— А ты меня любишь? — пропела Лена, прижавшись к мужскому плечу.
— Угу…
— А ты со мной будешь?
— Прекрати, — усмехнулся Саша, ласково поцеловав ее в макушку. — Терпеть не могу эту песню. Хуже только «В траве сидел кузнечик».
— Прости. Мне всякий бред лезет в голову, — Лена с грустью посмотрела в окно и задумчиво провела пальцем по его подбородку. — Саш?
— Да.
— А если бы не было этого конца света? Не было бы этих Четырех всадников? — прошептала Лена, усаживаясь на постели. К голому телу она прижала пуховое одеяло и с особенной грустью посмотрела Саше в лицо.
Вместе они были всего два года, но за эти два года успели пережить многое. Кажется, они познакомились в каком-то сетевом кафе на Старом Арбате. Александр Евгеньевич Лисовский — так он ей сразу и представился. Тогда его напористость настолько поразила ее, что Лена не смогла отказаться от второго свидания. Спустя полгода они объехали Золотое кольцо, и в Суздале Саша признался ей в любви, и конфетно-букетный период зацвел буйным цветом. Случались у них и ссоры. Один раз они даже собирались расстаться. Уж больно крепко поругались. Напившись, Сашка стал орать ей какую-то наспех выдуманную серенаду под окнами. Прямо посреди ночи. Все близлежащие дома его ненавидели до глубины души, а она тогда поняла, что более никого так и не полюбит, а главное, никогда не захочет полюбить. Да. Они любили друг друга, не смотря на то, что он порой становился нестерпимым ворчуном, а она чересчур наивной мечтательницей.
— Все было бы хорошо, — успокоил ее Саша.
— Правда?
— Правда.
— Расскажи как…
— Ты знаешь, что я не самый хороший рассказчик, Лен…
— Но я хочу услышать это от тебя. Как бы мы жили? — обхватив его руку, Лена сжала ладони вместе и попросила особенно нежно. — Завтра никогда не наступит. Мы могли бы просто помечтать.
— Ну… Мы бы жили вместе. Поженились бы. Елена Лисовская… — примерил ей свою фамилию Саша. — Нарожали кучу детишек и завели бы собаку.
— Не хочу кучу детишек! — покапризничала Лена, приглаживая волосы. — Двоих будет более, чем достаточно.
— Хм-хм-хм… Как там? Будем трахаться как кролики? Ну в этом. В «Основном инстинкте».
— Умеешь ты все опошлить, — Лена игриво шлепнула его по животу.
— Постой.
Саша сел и потянулся к валявшимся у кровати штанам. Из кармана джинсов он достал бархатный коробок и протянул его Лене. Она раскрыла коробочку, зная наверняка о содержимом. Так и было. С белой подушечки на нее смотрело небольшое колечко. Спешно Лена надела кольцо на руку, и в свете гирлянд замерцал небольшой камушек. Лицо Лены озарил неподдельный восторг, и Саша с особой нежностью поцеловал ее руку.
— Я все хотел… А тут этот конец света, — не договорил Саша. Лена крепко обняла его, зарыдав в голос, и он почувствовал, как у него самого защипало глаза от слез. — Прекрати реветь. Пожалуйста… Тщ… — пригладил он ее светлую голову и даже покачал словно маленького ребенка. — Прости… Долго тянул. Дурак.
— Нет. Не дурак, — подняла она свои заплаканные глаза на него. — А если и дурак, то я все равно люблю тебя. Знаешь. Столько всего не сделано… — попыталась успокоиться Лена, но вместо этого лишь заплакала с новой силой. Саша положил руки на ее влажные от слез щеки; убрал налипшие волосы и поцеловал.
— Тщ-тщ. Будешь думать об этом, сойдешь с ума.
— Мне страшно, Саш.
— Знаю.
Как же хотелось жить. Именно в эту минуту хотелось жить. Лена была права. Столько всего было не сделано. Сана хотел отремонтировать их квартиру, съездить на Сардинию. Весь последний год он откладывал деньги, чтобы сделать ей сюрприз. Там и хотел сделать предложение, решив, что должен сделать это как-то так, чтобы запомнилось… А тут.
С улицы донесся шум. Словно кто-то включил огромный пылесос, и постепенно гул разросся до ужасного грохота. Лена прижалась к Саше.
— Что это?
— Какая теперь разница.
— Знаешь… — вдруг подняла она свои глаза на него. — Мы как в сказке. Почти… Жили недолго, но счастливо…
— И умерли в один день.
Последнее, что ответил ей Саша.
========== Гнев Луны ==========
***
— О, Луна! — сидевший у очага старик поднял к небу руки. Из уст его полилась странная щелкающая на слогах речь, и он как будто бы взмолился. — Возьми мое лицо. А себе возьми мое, — взяв в руки посох, старик потряс им над костром, и окружившие его детишки невольно подсели поближе. — После того, как мы умрем, мы должны возвращаться также как и ты. Ты говорила так будет, пока заяц не рассердил тебя.
— Расскажи. Расскажи о зайце. Почему он рассердил Луну?
К огню вышел юноша, и в лучах закатного солнца его темная кожа отлила багровым оттенком. В руках он сжимал тонкий лук, с которым в последнее время не расставался. Совсем недавно старейшина племени повелел обучаться ему у охотников, а Уи всегда нравилось учиться. Уи становился взрослым, а вскоре должен был принести племени свою первую добычу. Гордость переполняла его тело и дух.
— Слушай внимательно, Уи, — прищурился старик, причмокивая беззубым ртом. — Когда-то у зайца умерла мать, и он стал плакать. Да так горько, что Луна снизошла до него. Она говорила, что его мать оживет и вернется, но заяц все равно плакал, говоря, что Луна — обманщица. Тогда Луна рассердилась и ударила его, — старик грозно стукнул посохом о землю, подняв небольшое облачко пыли вокруг себя. — Она рассекла ему губу. Старейшина Наиси говорил: заяц прежде был человеком, но Луна наказала его, обратив навсегда зайцем. Луна сказала, что он будет умирать. И люди тоже. С тех пор все люди умирают.
— Почему? — переспросил Уи, слышавший легенду о Луне и зайце* не в первый раз. Все же он никак не мог понять. — Почему люди умирают из-за зайца? Это он рассердил Луну, а не люди.
— Так решила Луна, Уи. Говорят, она смилостивилась над людьми однажды…
— Но люди все равно умирают! — повысил голос Уи, и старейшина отчасти рассердился.
— Умей слушать и слушать до конца… — прищурился старик. — Луна послала людям черепаху и повелела ей передать всем племенам, населяющим саванну: как я, умирая, снова возвращаюсь к жизни, так и вы, умерев, вернетесь к жизни. Черепаха шла так долго, что захотела пить, а, испив воды, успела позабыть ее слова. Она вернулась. Тогда Луна рассердилась и послала зайца, — опять этот заяц, подумал Уи, крепко сжав в руке лук. — Он тоже захотел пить и, испив воды, забыл слова. Заяц не стал возвращаться, а пошел к людям и сказал им совершенно другие слова. Там его нагнала черепаха. Долго они спорили о том, что же им сказала Луна. Люди даже отправили Луне других посланников, но заяц уже сказал свое слово: люди должны умирать, и потому все люди умирают.
— Этот заяц плохой.
— Это было давно, Уи. Луна наказала его.
— Она наказала и нас, — не собирался мириться с подобной несправедливостью Уи. — Мы умираем из-за зайца! Мы должны снова отправить посланника к Луне и попросить прощение. Тогда люди саванны более не умрут.
— Уи, — одернула мальчика мать, плетшая украшения из бисера неподалеку, но шаман поднял руку кверху, призывая к тишине.
Уперев посох в землю, старик тяжело поднялся на ноги и подошел к упрямому Уи. От старика пахло травами. Сухие ладони его были испачканы соком личинок, которые старейшина ежедневно перемалывал вместе с охотниками для яда. Курчавые волосы его давно поседели, придав старику запыленный вид. Во рту его недоставало многих зубов, оттого, морщась, губы западали внутрь. Уи казалось, что старик Нани был таким всегда. Он даже представить себе не мог, что старейшина некогда был таким же мальчиком, каким был он сам.
— Ты молод, Уи. Однажды ты поймешь. Племена живут традициями сотни лет и выживают лишь благодаря традициям, — старик потрепал его по плечу.
Сдержавшись, Уи промолчал, хотя очень хотел спросить: уж не умирают ли племена из-за этих традиций?
Полный дум он ушел подальше от огня и скрылся в зарослях сухого кустарника. Ковыряя луком землю, Уи огляделся. На саванну опускалась тень, и вдалеке он увидел нескольких ориксов, возвращавшихся с водопоя. Над землей воспарило марево, исказившее силуэты и тени. Солнце должно было вот-вот умереть, упав за горизонт. Напоследок зависнув над землей, светило отбросило длинные тени.
Глядя на багровый закат, Уи думал о зайце. Люди умирали из-за него. Заяц прогневал Луну, и из-за своей обиды Луна наказала и людей. За что? Разве была их вина в словах зайца? Люди ведь ничего не сделали плохого Луне. Племенам стоило послать посланников, а они этого не делали. Что если бы кто-то убедил Луну вернуть свой прежний дар? Люди перестали бы умирать. Разве не стало бы тогда хорошо?
Уи уже знал смерть. С отцом он ходил на охоту, и они воочию видели умиравших от яда животных. Уи знал смерть и потому, что его дед умер недавно, будучи седым-седым стариком. Когда-то умрут все, кого он знает. Сам Уи, а ведь этого могло и не быть? Стоило лишь поговорить с Луной, но никто не хотел идти к ней. Быть может, все трусили? Он, Уи, сын Оа, не трусил. Он был храбрым, как лев.
Переполненный решимостью Уи поджал пухлые темные губы и посмотрел в небо. Зажглись первые звезды, и на темневшем от наступающей ночи небосводе появился бледный призрак Луны — той самой, обрекшей людей на смерть. Мальчик долго смотрел на полудиск. Он хмурился, стискивая челюсти до скрипа в зубах, и вдруг сорвался с места.
Долгоногий Уи долго бежал к горизонту, пока хватило дыхания. Остановившись, он едва отдышался. Уверенно юноша упер лук в землю. Уи посмотрел в небо и закричал, что было сил.
— Луна! Луна, услышь меня! Это заяц! Заяц виноват во всем. Это заяц прогневал тебя, а не люди. Услышь меня, Луна! Верни людям свой дар. Ты же простила их, так забери проклятье назад. Пускай люди не умирают больше.
Уи кричал долго и проникновенно. Он понимал — Луна не ответит сразу, но в племени уже ценили его волю, силу и выносливость. Уи был готов кричать всю ночь и все утро. Так долго, пока ему не ответят. Уи умолял Луну смилостивиться, и в тот момент, когда он уже не надеялся услышать ответа, землю покрыл гул.
— Луна?! — закричал изо всех сил Уи, но никто ему не ответил. Лишь усилился шум, да поднялся ветер.
Гул шел отовсюду, сотрясая землю. В рассыпную бросились птицы, заполонив гвалтом всю долину. Из своих укрытий бросились грызуны, антилопы. В нескольких шагах от него пробежали зебры. Шум окружил Уи со всех сторон, а вдалеке, на самом горизонте, он увидел темное облако, покрывавшее собой все, что открывалось его взору. Испуганно Уи посмотрел на Луну. Безмолвно она глядела на него с небосвода.
Неужели… Он тоже прогневал ее? Он не хотел!
— Прости, Луна! Луна! О Луна… Я не хотел прогневать тебя… — кричал Уи, понимая, что навлек на себя и на всех гнев Луны. — Прости, Луна! Преврати меня в зайца! Рассеки мне губу, — мальчик бросился на колени и исступленно взмолился к бледному светилу. — Преврати в червяка, но не гневайся. Луна! Луна! Лу…
Напрасно Уи звал Луну. Тьма накрыла его и всю саванну. Тьма забрала с собой ориксов, жирафов, птиц и змей. Поглотила тьма протоптанную к водопою тропу и поселение бушменов, в котором остались мать, отец, да старик Нани.
Тьма поглотила весь мир, забрав Уи с собой, и до последнего вздоха он раскаивался за то, что оказался не лучше зайца, обрекшего на всех гнев Луны.
Комментарий к Гнев Луны
Легенда о Луне и зайце* — одна из легенд бушменского эпоса, объясняющая появление смерти
========== Либер-танго Мона Лизы ==========
***
Под конусом желтого света Альберт увидел силуэт. Спрятавшись во мраке, Альберт поправил ворот отглаженной рубашки, выпрямился и вздохнул, уловив нежный аромат духов. Ландыш? Апельсин? Этот силуэт он видел не впервые. В Лувр Альберт заглядывал всю последнюю неделю перед концом света и каждый раз замечал перед стеклянным аквариумом Джоконды девушку.
Она сидела на небольшой табуретке, обитой бархатом. Слушала музыку и ничего не замечала вокруг себя. Изредка незнакомка покачивалась в такт. Крупные наушники смешно придавливали ее объемную копну мелко-волнистых волос, и они топорщились мелким бесом в разные стороны. Все ее действия Альберт знал досконально, словно его приставили следить за ней. Перед шедевром Да Винчи незнакомка проводила несколько часов, а затем уходила. Она вызывала у него неподдельный интерес, и Альберт все хотел подойти, но не решался… До самого последнего дня. Чем он рисковал, в конце концов? Тем, что перед концом света ему откажут в знакомстве?
Выйдя из темноты, Альберт оправил выбившийся конец шейного платка и громко откашлялся. Незнакомка его не услышала. Высоко задрав голову, она блаженно прикрыла глаза, будто питалась странной энергией, исходившей от Мона Лизы. Перед ней предстал Альберт, и незнакомка испуганно вскрикнула.
— Простите… Я не хотел напугать.
— Нет. Ничего… Я просто не ожидала…
Она сняла с себя наушники и резво скрутила из проводов аккуратный клубочек. Как кошка. Украдкой Альберт оглядел ее с головы до ног и остановился на лице. Впервые он увидел ее. В аккуратных чертах прослеживалась едва уловимая восточная нотка. Миндалевидные глаза. Точеные скулы. Незнакомка отдаленно походила на Айшварию Рай, да вот только более бледную и с пышными волосами, торчавшими в разные стороны мелкими кудрями. С плеч ее свисал черный плащ. На вороте распустились объемные розы. Под плащом — словно лава красное платье с глубоким клиновидным вырезом.
— Не думала, что увижу кого-то здесь, — мягко прожурчал голос незнакомки. Кокетливо качнув носком туфли, она с нескрываемым любопытством оглядела Альберта. Видимо, встреча по одежке удалась. — У Джоконды нынче мало гостей.
— Конец света. Миру не до высоких мыслей. Не до вечного искусства. Разве нет?
— И почему же вы здесь?
— Я… — хороший вопрос. Сейчас Альберт пришел из-за нее, но его появлению в музее были и другие причины. — Стыдно признаться. Я всю свою жизнь не мог дойти до Лувра. А сейчас… Самое лучшее время. Да и очередей нет.
Незнакомка засмеялась, миленько поморщив прямой нос. На ее шее Альберт увидел черную бархотку, украшенную медальоном. Было в этом аксессуаре нечто, придавшее незнакомке еще большее сходство с кошками. Альберт любил кошек.
— Мишель, — незнакомка в мгновение ока исчезла, и Мишель кокетливо протянула руку. Альберт не преминул склониться над маленькой ладошкой.
— Альберт.
— Ты часто заходил сюда, но так ни разу и не подошел. Только сегодня.
— Что?
— Я видела твое отражение в стекле, — призналась Мишель, ткнув пальцем в защитное стекло, укрывавшее Джоконду. Она мягко улыбнулась, и Альберт покраснел, смущенно потрепав затылок.
Его словно поймали с поличным. Закусившая губу Мишель была собой довольна, оттого гордо вскинула голову. Она смотрела смело, с вызовом, словно говорила: я все знаю; я знаю о твоих мыслях; я знаю, почему сегодня ты пришел ко мне. В ее глазах горел странный огонек, выдававший и другие мысли, но Альберт боялся обмануться.
— Я ходил по всему музею, а ты всегда была у Мона Лизы.
— О!.. — в мгновение поменялось настроение Мишель. — Мы знакомы с ней так давно, что от ее улыбки меня попросту тошнит. Знаешь, почему последние дни я провожу здесь? — спросила Мишель и, не дожидаясь ответа, продолжила. — Мой дедушка — художник. Мой отец, мать. И даже старший брат. Все они восхищались ею, и пытались хоть как-то передать в своих работах великий гений Леонардо. Представляешь их разочарование, когда вдруг малютка Мишель решила пойти учиться на учителя иностранных языков, — она отвернулась, и от гнева у нее раздулись ноздри. — Меня ведь запихали в школу изящных искусств… Ненавижу все это! Каждый раз меня приводили сюда. К ней… Как к Мадонне в церковь, и велели чуть ли не молиться. Ненавижу их всех. Ненавижу ее.
Мишель не врала. Она не старалась скрыть своей злости, и Альберт невольно восхитился. Во гневе ее крупные глаза показались ему еще красивее, и все же он не понимал. К чему такой мазохизм? Приходить туда, где тебе плохо. Почему? Зачем Мишель приходила сюда всю последнюю неделю? Мучить себя?
Вряд ли бы кто понял Мишель, но Мона Лиза и вправду стала ее иконой. Чем-то, что придавало ей сил, не смотря на всю ненависть. Мишель было страшно. Да и был на Земле хоть кто-то кому не было страшно? Конец света. Все они умрут, возможно, страшной смертью. Все погибнет, а здесь, подле стеклянного аквариума, в стенах Лувра, было необычайно тихо и спокойно. Особенно подле ненавистной Мона Лизы, улыбавшейся едва ли не с издевкой. Мишель не осталась в долгу, и губы ее также подернула едкая ухмылка. Джоконде было все равно. Равнодушно она посмотрела над головами из своего аквариума.