<p>
— Ну… типа, можно начинать… хех… — промычал пастор, от которого на пару метров во все стороны разило шишками.</p>
<p>
</p>
<p>
Люди начали подниматься с насиженных мест и подходить поближе.</p>
<p>
</p>
<p>
— Дойч! — гаркнула Сука.</p>
<p>
</p>
<p>
Герой подошёл. Глаза невесты с чёрными шарами зрачков без радужки, подобно надписи «Закрыто» на дверях бакалейной лавки, красноречиво говорили, что во вместилище, будь то костяной мешок или помещение магазина, никого нет.</p>
<p>
</p>
<p>
— Ну, типа… держи… — протянул пастор две варочные стойки от старой газовой плиты. — Это… типа… венец, хех…</p>
<p>
— А где жених? — удивился Дойч.</p>
<p>
— Вот же, вот же он, идиот! — указала Сука на пустоту перед собой.</p>
<p>
— Хорошо, — не стал удивляться нахлобученный транками герой. — Так нормально? — уточнил он, подняв два обгоревших, липких из-за полувекового жира перекрестия чуть выше чела невесты и неизвестно насколько выше неосязаемой головы невидимого жениха.</p>
<p>
— Начинай уже! — проигнорировав Дойча, скомандовала пастору Сука.</p>
<p>
— Хех… Кхм… Ну, типа… Властью, хех, данной мне, типа… это… Богом… Кхм… Венчаю, типа, пред очами этих, хех, как их… свидетелей… двух, типа, рабов… Хех… Сашы́на, типа, кхм… Корца́ и Суку… Прости, хех, как тебя зовут, внатуре-то, хех?..</p>
<p>
— Не важно, Тоша! — вскричала Сука.</p>
<p>
— Согласна ли, хех, ты, мать… Кхм… взять в жёны… это… то есть… как его?.. в мужья, типа… властителя, хех, мирового Праздника?..</p>
<p>
— Да! — с жаром воскликнула невеста.</p>
<p>
— О-о-о… А ты, типа, который… ну, это… кхм… Сашын!.. Берёшь ты Суку нашу… в эти… жёны, кхм, свои?..</p>
<p>
— Он взял! Взял! — плюясь пережёвываемыми таблетками циклодола, благоговейно проговорил Философ.</p>
<p>
</p>
<p>
Гости утвердительно загудели.</p>
<p>
</p>
<p>
— Ну вы, типа, кхм… теперь муж и это… жена… хех… Целуйтесь! Мда…</p>
<p>
</p>
<p>
Сука, как сорвавшаяся с цепи медведица, на глазах которой разрывают её медвежат, ринулась на Дойчлянда и с нечеловеческим рыком яростно поцеловала его. Он несколько опешил, но сопротивляться не стал. Через десять секунд, насытившись им, Сука подбежала к пастору и проделала то же самое.</p>
<p>
</p>
<p>
— Дай-ка мне этого дерьма, Кант, — обратился Дойч к Философу.</p>
<p>
— Держи, родной, — растянулся в блаженной улыбке приходуемый циклодолом хранитель удовольствий.</p>
<p>
— Возлюбленный мой! Сашын! — рычала бегающая по комнате и целующая всех Сука.</p>
<p>
— Надо включаться в этот карнавал, — скорее себе, чем кому-то другому заявил Дойч, уплетая десять таблеток и звучно прихлёбывая из кастрюли.</p>
<p>
</p>
<p>
Тем временем в комнате появлялись всё новые бутылки с алкоголем, кто-то, не стесняясь, кололся. Многие шмыгали носом. Вечеринка была в самом разгаре. Для Дойча это не было чем-то из ряда вон выходящим. Удивлял его только формат «свадьбы». Он знал Суку как достаточно уравновешенную и рассудительную барышню и ожидал, что поедет в ЗАГС, нажрётся с родственниками молодожёнов или хотя бы познакомится с настоящим, живым женихом из плоти и крови, а не с галлюцинацией пизданутого Фёдора<a href="#_edn1" name="_ednref1" title="">[i]</a>.</p>
<p>
</p>
<p>
Историю про мутного азиата по имени Сашы́н-Корéц, который ездит по городу на лошади и раздаёт прохожим холинолитики, в тусовке слышали, наверное, все. И хотя всадника никто больше ни разу не видел, в том числе и сам Федя, небылица оказалась настолько хорошей, что стала местной притчей. Эдаким символом Праздника, который может произойти с каждым, кто отчаялся. Впрочем, с того момента как Фёдор впервые рассказал об этом кому-то из ребят, многие начали замечать, что чувак изменился. Он стал избирателен в том, что употребляет, и приобрёл некоторую суетливость, которую раньше за ним никто не замечал. Это могло быть следствием того, что он съел что-то жёсткое накануне или, быть может, понял что-то особенное.</p>
<p>
</p>
<p>
Но вернёмся к свадьбе!</p>
<p>
</p>
<p>
— А ты куда? — Дойч встретил в прихожей обувающегося Димасика.</p>
<p>
— По делам нужно… Да, ёпт! — ответил Дима, пытаясь отыскать на ощупь свою куртку в полумраке прихожей. — Вечером вернусь.</p>
<p>
— Вы меня точно не разыгрываете? Жених ещё придёт? — чуть заторможено спросил Дойчлянд.</p>
<p>
— Сашын-то?..</p>
<p>
— Да не-е-ет.</p>
<p>
— …обязательно придёт. Подожди ещё пару часиков, — заулыбался Дима, понимая, что в комнате скоро наступит холиновая неразбериха.</p>
<p>
— Я про настоящего, — ещё сильнее встревожился Дойч.</p>
<p>
— Нет никакого жениха, Дойчик. Сука уже полгода как пизданулась наглухо. Жрёт холиноту. Говорит, под ней только себя и может «отпустить», — пояснил Димасик. — Но, по-моему, там уже с башкой всё, аут. Увидимся ещё, будь здоров!</p>
<p>
</p>
<p>
Димасик ушёл, забрав с собой последний луч трезвости. Дойчлянду оставалось лишь приготовиться к безумию, поскольку уже нагребало. Феназепам к тому моменту заключил любовный союз с алкоголем. Циклодол робко протискивался к ним, покупая их внимание волнами эйфории. Дойч почувствовал абсолютную вседозволенность.</p>
<p>
</p>
<p>
— Хайль Гитлер! — закричал он, на ходу стаскивая с себя штаны. — Зиг хайль!</p>
<p>
</p>
<p>
Несмотря на то, что это повторялось каждый раз, когда Дойчлянд терял внутренние барьеры, собравшиеся радостно заулюлюкали. Те из них, чьи глаза ещё не потеряли осмысленности.</p>
<p>
</p>
<p>
В углу смердящей жижей лениво растекалась чья-то рвота.</p>
<p>
</p>
<p>
— Ты точно пидор! — уверенно указал на пастора Дойч. — Не придуривайся!</p>
<p>
</p>
<p>
Герой потащил Антона в первую попавшуюся комнату. Тоша был не на шутку накурен и являлся пидором, поэтому не сильно сопротивлялся. Комнату опоясывали пожелтевшие обои, на старой чехословацкой тумбочке нерешительно балансировал плазменный телевизор, а на плечевых суставах пола располагался потёртый диван, на который Дойч и забросил ещё более щуплого, чем он сам, парня. Засунув свой язык в рот пастора, Дойчлянд блеванул. Любовник оказался брезглив, и через несколько мгновений его стошнило в ответ.</p>
<p>
</p>
<p>
— А-а-а… Блядь… Что же… буэ… делать?.. — в непонятках вскочил с дивана Антон.</p>
<p>
— Сходи подмойса, Маня, — смеясь, вальяжно раскинулся на чистой стороне лежака Дойч.</p>
<p>
</p>
<p>
Ему блевотина была уже до пизды. И это неудивительно, ведь рисунки на обоях начали вибрировать и неторопливо сползать вниз.</p>
<p>
Циклодол стал забирать эйфорию, которой до этого дразнился, и дарить телу неприятную тяжесть. Не слабость, как под хорошим напасом индики, а ту противную неподъёмность, которую чувствует начинающий тяжелоатлет, пробуя взять вес мастера спорта, – сила есть, но у реальности на этот счёт другие соображения.</p>
<p>
Постоянные залипания и попытки совладать со спутанностью мыслей забрали у Дойчлянда полтора часа жизни, пока громогласный выкрик не вывел его из личных загонов:</p>
<p>
</p>
<p>
— Сашын-Коре́ц явился! Он принёс Праздник! — истерил Философ.</p>
<p>
</p>
<p>
Дойч не мог внятно сформулировать своё желание даже внутри головы, но первобытные инстинкты сами потянули его поближе к стаду. Липко затягивали окружающие трещинки, царапинки, волоски и линии. Рот был сух, губы трескались. Герой продолжал ползти в сторону ликующих соплеменников.</p>
<p>
</p>
<p>
— Бля… — выдохнул Дойч.</p>
<p>
</p>
<p>
Посреди комнаты, в которой прошло мистическое венчание, в окружении протянутых рук стоял азиат в жёлтом халате с оранжевой вышивкой. Дойч был опытным психонавтом и даже параноил профессионально, но в ту минуту он спасовал.</p>
<p>
</p>
<p>
— И мне! Мне! Дай мне! — вопрошало многоголосье.</p>
<p>
</p>
<p>
А человек в халате лишь ловко поправлял сползающие от энергичных пасов руками очки. После каждого взмаха, в ладонь одного из страждущих падали «диски», дополненные философскими напутствиями от азиата.</p>
<p>
Оранжевые узоры на его одежде оживали, когда Дойч смотрел на них. Они вертелись, драконами взмывали вверх, всасывали в себя. Из глубин коммунального коридора слышалось ржание лошади.</p>
<p>
</p>
<p>
— Ты совсем плох, чувак, попей водички, — протянул Дойчу пятилитровую баклаху с водой незнакомый парень. — Если захочешь умереть, пожалуйста, не в моей квартире.</p>
<p>
</p>
<p>
Герой хотел поблагодарить его, хотел спросить, видит ли тот Сашына, но через секунду уже забывал слова и мысли. Лишь годами отработанный взмах нацистского приветствия сам собой вырвался в знак признательности. Пересохшими, заблёванными губами Дойч начал жадно хлебать воду, которая стекала по подбородку, перемешиваясь с остатками завтрака и желудочного сока, убегая вниз к оголённому пенису. Напившись, он неловко поставил бутылку на пол. Беззвучно шевеля губами, словно вынырнувшая на берег рыба, Дойчлянд пытался заговорить с азиатом, ступая в его сторону и протягивая руки.</p>