Я поняла, что она на несколько лет моложе меня, ибо дата её рождения была не очень широко известна. Но ей вряд ли исполнилось больше пятнадцати, когда, с одобрения дяди Шарля в 1449 году вышла замуж за Якова, короля Шотландского.
Семейная жизнь этой женщины разительно отличалась от моей. Её муж был сильным, энергичным и воинственным королём, тогда как мой муж — полным ничтожеством, на чьей голове корона оказалась по чистой случайности. От своего мужа она родила четверых здоровых детей, тогда как мне пришлось искать посторонней помощи. Она потеряла своего мужа в сражении, мой же муж не имел ни достаточной смелости, ни ума, чтобы выступить с мечом в руке и победить либо умереть; она была регентшей и осуществляла высшую власть в стране, ставшей для неё второй родиной, тогда как я в своей стране оказалась беглянкой, лишённой какой бы то ни было власти. Если мы и имели в чём-либо сходство, то только в том, что обе были молоды, обе хороши собой — так мне сказали — и обе от природы воинственны. Когда летящий обломок стены поразил Якова, Мария, всегда сопровождавшая своего мужа, приняла на себя командование и довела осаду до победного завершения.
Такова была женщина, которую мне, невзирая на свои личные чувства, предстояло просить о помощи. И с каждым днём эта необходимость ощущалась всё острее. Ибо галлоуэйские шотландцы, убедившись, что я действительно королева Англии и, следовательно, меня нельзя изнасиловать и убить, сочли, что я, должно быть, очень богата и меня следует всячески обирать. Когда я объяснила им, что у меня нет ни гроша и если они не будут кормить меня и мою свиту, наша смерть окажется на их совести, они сильно помрачнели.
Однако они всё же понимали, что я могу так или иначе им пригодиться, и послали гонцов к Марии, в результате чего после Рождества, которое мы так и не отпраздновали, я получила приглашение, вернее приказ прибыть со своими людьми в аббатство Линклуден. Там мне предоставлялось убежище, и там шотландская королева собиралась дать мне аудиенцию.
Всё во мне восставало против такого пренебрежительного отношения, но у меня не было никакой другой надежды получить помощь. Мне не оставалось ничего иного, как отправиться в Линклуден вместе с принцем и небольшой свитой — Генри Сомерсетом и моим верным Джоном Комбом. Там и произошёл один из замечательнейших эпизодов в моей жизни.
В аббатстве нам предоставили удобные просторные покои; настоятель сообщил мне, что его аббатство — одна из любимых резиденций шотландской королевы. Я была рада это слышать. Мне понравились лесистые окрестности с приятном видом на отдалённое море. Я была заинтригована и озадачена словами настоятеля: неужели я приехала в Шотландию для того, чтобы встретиться со вторым Генрихом — только в женском платье?
— Её величество — женщина очень набожная? — обеспокоенно спросила я.
Он ответил не сразу, а по некотором размышлении:
— Нет ни малейшего сомнения, что её величество верит в Бога.
Приходилось быть терпеливой. Всё это время меня кормили очень сытно и вкусно, я поглощала большое количество этого замечательного шотландского напитка — виски, поэтому чувствовала себя как никогда более здоровой и бодрой. Узнав о скором прибытии королевы, я велела моим людям, прежде всего Эдуарду и Генри, нарядиться во всё лучшее, то же самое с помощью Байи сделала и я сама, хотя все мои одежды были уже ношеные.
Затем я вышла в квадратный двор аббатства и стала ожидать, королеву шотландцев. Был ранний январь, и холод стоял пронизывающий. Я испытывала такое чувство, будто вновь жестоко обманута. Но я сохраняла выдержку, а когда Мария наконец появилась, это было для меня большим сюрпризом.
Она въехала во двор на лошади, сопровождаемая вооружённым эскортом и своими фрейлинами. Должна сказать, что посадка у неё была превосходная, столь же превосходно она управляла и лошадью, и я не могла не подивиться изяществу, с которым она соскользнула с седла на поставленный для неё приступок. Изумлённая, я едва не вытаращила глаза: впечатление было такое, будто я нахожусь в присутствии северной богини.
Мария оказалась очень высокой женщиной, почти шести футов без обуви, а на этот раз она была в сапожках на каблуках. При всём том она не имела ни одной унции лишнего веса, а её телосложение отличалось пропорциональностью. Я знаю, есть люди, находящие сорокадвухдюймовый бюст чрезмерно большим, но в сочетании с плоским животом, широкими бёдрами и длинными сильными ногами такой бюст смотрится прекрасно. Разумеется, сейчас все эти достоинства были скрыты шитой золотом одеждой, столь же экстравагантной, как и всё, что было с ней связано, но я не понимала, что употребить по отношению к ней слово «чувственная» — значит ничего не сказать.
Все эти её восхитительные прелести полностью открылись мне лишь впоследствии, пока же я любовалась её лицом и волосами. Вьющиеся золотые волосы Марии ниспадали локонами за плечи. Черты лица были крупные, что вполне, соответствовало всему её телу, и при этом просто великолепные: высокий лоб свидетельствовал об уме, широко расставленные глаза — о зоркости зрения, прямой нос — о повелительном характере, широкий рот — о щедрости, а квадратный подбородок — о силе воли. Из этого описания можно сделать справедливый вывод, что я нашла шотландскую королеву весьма привлекательной.
К счастью, и она проявила подобное же восхищение.
— Ваша светлость, — воскликнула она, — да вы, оказывается, ещё красивее, чем утверждает молва!
Измученная с дороги, в запачкавшихся одеждах я выглядела далеко не лучшим образом и восприняла её слова как самый приятный комплимент. Однако моя радость немного поубавилась, когда я стала представлять королеве Марии свою свиту и заметила, с каким интересом она рассматривает Генри Сомерсета, который был ещё более красивым мужчиной, чем его отец. Однако я пожертвовала бы всем, лишь бы заручиться помощью этой женщины, могла даже, в случае надобности, пожертвовать и Генри, уступив его, как я надеялась, лишь на некоторое время.
В действительности мне пришлось пожертвовать гораздо большим, чем я предполагала; в этом я очень скоро убедилась. После очередной обильной трапезы, сопровождаемой ещё более обильными возлияниями, ибо королева шотландцев очень хорошо усвоила обычаи страны, которая стала для неё новой родиной, она заявила во всеуслышание, что мы с ней должны поговорить наедине, выяснить, каковы наши общие интересы. Я поддержала её предложение, подозревая, что мне предстоят трудные переговоры, но я не имела даже отдалённейшего понятия о том, что меня ждёт.
Королева проводила меня в свою опочивальню и отпустила всех своих служанок. Мы остались одни. В камине жарко полыхал огонь, и, пользуясь этим, она стала сбрасывать с себя одежды, одну за другой; я наблюдала за её раздеванием с изумлением, смешанным с некоторой завистью, ибо она была с избытком наделена красотой и статью, даже волос на лобке было с избытком. Раздевшись донага, она принялась сладострастно перекатываться по постели; заметив, что я с некоторым опасением наблюдаю за ней, Мария села, утонув в облаке золотых волос, и сказала, как бы оправдываясь:
— Так я разогреваюсь. Почему бы вам не последовать моему примеру, милая Мег?
Вину за всё последующее я возлагаю на виски. Естественно, я не хочу вдаваться в подробности, но, одурманенная крепким напитком, я не увидела ничего предосудительного в том, чтобы принять её предложение; катаясь нагишом перед пылающим камином, я и в самом деле разогрелась, тем более что и Мария продолжала кататься. Кровать оказалась не так уж широка, и через несколько мгновений она лежала на мне, точно была мужчиной.
В скором времени, измученная этими эротическими кувырканиями, я крепко уснула; примерно через час я проснулась с раскалывающейся от боли головой, но с чувством приятного томления во всём теле. Когда я присела на кровати и, придя в себя, стала вспоминать о происшедшем, меня вдруг охватило ужасающее чувство вины. Оглянувшись, я увидела, что моя, хозяйка сидит в кресле перед пылающим камином, во всём великолепии своей наготы, и, потягивая виски из кубка, наблюдает за мной. Увидев, что я проснулась, она спросила:
— У вас болит голова?
— Просто разламывается.
— Обычная история, если спишь днём, — согласилась она. — Однако если не спать, голова трещит ещё сильнее. — Она наполнила ещё один кубок и принесла мне — впечатляющее зрелище. — Выпейте, и вам станет лучше.
Так-то так, подумала я, но что будет, когда действие вина кончится. Но так как я была в её руках в самом буквальном смысле, я не видела другого выхода, кроме как подчиниться. Когда же я осушила кубок, всё кругом снова представилось мне в розовом свете. Она села рядом и, лаская меня, сказала:
— Нам надо поговорить.
Я не знала, что мы можем сказать друг другу, но Мария снова удивила меня.
— Вам нужны люди и деньги, — заметила она.
— Да, конечно, — ответила я, отвечая ласками на её ласки. Именно этого она; очевидно, хотела, и тут было ещё много возможностей.
— Думаю, я могла бы вам помочь, — сказала она неожиданно.
— Я была бы вам вечно признательна.
— Насколько признательна? — спросила Мария, слегка ущипнув меня в самом важном месте.
Мои глаза, всё это время закрытые, сразу открылись. Мне подумалось, что как раз в этот момент я проявляю свою благодарность, со всей возможной щедростью предоставив в полное её распоряжение своё тело. Но я сочла, что высказать эту мысль вслух — неразумно.
— Скажите мне, чего вы хотите.
— Я ищу надёжности и спокойствия.
Ещё один сюрприз. Я готова была бы поклясться, что меня держит в руках самая ненадёжная и беспокойная женщина на свете.
— Для нас обеих, — добавила Мария.
Я потёрлась носом о её шею. Удивительно, как быстро может изменяться ситуация.
— Договор о вечной дружбе между нашими народами, — пробормотала Мария и тоже потёрлась о меня носом, но, гораздо ниже, чем я. — И любовь между её правителями, которая будет закреплена женитьбой принца Уэльского на моей дочери Марии.
Так как Эдуарду только что исполнилось семь лет, а принцесса Мария была на четыре года моложе, это условие показалось мне вполне приемлемым.
— Да, конечно.
— Нам отойдут также крепости Берик, Алник и Бамборо.
Это предложение, произнесённое на уровне моего пупка, настолько меня ошеломило, что мышцы моего тела сразу напряглись и колени вздёрнулись к её голове. Подняв голову, Мария укоризненно посмотрела на меня: она не любила, чтобы её прерывали, когда она предавалась чувственным удовольствиям или занималась делами.
— Мои лорды никогда не согласятся, — сказала я.
— Дражайшая Мег, если я и помогу вам вернуть себе власть, то только для того, чтобы вы пользовались ею неограниченно. — Это предположение прозвучало весьма заманчиво. — К тому же, — продолжала она, возобновляя исследование моего тела, — если мы будем вечными союзниками, какое это имеет значение?
Вести переговоры в таких условиях оказалось весьма трудно, требовались титанические усилия, чтобы сосредоточиться. Дражайшая Мария, очевидно, имела богатый опыт в подобного рода делах; я поняла, что мои девические развлечения с Беллой — почти невинная забава. И я согласилась отдать крепости, если полностью возвращу себе власть.
— Вот и отлично, — сказала Мария. — Я знаю, что до конца жизни мы будем очень нежно любить друг друга, милая Мег. И ещё одно дело. — Она снова высасывала из меня все силы. Я с закрытыми глазами откинулась головой на подушку, потеряв всякий интерес к государственным делам. — Ваш молодой Сомерсет, — с неожиданной застенчивостью продолжила Мария, — очень красивый малый.
Мои глаза вновь широко раскрылись от удивления. Эта женщина поистине ненасытна... и всеядна. Она почувствовала необходимость в дополнительных объяснениях.
— Хорошо, — сказала она, — разумеется, он не столь красив, как вы. С другой стороны, дражайшая Мег, я бедная одинокая вдова. Но будем откровенны друг с другом, есть нечто, чего вы не можете сделать для меня. — Никогда ещё я не чувствовала себя такой беспомощной. — Ни я для вас, — великодушно добавила она. — К тому же, деля одного любовника, мы станем ещё ближе друг другу, не правда ли?
Вся следующая неделя прошла как одна непрекращающаяся оргия. Не сомневаюсь, что все знали о происходящем, но и духовенство, и слуги королевы шотландцев, казалось, воспринимали наше противоестественное поведение как вполне естественное, тогда как Генри Сомерсет чувствовал себя на седьмом небе, проводя время с двумя из трёх самых красивых, чувственных и жаждущих мужской ласки женщин в Европе, готовых поделиться всем, что имеют. Что бы ни творилось вокруг Марии, она никогда не теряла головы и не забывала о делах, поэтому в своё время я получила договор, условия которого были уже обговорены нами: он предусматривал помолвку принца Эдуарда и принцессы Марии, заключение вечного союза между Англией и Шотландией и передачу крепостей Берик, Алник и Бамборо. Войти в силу этот договор должен был сразу же после того, как я верну себе власть. Я поставила свою подпись не колеблясь, мне важно было вернуть власть, а всё остальное — дело второстепенное.
Я чувствовала себя счастливой, исключительно беззаботно проводя время, и всей душой отдыхала от пережитых испытаний и треволнений, которые выпали на мою долю в течение последних шести лет; боюсь, что я никогда так и не оставила бы аббатство Линклуден, если бы с такой же властностью, как Мария, меня не потребовали бы к себе государственные дела. Джаспер Тюдор сообщил мне о замечательной победе под Уэйкфилдом.
Сначала мы были ошеломлены, но затем почувствовали большую радость. Однако Мария выглядела не слишком довольной, ибо полученное известие означало, что у меня уже нет необходимости полагаться исключительно на её помощь. Но я всё ещё не имела никаких денежных средств и, хотя мечтала, присоединившись к своей победоносной армии, довершить уничтожение йоркистов, знала, что моим солдатам необходимо оплатить их ратный труд. Мария дала мне денег, правда не в достаточном количестве, но на великие дела денег никогда не бывает достаточно. Она также послала со мной в качестве телохранителей отряд шотландских горцев, самых необузданных людей, которых я когда-либо видела. Они ходили в юбках, обнажавших их багровые костлявые колени, не носили доспехов и были вооружены небольшими палашами-клейморами, маленькими круглыми щитами, и ещё более маленькими кинжалами-скеандху. Редко бывая трезвыми, они не слушались приказов, то и дело дрались между собой, но, невзирая на всё это, не терпели, чтобы их задевали. Я подозреваю, что королева шотландцев отдала мне этих головорезов для того, чтобы избавиться от них.
Последний долгий час перед расставанием, мы провели, катаясь в объятиях друг друга, на её постели, затем, заливаясь слезами, расстались. Я, как надеялась, отправилась, чтобы увенчать себя славой и вознести на прежнюю высоту Ланкастерский Дом.
Путешествие на юг, где, стоя лагерем, меня ожидала моя армия, заняло около недели и было сопряжено с немалыми трудностями. Дороги и погода оказались скверными, а когда шотландские горцы перешли через границу, мне лишь с большим усилием удавалось удерживать их от насилий и грабежей. И всё же моя репутация пострадала от нескольких неприятных происшествий. В Йорке, однако, меня приняли очень радостно; Клиффорд, Уилтшир и Джаспер проводили меня к городским воротам и показали на разлагающиеся головы Йорка и Солсбери, увенчанные бумажными коронами. Сознаюсь, зрелище довольно омерзительное, но принц Эдуард захлопал в ладоши, и я не решилась упрекнуть его, ибо хотела воспитать в своём сыне воинственный дух, начисто отсутствующий в его номинальном отце.
Я прибыла в Йорк 20 января и решила сразу же, пока йоркисты, как мне сообщили, всё ещё в смятении, направиться на Лондон, вызволить короля и снова обрести все наши королевские прерогативы. Мои лорды также склонялись к такому решению, однако указали, что старший сын и наследник Йорка, граф Марч, находящийся на западе, всё ещё на свободе и, судя по донесениям, собрал большую армию, чтобы отомстить за смерть отца: Этого юношу я время от времени встречала, когда он был совсем ещё ребёнком. Но я не видела его несколько лет, да и сейчас не испытывала желания видеть; хотя до меня и доходили слухи, будто он изрядно подрос, стал высоким, сильным и красивым молодым человеком, не думаю, что я заслуживаю порицаний за то, что не усмотрела в этом девятнадцатилетнем юноше, совершенно неопытным в военных делах, сколько-нибудь серьёзную угрозу моим честолюбивым устремлениям. Тем не менее, уступая советам моих лордов, я отправила часть моей армии под командованием Джаспера Тюдора, чтобы расправиться с молодым графом. Остальная часть армии продолжала двигаться на юг, ибо я хотела не только захватить Лондон, но и освободить короля, а заодно расправиться с последним сколько-нибудь значительным вождём йоркистов — Уориком, который, как явствовало из донесений моих лазутчиков, двигался на север, навстречу мне.