— Критики и вознесут, и с грязью смешают. Были бы деньги. Мне вспомнилась шутка времен СССР: «И муху, и министра можно прихлопнуть газетой». Редакторы — проводники воли цензоров или теперь наоборот? — зачем‑то ушла от темы Инна и раздраженно махнула рукой.
— С критиков надо брать клятву Гиппократа: «Не убий», — рассмеялась Аня.
— «На тех, кто впал без умысла в ошибку, не гневаются сильно», — процитировала Жанна Софокла.
— Ты о себе? — спросила Инна.
— О тебе, — ответила Жанна. — Критика не должна переходить меру справедливости. Большая доза «лекарства» может убить и талант, и самого человека.
— Не существует справедливости в книжном понимании. И вообще, несправедливость — понятие субъективное. Нельзя копить в себе плохое.
— Один писатель жаловался мне: «Денег нет, жена пилит, а тут еще шквал ненависти в интернете. Остается только повеситься. Как приучить себя не слушать чужие мнения?»
Инна не отреагировала. Конструктивного разговора не получилось.
Из Инниного молчания Жанна так и не поняла, согласна та с ней, или как всегда дразнит, пытаясь любую поддержку чьего‑то мнения истолковать как заигрывание. «Инна хочет возвыситься в своих или моих глазах? Внушает мне комплекс неполноценности, зная, что меня это очень огорчает? А я обману ее ожидания, да еще и поквитаюсь», — решила она и спросила голосом наивной овечки:
— Откуда у тебя столь «глубокое» знание возможностей СМИ? Самой доставалось от них, попили твоей кровушки или чужие слова повторяешь?
Но Инна снова уклонилась от ответа и, как ни в чем не бывало, продолжила свою мысль:
— После активного анонсирования некоторые писаки мелькнут еще несколько раз в телепередачах, черкнут о себе пару статеек в газетах, между делом успеют провести несколько встреч с читателями — и вот тебе гарантия уважения народных масс.
— Да мы завистливы! — радостно удивилась Жанна.
— Инна, предложи писателям иной способ рекламирования своих произведений, — попросила Аня.
— Я думаю…
— Не слишком ли много ты сегодня думаешь? — с наигранным чувством мрачного удовлетворения остановила Инну Жанна. И неожиданно любезно, без явной иронии в голосе добавила:
— Не перетрудись, пожалуйста.
Ане не потребовалось много времени, чтобы оценить уровень язвительности этого скромного замечания. Она умоляюще взглянула на Лену. В ее глазах читалось: «И эта туда же? Меня ужасно удручает ее неприветливое высокомерие. Огради».
Но Жанна опередила Лену.
— Надоело пикироваться, — сказала она и пренебрежительно вздернула плечами, словно надеялась стряхнуть с себя впечатление, произведенное своей же издевкой. (Неплохой способ уйти от ссоры.)
Но надо слишком плохо знать Инну, чтобы не ожидать ответного удара, когда противник смирился или отступил.
— Тебя волнует историческая фантастика? Генералиссимус ты наш неосуществленный, с ярко выраженной индивидуальностью! Тебе же надо непременно знать, что всё в книге закончится превосходно. Ты всегда ждешь хорошую любовную историю, чтобы были могучие телом мужчины и лихие намёки на флирты с ними. Ну, в общем, что‑то развлекательное, но… не очень умное.
Так этого добра везде навалом — читай не хочу. А вот книги Риты не о событиях, а о людях, не о катастрофах вовне, а о сложных, так необходимых нам всем взаимоотношениях между мужчинами и женщинами. Они о драмах и трагедиях внутри человека, о том, что пораженное горем или бедой сознание не способно смотреть в лицо реальности. И вот тут‑то один отворачивается от своей трагедии, начиная играть несвойственную ему роль, другой попадает в поток чужой жизни, теряет все свои прекрасные порывы и тупо, как вол на пашне, тянет ярмо духовной и материальной нищеты или ищет призрачное счастье на стороне. А третий, окунаясь в безрадостную человеческую юдоль, борется из последних сил. Еще они про тепло и нежность в семье, про близость. Ей не скажешь, мол, пиши обреченнее, злее, больнее. И так всего этого там сверх головы… Русскому человеку надо, чтобы все было по совести, по справедливости, по жалости. Про свои чувства у нас все понимают.
— Прекрасная речь! Но зачем все это «отливать» в строки? Чтобы «от мук не знать свободы»? Счастье, счастье… Есть вещи более важные и глубокие, более достоверные, чем счастье, — в пику Инне сказала Жанна просто так, чтобы позлить ее.
«Ловко заставляет других считать себя такой, какой она не является и даже сама себе не представляется, — молча отреагировала Инна на замечание Жанны, очень ей близкое и понятное. — Хотя… я бы не удивилась, узнав, что это ее собственная мысль. Глупой она никогда не была. Но в ее словах постоянно сквозит недосказанность, которая меня раздражает».
— Жанна, Ритины книги о том, как сберечь и защитить семью, как, будучи зависимым человеком, сохранить свое достоинство. В них главные действующие лица — любовь, стыд и совесть. Тема трагедий, потерь и утрат сложная для выражения словами. Рита достигает эффекта многозначности и многоплановости с помощью иронично-лиричного сопоставления судеб. Такие книги может писать только человек с чистой, грустной и доброй душой. Они не заслуживают забвения и принадлежат не только настоящему, но и будущему, — на всякий случай пафосно прибавила Аня весу своему прочувствованному монологу.
«Вот это песня!» — подумала Лена об Ане как о совершенно постороннем человеке.
— И чтобы всё было смертельно правдиво? Это что‑то тревожно-позитивное, с женским характером и с женским лицом? — страстно предположила Жанна. — А не провести ли нам параллель с Толстым? (Иронизирует?)
— С которым? Их несколько, — вполне серьезно попросила уточнить Аня.
— Когда говорят «Толстой», то всегда имеют в виду Льва Николаевича. — Инна раздраженно дернула плечом, мол, как можно не знать таких простых вещей!
— А что, в центре его произведений почти всегда семья, верность, покаяние. Клубки человеческих проблем. А в них одни узлы. Не распутать. Их легче завязывать, чем развязывать. Часто рубить приходится, — заметила Аня.
— Сравнили с Толстым. Не на любые темы стоит шутить, — тихим голосом осадила подруг Лена.
— Можно, но тоньше, — возразила ей Инна.
«Вот и вызвали Лену на разговор. А то ведь клещами из нее слова не вытянешь», — молча обрадовалась Аня.
— Мне кажется, Ритины произведения для взрослых в основном вытягивает любовная линия, — попыталась возобновить беседу Аня.
— Это естественно, — согласилась Инна.
— При Сталине писатели в основном массами занимались, а не отдельными личностями. А теперь мы в книгах наблюдаем, как из простого человека рождается герой? — спросила Жанна. — Так это тоже уже было.
— Ритины герои — нормальные, прекрасные люди. Не шарахайся в крайности, — упрекнула ее Аня. — Если глубоко вникнуть, то на нынешнем этапе в нашей стране проблемы не столько технологические, сколько ч е л о в е ч е с к и е.
На том разговор и пресекся. И Лена провалилась в топкий как трясина сон.
*
Сквозь дрему Лена услышала тихое бормотание Ани и Жанны.
— …Готова поспорить, что она с детства заряжена писательством.
— Что нового на этой ниве можно изобрести? Уже есть десять заповедей для поддержания мира, гармонии и справедливости в человеческом сообществе. Только мало о них знать, надо иметь силы их выполнять. Нагорную проповедь я считаю не набором моральных норм, а социальным проектом.
— Вот поэтому всегда есть о чем писать.
— Если бы люди соблюдали заповеди, они сделались бы праведниками. Не возникало бы произвола, насилия, жестокости. И на земле был бы рай, — грустно-мечтательно сказала Жанна.
— Идеалистка, легковерная душа. Лучше упасть с облаков, чем рухнуть с дуба?
— Ты еще вспомни юность, время, наполненное звездными фантазиями… Чем дальше от жизни, тем ближе к вечным понятиям, к таким как порядочность, доброта… Знаешь, люди, достигшие моральных высот, часто бывают примитивными, — усмехнулась Инна.
— …Я предпочитаю, чтобы писали о жизненных ситуациях с юмором. Людская несостоятельность и глупость — источники развлечения. И о серьезных проблемах надо уметь говорить как бы шутя, чтобы не «убивать» людей. Мне ближе аллюзийно-комедийный, ироничный жанр Вольтера. А еще мне кажется, не надо расшифровывать юмор. Кому дано — сами поймут, а остальные обойдутся.
Если бы Лена не знала, кто произнес последние слова, она все равно догадалась бы, что они принадлежат Инне.
— А мне Бальмонт роднее, — сказала Жанна.
— Бунин о нем писал: «Не сказал ни одного словечка в простоте. Помпезен». «Напыщен», — добавила бы я от себя. — Это Аня произнесла.
— И тем в юности был мне мил. Прекрасный век! Главное: ни пошлости, ни отсутствия вкуса. Но многие поэты уже были поражены болезнью обезбоженности. А наша сила и радость в вере, в Боге. Достоевский утверждал, что душой человека владеют мистические силы и предупреждал…
Инна перебила Жанну:
— Я о другом. Именно из недр той литературной эпохи вырастала наша нынешняя поэзия.
— Как Достоевский из Гоголя? Я бы не стала проводить параллели, но есть бесспорные вещи. Главное, что в них, а значит и в нас сохранился ген национальной культуры.
— Ну да, у нас литература правит историей, — привычной противоречащей всему иронией отреагировала Инна на Анино заявление.
— Ну, если только с твоей подачи, — дернула плечом Жанна.
— Для меня важнейшим показателем отношения к своей стране, любви к Родине является стремление молодежи больше знать и больше делать полезного, — заявила Аня.
Жанна не приняла замечания Ани о преемственности литературных эпох, потому что вспомнила неблизких ей поэтов-авангардистов двадцатых годов, но спорить не рискнула. Для этого требовалось обладать достаточно полной информацией о предмете.
— …Непонятые, отодвинутые и забытые писатели на новом витке развития литературы могут быть приподняты и зачислены в классики, — сказала Аня.
— Случается такое, — кивнула Инна.
— Мне нравится интересный прием использования писателями снов персонажей. Через своеобразные сюрреалистические подходы легче рассказывать о непредсказуемой и подчас жестокой действительности, — сказала Жанна.
— Со школьной поры Чернышевский из головы не выветрился? Осиновым колом в сердце застрял? Девушка, ты часом не обмишулилась? Ты еще эпистолярный жанр возроди, — насмешливо откликнулась Инна.
— Он без нас всплыл в интернете. Время потребовало, — мгновенно отреагировала на выпад Аня. — Вся литература ушла в интернет. Скачивай все, что душе угодно и читай.
— Это обнадеживает, — думая о чем‑то своем, пробурчала Инна.
Чтобы не разжигать спор, Аня миролюбиво заговорила о более ей близком и понятном.
— Что трогает бывшего детдомовца? Не умозрительные, а личные искрение переживания. Да, Рита резка в своих высказываниях, но она молодец уже потому, что рискнула обо всем впрямую написать. Место истинного писателя среди униженных и оскорбленных. Оставим мужчинам решать глобальные мировые задачи, а женщины пусть занимаются не менее важными вопросами семьи. Каждому свое. Семья — широкое, достойное поле деятельности.
— Без мужчин решать проблемы семьи? Они и есть первейшая причина ее бед! — возмутилась Инна. — Нет, вы посмотрите на нее! И она загоняет женщин на кухню. Ты за поражение нас в правах? Вот так ты поняла Риту?!
— Это ты не так меня поняла. Я не то хотела сказать… — попыталась оправдаться Аня.
— Эх! Из века в век одно и то же: мужчины, женщины! Ремейки нужны, чтобы «слово залежалое отряхнуть от пыли и плесени»? Рита всю Россию хочет наставить на путь истинный? Желает, как Орфей, научить человечество человеческому? А может, вкрадчиво плетет общеизвестное: мол, у женщин обычно скорее срабатывает логика житейских неурядиц и она заслоняет им всё другое… Наверное, некоторым мужчинам полезно почитать, что о них думают женщины. Пусть как в зеркале увидят свое отражение. (Можно подумать, что в семейных ссорах они мало слышат «комплиментов» в свой адрес!) И тогда выразительные бытовые детали начнут звучать как метафоры и наконец‑то затронут их сердца! Ну и все такое прочее… Да? — спросила Инна.
— А без мужчин так не зазвучат? Одно глумление у тебя на уме. Только оно тебе и под стать. Ахинею несешь. Всё перевернула с ног на голову. — Аня сердито оглянулась на Инну через плечо. Но та всем своим видом показала полное безразличие к ее замечанию.
«Нашла с кем связываться», — попеняла себе Аня.
— Получается, что с признанием Рите просто крупно повезло. Тоже мне теорема Вейерштрасса! Задачка с двумя неизвестными: муж и жена — одна сатана. Драматургия семейной жизни! — в своей привычной, ироничной манере продолжила нападки Инна.
«И в чем же Рите повезло? Только что хвалила ее, а теперь поносит. Почему? У нее семь пятниц на неделе?» — не поняла Аня Инну и сказала с обидой:
— На тебя не угодишь. Твоя жестокая насмешливость изводит меня.
— А если прельститься больше нечем? Ломаешь, подминаешь меня под себя? Ты давай, завязывай с этим. Что набычилась? Сто процентов попадания? Расслабься. Что глазами‑то стрижешь? — спросила Инна и без всякого стеснения устремила на Аню взгляд, полный наглого любопытства.
«Люди, в основном, не переносят, когда им смотрят прямо в глаза, теряются, отводят взгляд, а Инна любит этим пользоваться. Не самое лучшее ее качество», — молча отреагировала Лена.
— Отстань от меня, приохотилась травить. Твоя манера изъясняться может многих отвратить. Знаешь, кому‑то приятно решать твои ребусы, а кому‑то они поперек горла и приносят физическую боль, — простонала Аня.
— Ах, твое изнуренное сердце…
И в этом «ах» было столько иронии!
— Неужели прилив ностальгического великодушия? Нет, в тебе он так и не возобладал, — чуть приподнявшись на локте, пожурила подругу Лена. И подумала: «Ане кажется, что Инна держится с ней подчеркнуто неприязненно. В каждой фразе ей чудится глубоко упрятанная насмешка. «Заяц думал, что танковая атака направлена против него». Сама не старается расположить к себе. Напрасно. Инна может оценить и понять. В «борьбе» с ней Ане мешает переизбыток мнительности и неуверенности. Со стороны ее поведение выглядит, как добровольная попытка преодолевать ненужные препятствия. Инна тоже хороша. Партнера себе надо выбирать достойного».
— Молчу, молчу, — заторопилась Инна успокоить Лену.
— Какая неожиданная любезность с твоей стороны! — Это Жанна воспользовалась моментом, чтобы поддеть Инну. (Вот ты ка‑ка-я!)
*
Ане не терпелось с похвалой высказаться о произведениях сокурсницы, а заодно похвалиться своей эрудицией, и она сама подвела разговор к интересующей ее теме.
— Очень человечные книги. До слез меня трогают. Рита каким‑то неведомым мне способом изгоняет из своей души боль и переносит в свои рассказы.
Но Инна и тут взяла ситуацию в свои руки.
— Какое неумеренное восхваление! Хотя… комплиментов не бывает много. — Она скроила противную едкую гримасу. — Слезы — не показатель. Предпочитаю восхищение. Оно продиктовано не столь сомнительными проявлениями нервной системы. От сериалов ты тоже плачешь. Ты всегда тяготела к трагическим героям, поэтому тебе по душе эти женские воззвания к мужчинам о мире в семьях. Нет, я понимаю, что это лишь одна из линий Ритиного творчества…
Но я всегда любила истории, написанные в самых возвышенных выражениях и со счастливым концом, где не проглатывают несчастья и оскорбления с молчаливым достоинством, где не гордятся преодолением примитивных трудностей. Обожаю читать и переживать чужую, пусть даже придуманную, яркую любовь как свою собственную. Люблю, чтобы был обвал восторгов и страстей. Читая, мы ищем эмоции. Я из них создаю в себе страну счастья, а в ней возникают минуты вдохновения и полета, рождаются всплески долго незатухающего интереса к жизни. Аня, советую тебе поискать другие «показатели» достоинств Ритиных героев. Допустим патриотизм. Тебе это ближе и понятней.