Обрывы были с обеих сторон выбранной им тропинки, но в Англии хватало своих трудностей. А в Константинополе его семья была окружена роскошью, какой они не знали прежде, его годовой доход как генерала, командующего артиллерией, во много раз превышал ту сумму, которую он заработал за всю свою жизнь. Рубашка и камзол честного английского йомена давно были выброшены за ненадобностью, туника из чёрной с золотом парчи, которую он носил теперь, была такой длинной, что чуть не подметала улицу.
Мэри тоже очень изменилась. Здесь она стала носить принятую у местных одежду, её пояс и чепец были расшиты драгоценными камнями. Но изменился не только её внешний вид. Робкая, несчастная женщина, ступившая на землю Константинополя, превратилась в уверенную даму, жену процветающего человека. Конечно, Мэри прекрасно понимала, что Хоквудов как католиков здесь не Очень любят, но она успокаивала себя тем, что её дом полон прекрасных вещей, а муж её — друг императора. Мэри понимала, что её дети могут попасть в неприятные ситуации, но она верила, что они выйдут из них с честью. Её уверенность помогала ей, она никогда не думала, что муж сможет достичь такого высокого положения.
Даже самый обыкновенный византиец мог наслаждаться роскошью, не доступной английскому лорду. Джон с ужасом вспоминал, какие усилия требовались дома, чтобы наполнить единственную бадью, в которой все члены семьи мылись по очереди. В Константинополе из кранов текла вода, а в домах знати была и холодная и горячая вода, которая поступала из огромных хранилищ, находившихся за чертой города.
Вспоминая вкус жилистого, похожего на подмётку английского мяса, Джон сравнивал его с молодой византийской бараниной, приправленной специями, о которых раньше он мог Только слышать. А разве можно сравнить резкий английский эль и мягкие белые и красные вина, которые подаются здесь к каждому блюду... А дождливая весна и холодная зима в Англии много проигрывали по сравнению с бесконечным византийским летом... Когда с Чёрного моря налетал северный ветер и все местные тряслись от холода, Джону очень хотелось предложить им поблагодарить Бога за то, что они не знают, что такое норд-ост, приходящий в январе с Северного моря в Суффолк.
Но, что более важно, скромное положение Хоквуда в Англии не шло ни в какое сравнение с тем высоким положением, которое он занял в Константинополе. Он беседовал с императором, наверное, каждую неделю. Человека, правящего только городом, многие не сочли бы за важную персону, но Константин XI был потомком римских императоров. Он достойно нёс эту ношу и чаще грустно, чем улыбаясь, взирал на происходящее вокруг. Император не допускал и тени сомнения в том, что город выдержит натиск османцев и что он лично будет руководить его обороной.
Задача была действительно грандиозной. Однажды император объявил Хоквуду, что народ Константинополя потерял воинственный настрой, который был присущ его предкам. Дело не в том, что они трусливы, предположил Джон, просто они не могли представить себе, что кто-нибудь способен положить конец их безоблачному существованию. Константинополь однажды был захвачен, но с тех пор прошло два с половиной века. Рассказы о насильниках и грабежах до сих пор будоражили воображение людей, но все помнили, что ненавистные франки ворвались в город из-за предательства и что они не атаковали стен города.
Таким образом, в настоящее время менее пяти тысяч человек из населения в несколько сотен тысяч были готовы к вооружённому сопротивлению. Для защиты стен такой протяжённости это совсем немного. Константин потерял надежду на помощь Запада. Ему постоянно обещали прислать добровольцев, но только несколько человек последовали примеру Джона Хоквуда.
Оборонять город должны были эти пять тысяч человек, а также пушки. Бронза для пушек была отлита по меньшей мере двадцать лет назад, и Хоквуд сомневался, что он выдержит длительную стрельбу. Ему не разрешали проводить пробные выстрелы, поскольку грохот выстрелов раздражал жителей, а император беспокоился за сохранность стен, которые могли обвалиться от вибрации. Хоквуду разрешили переместить пушки на позиции, которые он считал наиболее важными. Солдаты при этом ворчали, недовольные тем, что их заставляют двигать такую тяжесть. Великий дука Нотарас презрительно наблюдал за всем происходящим, считая все меры по защите Константинополя бесполезными из-за огромной силы османцев. По его мнению, Константинополь мог спасти договор с неверными и выплата им дани.
— Мы нужны им здесь, — настаивал великий дука. — Мы для них окно в мир. Для чего им уничтожать нас?
У Джона Хоквуда не было времени на подобные разговоры. Он считал, что Константинополь мог быть удержан даже тем количеством людей, которые находились в их распоряжении. Османцы не были моряками и поэтому три мили стен (от Золотых ворот на юге и до акрополя на северо-востоке, а также выходившие к Мраморному морю) нужно было просто постоянно патрулировать. Несколько вражеских галер не могли разбить плавучее заграждение у Золотого Рога, генуэзцы удерживали Галату с северного берега, поэтому османцы не могли атаковать и с этих направлений. Таким образом, для защиты стены Феодосия, перед которой был громадный ров и которая тянулась три мили по суше, вполне хватило бы четырёх тысяч решительных защитников, поддерживаемых артиллерией. Даже у турок не было достаточного количества людей для штурма всей стены сразу.
— Константинополь будет удержан, ваше величество, — заверил Хоквуд императора во время их последнего осмотра позиций.
А теперь, думал Хоквуд, когда почти загнанные лошади отдыхали и выигравшие «голубые» охрипшими голосами всё ещё скандировали, радуясь победе, а побеждённые «зелёные» впали в уныние, эти стены даже не будут атакованы — по меньшей мере в обозримом будущем. Ему хотелось хоть бы мельком взглянуть на то, что происходит по другую сторону Босфора, во владениях мёртвого султана.
Толпа вырвалась с ипподрома и направилась в город. Вечерело, но мало кто собирался спать в эту ночь. Люди ходили толпами, в поисках винных лавок. Наиболее осторожные владельцы домов закрыли окна ставнями. В эту прохладную февральскую ночь могли вспыхнуть горячие стычки между «голубыми» и «зелёными»...
— Я думаю, нашего наездника подкупили, — раздражённо сказал Василий Нотарас. Он шёл впереди своих брата и сестры, разглядывая людей в толпе, его белая шёлковая туника развевалась. — Парня надо хорошенько высечь.
— Его следует наказать в любом случае, — согласился Алексей. — Смотри-ка, Кто идёт...
Огненная копна волос Кэтрин Хоквуд плыла над спешащей толпой. Голову Кэтрин венчала шляпа, добавлявшая к её и так «немаленькому» росту ещё два фута...
— Проклятие! С ней родители... — пробормотал Василий.
— Мы должны увести её, — решительно сказал Алексей. Он знал о страсти брата и о его решимости довести дело до конца и по возможности именно этой ночью, поскольку стража будет ослаблена.
Василий, схватив сестру за руку, прибавил шагу. Он шёл напролом, распихивая людей. Ему вслед сыпались проклятия, кое-кто даже выхватывал кинжалы... Но, узнав сына великого дуки, люди прятали оружие, потому что гнев отца этого молодого человека был страшнее императорского. Приходилось терпеть наглость его высокомерных сыновей.
— Энтони! — крикнул Алексей. Энтони Хоквуд обернулся и, увидев Анну Нотарас и её брата, остановился.
— Мы проиграли, — сказал Алексей, — не хочешь залить горе с нами за компанию?
— Конечно... с удовольствием, — согласился Энтони. — Он хорошо говорил по-гречески, так же, как и все остальные члены его семьи.
Энтони застенчиво улыбнулся девушке. Шестнадцатилетняя Анна Нотарас была высокой и очень стройной. Она походила на брата, но черты её лица были гораздо мягче. Глаза — огромные и чёрные — излучали необыкновенный свет. Волосы её, такой же полночной темноты, как и глаза, были собраны в узел и подчёркивали белизну шеи; голову венчала шляпа цвета золота. Широкая чёрная повязка охватывала её лоб и спускалась на плечи, сочетаясь с чёрным поясом на её бледно-розовой шёлковой тунике. На правом плече девушки красовалась зелёная розетка.
«Она самая красивая», — всякий раз при встрече с ней думал Энтони.
Вильям поприветствовал девушку, приподняв серую фетровую шляпу. Он был одет по последней моде — коричневый с золотом жакет до бёдер, серые облегающие штаны. К отвороту его жакета была также прикреплена зелёная розетка.
— Пойдёшь с нами? — спросил Алексей.
— К сожалению, вынужден отказаться. Меня ждут неотложные дела.
— Работа, всегда работа, — улыбнулся Алексей. — Отпустишь ли ты госпожу Кэтрин с нами, под личную ответственность твоего брата?
Вильям, не зная, что ответить, взглянул на родителей, которые прислушивались к их разговору.
— Мы ненадолго, — сказал им Энтони. — Вы ведь всё равно идёте на приём к императору.
Это прозвучало скорее как обвинение, чем напоминание. Джон Хоквуд взглянул на жену. Мэри явно была недовольна, но она не хотела публично оспаривать его отцовские права. По выражению лица Кэтрин Хоквуд понял, что ей хочется принять приглашение. Её глаза блестели от возбуждения...
Внезапно сердце Хоквуда сжалось от мрачного предчувствия, но он не хотел при братьях Нотарас настаивать на своём.
— Идите, но не больше чем на час, — сказал он наконец. — Постарайтесь не попасть в какую-нибудь неприятную историю...
— Конечно, ваша светлость, — пообещал Алексей, склонившись и сняв шляпу. — Даю вам слово: через час они в целости и сохранности вернутся домой.
— Мы отправимся в отцовский дворец, — сказал Алексей, обнимая Энтони за плечи.
— Он не будет возражать?
— Отца нет дома, сейчас он на приёме в императорском дворце. Интересно знать, почему мой отец должен возражать против твоего присутствия в нашем доме? Ведь вы прибыли в Константинополь, чтобы защищать нас...
Энтони не понимал, как следует относиться к словам Алексея Нотараса. Искренен ли он, когда говорит комплименты, или просто подшучивает? Энтони ждал впереди целый час общения с любимой Анной, и он отринул все обиды прочь.
Интерес столь красивой и родовитой девушки к такому человеку, как Энтони, волновал всех в Константинополе. Два года назад при коронации императора Энтони впервые оказался в соборе Святой Софии. Он восхищённо разглядывал мраморные стены, выложенные мозаикой, высокий свод купола, молельни, золотую рельефную кафедру, прекрасную золотую статую Девы Марии и ещё более великолепную статую Христа, священников в высоких головных уборах, облачённых во всё чёрное... Потом его взгляд остановился на девушке, стоявшей рядом с ним. Анне тогда только минуло четырнадцать, и она показалась Антони самой красивой из всего, что он увидел в том огромном соборе. Анна улыбнулась ему. В течение двух лет они продолжали обмениваться взглядами и улыбками на балах, регатах и праздниках, составлявших большую часть византийской жизни. Совсем недавно молодые люди заговорили друг с другом. Это случилось после того? как страсть Василия уже невозможно было скрывать от семьи Хоквудов.
Энтони не знал, какие чувства Кэтрин испытывала к Василию Нотарасу. Они с сестрой были близки друг другу. Им нравилась лихорадочная жизнь Константинополя, совсем не похожая на их существование в Англии... Энтони казалось, что Кэтрин просто приятны знаки внимания и постоянные комплименты Василия. Она видела в Василии интересного мужчину, но прекрасно понимала, что о браке с ним нечего и мечтать...
Энтони прекрасно знал, чего хочет сам, отдавая себе отчёт о границах дозволенного.
Кэтрин в сопровождении двух кавалеров удалилась вперёд, Энтони чуть отстал, чтобы идти вместе с Анной.
— Я огорчаюсь, когда мы проигрываем, — сказала Анна. Она была византийкой от верха её высокой шляпы до маленьких пальчиков, выступавших из сандалий. Ипподром был самым важным в её жизни.
— Мы выиграем в другой раз, — пообещал Энтони.
— Другой раз — это недостаточно, — возразила она, — а если подумать о знатных «голубых», правящих нами...
Внезапно до них, словно по подсказке, донеслось скандирование: «голубые», «голубые», «голубые»...
— Быстрей, — крикнул Алексей, — вперёд, по этой аллее...
Разумные люди, может, и побоялись бы вступить в поединок с сыновьями Луки Нотараса, но пятеро молодых людей, всё ещё одетые как «зелёные»...
Братья Нотарас вели Кэтрин в безопасное место, а Энтони, набравшись смелости, первый раз взял Анну за руку. Едва он коснулся её пальцев, как сразу по его позвоночнику пробежала дрожь. Не успели они скрыться во мраке аллеи, как раздался крик:
— «Зелёные»! Подонки!
Галька полетела в их сторону, один камешек ударил Анну в плечо. Она вскрикнула и упала без чувств... в объятия Энтони. Краска ударила ему в лицо, но он справился со смущением и подхватил Анну. Толпа, около двадцати юнцов в одежде «голубых», была совсем рядом.
— Держите девчонку! — кричали они. — Мы раскрасим ей соски, они будут голубыми!
— За мной! — крикнул Энтони. — За мной!
Но Алексей и Василий, казалось, не слышали его.
Не оставалось ничего другого... Аллеи Константинополя мало чем отличались от улиц Неаполя, и у Энтони не было иного выхода... Он выхватил меч. Размахивая им только одной рукой, он сумел сдержать натиск орущих юнцов и медленно отступал в темноту аллеи. Лёгкий аромат, исходивший от Анны, будоражил его и прибавлял сил. Внезапно Энтони почувствовал, что девушка пошевелилась.
— Анна! — позвал он. — Анна!
Девушка с трудом приходила в себя, пытаясь понять, где она находится. Почувствовав, что Энтони обнимает её за талию, она отпрянула от него.
— Боже мой! Что происходит?— пробормотала Анна.
— Убегай, — сказал Энтони. — Даже если не найдёшь братьев, убегай.
— Мы раскрасим её соски голубым! — орали юнцы.
— Торопись, — умолял Энтони.
Анна побежала.
С гиканьем толпа подонков ринулась за ней, но Энтони, схватив меч двумя руками, двинулся им навстречу. Помня об уроках отца, он яростно размахивал мечом, как бы рисуя им в воздухе «восьмёрку»...
Толпа постепенно отступила. Кое-кто вытащил шпаги, но использовать их было невозможно: при малейшем приближении к Энтони голова нападающего была бы снесена с плеч.
У Энтони было ещё одно преимущество. Он находился в узкой аллее, едва ли четыре фута шириной, поэтому его невозможно было окружить.
Юнцы снова начали забрасывать Энтони галькой, но их пыл уже остыл и они не хотели настоящей схватки.
Энтони отступил вглубь аллеи, но толпа, потеряв к нему интерес, не стала преследовать его. С мечом в руках он пошёл вперёд и оказался в другой, более широкой аллее. Оглядевшись, Энтони не увидел ни сестры, ни своих друзей.
Внезапно он услышал своё имя и, обернувшись, заметил Анну, спрятавшуюся у стены.
— Слава тебе Господи! С тобой всё в порядке. Я знала, что ты сумеешь защитить меня, — сказала Анна, дрожа от ночного холода и пережитого кошмара.
Энтони обнял её, пытаясь успокоить, и спросил:
— Где твои братья?
— Я их не видела.
Значит, Кэтрин исчезла с братьями Нотарас... А ведь ему было приказано сопровождать её! Плюс ко всему случившемуся он так внезапно и странно оказался наедине с девушкой его мечты.
Анна, казалось, поняла его растерянность.
— Дворец моего отца недалеко отсюда, — чуть слышно сказала она. — Наверное, они укрылись там...
— Наверное, — согласился Энтони. — Пойдём быстрее.
Анна взяла Энтони за руку и повела его за собой.
Два вооружённых солдата охраняли вход во дворец великого дуки.
— Вы видели моих братьев? — спросила Анна.
— Нет, госпожа, — без запинки ответили они, настороженно разглядывая Энтони.
— Это господин Хоквуд. Он спас меня от «голубых», — объяснила стражникам Анна.
Анна повела Энтони по галерее, крыша которой поднималась на тридцать футов и поддерживалась великолепными резными колоннами. Энтони поразил интерьер дворца: блеск золотой драпировки и изящной мебели, изумительная мозаика пола. Слуги раболепно кланялись молодой хозяйке. Дом Джона Хоквуда тоже считался дворцом, но он не шёл ни в какое сравнение с этим.