Смотрел он при этом так, словно ждал немедленных уверений в вечной дружбе и пылких извинений за разлитое зелье. Солурд подумал, что после такого щелчка по самолюбию Снейп его отравит. А ещё — что ничего удивительнее ему не встретится, можно и умирать спокойно.
Внутри поселилось странное чувство утраты, а скулы, казалось, всё ещё сжимали ледяные пальцы, которые хотелось стиснуть в своих тёплых ладонях и греть до тех пор пор, пока кровь не обратится лавой.
— Хорошо, что всё обошлось, — осторожно ответил Огилви, не уточняя, что именно «обошлось», вернее, «обошло» его стороной. — А кто принёс меня сюда?
Вопрос показался заторможенному сознание очень важным, но профессор лишь скривился, словно залпом выпил стакан лимонного сока с уксусом. Сложил руки на груди, смеряя хаффлпаффца строгим взглядом (в котором Солу померещилась настороженность), мол, а достоин ли ты этой информации, и процедил:
— При вашем бессознательном теле записки не обнаружено. И, раз вы настолько пришли в себя, что можете думать о таких глупостях, я пойду. Выздоравливайте.
Зельевар просочился сквозь ширму, словно очеловеченный туман — даже ткань не шелохнулась. Тихо заворчала медиведьма, и враждебные нотки в её голосе трудно было не заметить, а вот разобрать слова никак не удавалось. Снейп проворчал что-то в ответ, звякнули фиалы, и всё стихло.
Ещё через полчаса — Солурд от скуки секунды считал — в облаке запахов земли, перегноя, травяного сока и ванили ворвалась профессор Спраут, нервно заламывающая руки. Он и рад был успокоить своего сердобольного декана, готового за каждого барсучонка биться до последнего, но и слова не смел вставить в быстрое журчание речи. Голос Помоны Спраут, мягкий и успокаивающий, возымел воистину магическое действие: Сол сам не заметил, как уснул.
И снился ему белый силуэт, тихо приговаривающий: «Глупый-глупый Сол», и колким снегом просачивающийся сквозь зябнущие пальцы.
Комментарий к Кусь седьмой
Абзац из след.главы: https://vk.com/wall-46934002_120
========== Кусь восьмой ==========
Во второй раз Солурд очнулся глубоким вечером. Его дыхание сбилось, а горячие пальцы судорожно сжали простынь. В Больничном крыле царила сонная темнота, разбавленная тихими шорохами, гулом ветра за окнами и запахами перечной мяты и мёда. Он сел на постели, повёл носом, втягивая прохладный воздух — не показалось ли. Нет. К запаху мёда примешивалась ваниль, щекочущие рецепторы цитрусы и что-то остро-солёное. Солурд тихо позвал:
— Ребята?
И услышал недовольное ворчание, разбавленное короткими смешками и шелестом ткани. Сначала показалась хмурая Ронова физиономия, затем плечи, руки, встрёпанная макушка Гарри и, наконец, словно пелена спала — и перед койкой оказались два безбашенных Гриффиндорца, нагло проникших в Больничное крыло.
Первым немую сцену разрушил Поттер, непосредственно усевшийся у Сола в ногах. Он выглядел бледным и уставшим — круги под глазами, размером с чайные чашки, наводили на весьма интересные подозрения, — но очень довольным собой и миром. Рон казался его негативом: цветущий и угрюмый, он наклонился, поднял с пола блестящую ткань и, свернув в маленький комок, спрятал в карман чёрных штанов. Огилви подумал, что, доведись ему носить такой же нелепый свитер — красно-оранжевый, с буквой R на всё пузо, — тоже был бы далёк от блаженства. А вот Гарри, казалось, его красно-зелёный, с готической H, ничуть не смущал. Солурд возблагодарил небо, что ни его мать, ни бабушка вязанием не увлекались.
— Привет, Сол, — радостно прошептал Гарри, болтая ногами в воздухе. — Слышал, тебя Снейп хотел Амортенцией напоить, но что-то пошло не так, да?
Хаффлпаффец в который раз удивился, какими причудливыми путями иногда ходят слухи. Ты в одном углу замка чихнул, а в другом тебя уже похоронили.
— Скажешь тоже, Гарри, — ответил, на удивление, Рон, замерший рядом с постелью недрёманым стражем. — Кому эта «волчья ягода» нужна.
Он вздёрнул губу, как атакующий зверь, и Солурд только глаза навстречу распахнул, мол, ты чего, друг, я же хороший. Творилось что-то неладное, что-то сильно неладное, и Огилви не мог понять, какое отношение его скромная персона имеет ко всему происходящему. Логика Рона, судя по всему, эти взаимосвязи видела даже слишком хорошо.
— Рон… — укоризненно протянул Гарри, но его мягкий тон не впечатлил даже Сола, не то что Уизли, непримиримо сложившего руки на груди. Знай их Солурд чуть хуже, решил бы, что кто-то кого-то ревнует.
— На самом деле всё было не так, — быстро вставил он, опасаясь, что эти двое сейчас устроят словесную баталию и привлекут ненужное внимание. Гарри повернулся к нему, заинтригованный, а Рон выглядел так, словно смотрит чисто за компанию. — А где Гермиона?
— Спит, — небрежно пожал плечами Гарри, — сладко-сладко спит, — его поведение Солурда начинало пугать, особенно огромные зрачки, оставляющие видимой лишь узкую зелёную каёмку радужки. Но он старался не подавать вида. Тем более его палочка, пусть и в большинстве случаев бесполезная, ныне хранилась у медиведьмы в заложниках.
— Понятно, — ничерта он не понимал, на самом деле. — А я у Снейпа котёл с зельем перевернул, поцарапался, облился весь — лечусь теперь. Вот и всё.
— Скучно, — надулся Гарри, дёргая плечами, — на меня Мыш наш смотрит как-то странно, позавчера вообще подошёл вплотную, почти в макушку уткнулся. И говорит: вы, Поттер, даже дышите неправильно, миллион баллов с Гриффиндора! А сам тоже дышит странно, резко так, проворчал ещё, мол, «не оно». Думал, накинется сейчас и сожрёт, еле удрал.
Солурд слушал эти откровения с широко распахнутыми глазами, а Рон — с перекошенным от злости лицом. Они переглянулись, и оба услышали — отражением мыслей друг друга — одно слово:
«Песец».
Или что-то не столь цензурное, но не менее отражающее их мнение. Гарри нужно было спасать, а вот от кого и чего — оставалось неясным, судя по всему, даже его лучшему другу.
— Ты, кстати, успел что-нибудь узнать? — спросил Гарри, шлёпнув ладонью по накрытому одеялом колену Солурда. — Про запах.
— Да, я… — он хотел сказать про Амортенцию, про странное поведение Снейпа и вездесущие ирисы, про отсутствие директора, о котором никто не знает, про Сияние, про то, что сам Гарри пахнет уже не так и не тем, про… Но вместо этого он моргнул, слабо улыбнулся и виновато пролепетал: — Не успел, Гарри, прости. Отработка эта… Отравление. Всё так завертелось…
— Ага-ага, — несколько раз кивнул Поттер. Вроде и ответил, вроде и в тему, но отсутствующий взгляд показывал: не слышит. — Я тут подумал, Сол, не надо никого искать. Само как-нибудь, — он покрутил рукой в воздухе, — найдётся.
Рон при этих словах — Огилви заметил краем глаза — оскалился совершенно по-волчьи, как зверь, защищающий детёныша. Солурд поймал его взгляд, серый, как предштормовое небо, и кивнул: разберёмся. Рон нахмурился, но кивнул в ответ.
Они ушли через пару минут, оставив в честной душе Солурда десятки смутных образов и мрачных подозрений. Поттер пахнет как Амортенция. Пах. Единожды почувствовав её запах, забыть его Огилви уже не мог. Он сжал горячими пальцами переносицу, разбирая запахи на ниточки, но те путались, смешивались, как клубки после игр шкодливого котёнка — не развязать. Голова гудела от противоречивых мыслей.
Ещё и «вопиющий случай» не давал покоя. Зачем для этого случая обязательно нужен директор Дамблдор, который куда-то пропал? Что вопиющего в отравившемся зельем ученике? Наверняка каждый третий подросток в Хогвартсе приходит к медиведьме именно с этим диагнозом, а конкретная проблема — это уже частности.
Он закрыл глаза, откинулся на подушку и принялся караулить сон.
«А у Сияния запаха нет», — с мутным удивлением ещё успел подумать Солурд, прежде чем его сморило.
Прохладным утром, прозрачным и пахнущим всё той же вездесущей мятой, его разбудило тихое переругивание на два голоса. Профессор Макгонагалл и декан Спраут делили шкуру неубитого медведя. То есть его, мистера Огилви, ближайшее будущее.
— Мальчику нужно семейное тепло, чтобы прийти в себя! — горячечно шептала декан, потрясая зажатым в коротких пальцах леденцом. — Вы не имеете…
— Мадам Помфри рекомендует, — последнее слово профессор подчеркнула железным тоном, — не выпускать «мальчика» из поля зрения. Отравление было крайне сильным, может случиться рецидив, и…
— И это только ваши с Поппи догадки! — непримиримо заворчала Спраут, но Солурд по мягким нотками, проскользнувшим в упрямый тон, понял, что победа в этой битве досталась не его декану.
Он чувствовал себя хорошо, голова не кружилась и даже не тошнило. Руки, всё ещё ненормально горячие, лежали поверх одеяла, обе без каких-либо повязок, лишь левую стягивал свежий шрамик. Солурд приоткрыл глаза, из-под ресниц окидывая окружение взглядом. Всё то же Больничное крыло, застывшие друг напротив друга профессора и сосущее чувство голода в желудке.
— Пусть мистер Огилви сам решит, что ему лучше, — строго, но уже без злости предложила профессор Макгонагалл, не иначе как кошачьим чутьём заметившая его пробуждение.
Декан тут же всплеснула руками, впихнула в пальцы ученика длинную красно-зелёную конфету — Солурду показалось, что та сразу начала плавиться от жара его ладоней — и заботливо, как любящая мама, подоткнула одеяло. Декана весь Хаффлпафф обожал и боготворил за те доброту и тепло, что она дарила им на протяжении долгих десяти месяцев вне дома каждый год, по мере сил и необходимости защищая своих подопечных и от Снейпа, и от Макгонагалл, и даже от последствий их собственной глупости. Поэтому, пока она излагала Солурду то, что уже случилось и то, что, по версии некоторых личностей, — тяжёлый взгляд на Макгонагалл — может случиться, он почтительно внимал.
И старался не слишком горевать, соглашаясь остаться на всё Рождество в Хогвартсе. Раз медиведьма, профессора и, кажется, даже стены замка хотели, чтобы он остался — он останется. Будет больше времени во всём разобраться.
Комментарий к Кусь восьмой
https://vk.com/wall-46934002_125
========== Кусь девятый ==========
Уроки тянулись, как лучшая жвачка близнецов Уизли — нудно, тяжело и монотонно. Солурд полностью оправился от отравления и теперь вынужден был выслушивать всевозможные версии досужих сплетников, стараясь не слишком хищно скалиться на особо нелепые обороты. Оказывается, пока он там на больничной койке загорал, жадные до сплетен, взбудораженные наступающим Рождеством студенты чего только не напридумывали: и страстную любовь Снейпа к нему, и великую ревность ко всему живому, и тайный роман, и даже версию, где Снейп является несчастной жертвой вероломного Огилви. Мол, влюбил в себя несчастного, а потом с чистой совестью по девкам пошёл. Каз-зёл.
Солурд слушал всё это, хлопал ресницами, рот открывал… Сначала ещё отшучивался, потом отбрехивался, потом отгавкивался. Потом ему это надоело, и он включился в негласный конкурс «Придумай самую нелепую историю о Снейпе и Огилви», и четыре версии (включающие в себя инопланетян, кольца Сатурна и единорогов) спустя от него отстали, ошалев от многообразия вариантов.
Сам Снейп смотрел туча тучей, кривил ядовитый рот и туннельным взглядом обещал все кары подземные, если мистер Огилви… посмеет… сказать не то. Солурд невинно выгибал брови, передёргивал плечами и старался уйти подальше от этой взбешённой мантикоры, пока не приласкали. Жаль, с Зельеварения так просто не сбежишь.
Однокурсники ловили каждое неосторожное слово и взгляд, чтобы потом вывесить свою наблюдательность в Большом зале, как транспарант, и сканировать «единственно верную версию». Солурд бледнел, потел и ругал себя самыми нехорошими словами за ребяческое желание что-то кому-то доказать, рождённое в конце прошлого курса победой Гарри. Не напросись он на Высшие Зелья, не страдал бы весь семестр над котлами, эссе и всякой гадостью, чтобы получить что-то выше тролля.
— Сегодня варим Умострильное зелье, — заявил профессор, замерев перед первой партой, где сусликами застыли Малфой и Забини, жадно слушающие своего декана. Вот где маньяки от науки…
Солурд усмехнулся, вспомнив, как этот самый Малфой иногда тупит на Рунах по-страшному, даром что «наследник чистокровного и великого». У него такие глаза испуганные становятся, когда профессор Бабблинг, потрясая пером, горячо говорит о связях и значениях, которые не в крови, а в сердце. Он потом пришибленный до конца урока сидит, кропотливо вывязывая каждый знак и чёрточку, и…
Мягко запахло полынью.
— Я сказал что-то смешное, мистер Огилви? — пророкотали над самым Солурдовым ухом. Тот вздрогнул, насилу удержав позорный визг, и обнаружил себя сидящим в классе Зельеварения с дебильной улыбочкой на всё лицо. Снейп возвышался рядом с партой, как утёс над деревцем, и хаффлпаффцу стало нехорошо от его внимательного взгляда. Класс затаил дыхание. — Поведайте нам, не стесняйтесь.
Солурд в ответ смотрел испуганно, причём касалось это чувство не только и не столько злящегося Снейпа, а… О чём он только думал? Огилви быстро заморгал, пытаясь то ли прийти в себя, то ли сдержать рвущиеся вовне слёзы, и Снейп поспешно отступил, словно энергетический вампир, получивший свою дозу чужих эмоций.
— Пять баллов с Хаффлпаффа, — спокойно уведомил он и добавил чуть мягче, — не отвлекайтесь.
Знай Солурд его чуть меньше, подумал бы, что Снейпу стыдно за свою невнимательность на отработке. Но это очевидно было не так. Эрни толкнул его локтем в бок, не отвлекайся, мол, и так в минус пошёл, и поспешил в подсобку за скарабеями и имбирем. Класс постепенно оживал, наполнялся опасливыми шепотками и скрипом мелющегося хитина. Огилви дышал неглубоко и часто, то и дело прикрывая нос рукавом мантии — запахи, резкие и неприятные, кружили по кабинету как хищные гарпии, только и ожидающие момента для нападения. Эрни почти всё делал сам, доверив Солу только резать имбирь и благоговейно стоять рядом, поверхностно дыша от восторга. Солурд не хотел его расстраивать.
Он вообще ничего не хотел, только вернуться в спальню, где всё пахнет уютом и теплом, завернуться с головой в одеяло и спрятаться от всего мира на недельку. И чтобы рядом был кто-то, кто обнимет и погладит по голове, ласково шепча, что Сол молодец и всё делает правильно. А то, что неправильно, ещё можно исправить. Например, проследить за Гарри, раз уж Рону это всё никак не удаётся.
Солурд вздохнул, досадуя сам на себя за неугомонное любопытство, но отстранённо так, прекрасно понимая, что пойдёт и будет выяснять.
Стараниями Эрни зелье получилось вполне пристойным.
Так много всего… К ужину у Сола голова пухла от собственной популярности, хотелось каждому любопытному сплетнику лично пожать горло и пожелать спокойного вечного сна. Но он только дёргал уголком губ, шутил несмешно и обидно, и всё больше понимал, что избыток внимания — это Мордред как нехорошо.
Солурд лениво гонял по тарелке варёную морковь — эльфий заговор продолжался — и пытался вникнуть в рассуждения Эрни о правильном питании. Староста наставительно воздевал палец к потолку, затем тыкал этим же пальцем в тарелки и качал головой: непорядок, мол, граждане, даёшь революцию в массы!
— Эрни, дай хоть пожрать спокойно, — пробурчал Джастин, зевая во всю пасть и не подумав прикрыться ладонью. Он был нетипично для себя бледен, казалось, даже каштановые волосы уныло поникли, вопреки боевому характеру. — Я после тренировки сам как морковь, капитан — зверь.
Сидящий рядом Захария отвесил ему шутливый подзатыльник, в притворной угрозе щуря карие глаза и кровожадно скалясь. Солурд смутно удивился: какие такие тренировки, зима же, а на улице с утра метель разыгралась, как нарочно, из замка никого не выпускали.
— Тебе знакомо понятие «тайна»? — проворчал он, наклонив голову вперёд, как упрямый барашек, и смотря из-под светлой чёлки. Теперь угроза стала куда реальнее, прокравшись в мягкий голос. — Тайные тренировки. Тай-ны-е. Не болтай.
Джастин молча поднял руки. Он выглядел лишь самую малость пристыженным, глядя на своего капитана глазами несправедливо обиженного щенка. Не то чтобы Захария проникся, но улыбнулся чуть мягче.