него перебит позвоночник, и неизвестно, получится ли вживить компенсирующий протез. Проще сказать, с чем у него нет проблем, если даже Сила отвернулась от него — возможно, временно, но сейчас, как ни странно, это и к лучшему.
В перерывах между операциями он лежит в темноте неподвижно и слушает звуки приборов вокруг. Боль мутит сознание. Кажется, он вновь на плавильном заводе «Мустафар», снова падает вниз и не в состоянии затормозить падение, потому что от боли и отчаяния не может сосредоточиться, и Сила ускользает от контроля. Или, может быть, ему тогда и хотелось, чтобы все кончилось. Падме погибла, он сам убил ее — зачем, зачем она влезла между ним и Оби-Ваном? зачем вообще явилась на завод, зачем?.. — к чему теперь жить?
Он видит, как она падает, постоянно. Раз за разом. В темноте. Будь Сила с ним, он бы разгромил палату и смог, наконец, умереть. Но нет. Он лежит и смотрит. И смотрит.
…Ты наделал слишком много ошибок, говорит ему кто-то совершенно спокойный. Тот мастер меча и войны, которым он, казалось, стал за прожитые на войне последние пять лет. Но стоило пойти против собственных соратников, и куда только все делось… Слишком много эмоций, Энакин. Сбитый контроль. Именно сбитый контроль убил Падме, именно поэтому ты не успел среагировать, а ведь должен был контролировать все оперативное пространство, а не зацикливаться на Оби-Ване… Любые стороны Силы требуют контроля, и то, как ты себя отпустил — непозволительно.
…Да, да. Да. Почему его не убило, почему?.. Почему она мертва, почему он все еще жив, он — бесполезная развалина, почему?..
Палпатин приходит тогда, когда безумный цикл операций, наконец, приостанавливается, а он сам не ощущает уже даже отчаяния. Только ступор и желание, чтобы все закончилось.
Сила все еще не вернулась к нему. Будто она против, будто не хочет его принимать.
— Мне так жаль, мальчик мой, — Палпатин, судя по звуку, садится рядом.
— Ваше присутствие — большая честь, ваше величество, — говорит Энакин. Ему неожиданно противно от собственного голоса — потому что это не его голос. Первая живая эмоция за весь день, надо же.
— Ну-ну. Не нужно формальностей. Врачи говорят, твое состояние стабилизируется.
— Да.
Палпатин молчит, а он сам смотрит в черную пустоту и ждет. Он клялся Палпатину в верности, первый из вассалов Императора, и он должен выполнить любой приказ. Но надеется, что вместо приказа ему будет оказана милость…
Милость? Тот спокойный голос, тот мастер войны, он сам, погребенный под неподъемной плитой вины, чувствует ярость от самой возможности сдачи без сопротивления.