– Они решили, что мы никогда не дадим сдачи…
– Кто? ― удивлённо повернулся к нему Караваев.
– Они, ― повторил он задумчиво, будто говорил с самим собой. ― Тьма не рассеется, если не возгорится светильник, свет нуждается в поддержке, мы не должны дать ему погаснуть.
Он повернулся к Караваеву, протянул ему руку.
– Что ж, я рад был встретить… человека. Если дойдёте до рая земного, я имею в виду отель, поищите там людей, они есть везде, должны быть и там. Люди перестали узнавать друг-друга, но они обязаны прозреть.
– Ладно, будь здоров, ― Караваев пожал руку собеседника, ― а ты сам-то, чего здесь?
– Я ищу человека, ― улыбнулся незнакомец.
– Знакомого? ― с интересом спросил Караваев.
Незнакомец рассмеялся, погладил его по плечу, повернулся и пошёл быстрым шагом. Провожая взглядом быстро удаляющуюся фигуру, Караваев непроизвольно потрогал карман с очертаниями паспорта, думая: «Ёш твою два, ну, что он про паспорт-то нажимал всё? Сколько здесь странных личностей! Но этот хоть из тихих, говорун. Ладно, Бог не выдаст, свинья не съест. Пойду дальше».
Вскоре он вступил в часть аллеи, где расположились торговцы. Рядов с узкими проходами между ними было несколько. Горы разнообразных товаров лежали на раскладушках, ящиках или просто на кусках плёнки. У этого товарного изобилия толпились покупатели. Они торговались, ругались, рассматривали товары, спорили. Набив огромные клетчатые сумки товарами, и, погрузив их на тележки, покупатели начинали медленно пробиваться вниз по аллее, против основного течения толпы, ползущей вверх. Эта часть аллеи показалась Караваеву необычайно длинной, казалось, что торговые ряды никогда не кончатся. Хотелось где-нибудь приткнуться, присесть, передохнуть, но сделать это было невозможно: все обочины были плотно заняты торгующими. Толпа напирала, несла его в своём шумном и мутном потоке. Он вертел головой, таращил глаза и плыл в нём, как щепка, плывущая по течению.
Когда торговые ряды, наконец, закончились, его глазам предстало странное зрелище. Плотные ряды пёстрого, разномастного люда шевелились в этой части аллеи, как бескрайнее колосящееся поле. Аллея расширилась здесь почти вдвое. Он, удивлённо озираясь, глядел во все глаза по сторонам, пытаясь понять, что здесь происходит и пошёл медленнее, впрочем, идти быстрее и не получилось бы: плотность людской массы значительно возросла.
Глава IV
Люди толкались, ругались, кричали, зазывали, что-то предлагали, спорили, собирались в кучки и расходились, двигались в разных направлениях. Пёстрые толпы зевак, очумевшие от давки и жары, хаотично бродили по этому торжищу.
Самым распространённым видом информации здесь были куски картона с надписью, плакаты, транспаранты и мегафоны, многим их заменяли крепкие глотки. Некоторым типажам вовсе не нужно было сообщать что-то о себе и о роде своих занятий, даже неискушённому взору становилось понятно, кто они и зачем здесь. Шумел, колыхался, как море, разноязычной зыбью этот людской муравейник.
Караваев медленно прошёл мимо ряда молодых ухоженных священников с модными бородками, с фальшиво-скорбными лицами, в новеньких чёрных сутанах. У всех у них были ящики для сбора пожертвований. Он приостановился, что бы прочитать, что написано на этих ящиках, но его толкнул в плечо старик с клюкой, сказавший:
– Варежку закрой, сынок. Не вздумай денег этим прохиндеям давать, – они такие же попы, как я китайский император. И, перекрестись, если решишься дальше идти. Ещё и не таких «святош» встретишь в нашем Вавилоне. Завлекать будут – держись только.
Караваев вздрогнул, оглядываясь на «попов» двинулся дальше. Рядом с лже-священниками мирно соседствовали колдуны, ясновидцы, разные гадальщики, оккультисты, бабульки Иеговистки с брошюрками в руках, миссионеры разных мастей, сатанисты, экстрасенсы, целители, блаженные, уродцы и калеки, шаманы и ведьмы. Какие-то молодые люди в белых одеждах с крестами на груди, пританцовывая, самозабвенно пели псалмы, а рядом с ними одетые в яркие восточные одежды молодые люди предлагали прохожим книги и дарили апельсины. На земле сидели составители гороскопов. Длинная очередь змеились к предсказателю судьбы чернобородому азиату, рядом с ним продавал амулеты от сглаза негр в расшитой бисером атласной тоге.
Босой мужчина с беспокойными глазами в оранжевом балахоне до пят, обвешанный деревянными бусами, озираясь по сторонам, остановил Караваева:
– Махатьму не видел?
Караваев не знал, о чём он спрашивает, но на всякий случай улыбнулся и отрицательно качнул головой.
– А у тебя есть что-нибудь? – опять спросил он.
– Откуда, – развёл руками Караваев.
Мужчина, продолжая озираться, смешался с толпой.
Молоденькие жеманные и женственные юноши кучковались, тихо переговариваясь. Рядом с ними стояли их старшие товарищи-наставники – группа женоподобных, солидных людей не первой молодости, с холёными, бледными лицами, умело «подмоложенными» макияжем, одетых ярко и вызывающе. Один из них, ― Караваев его сразу прозвал «брюхастым», ― обмахивающийся веером, подмигнул ему, и, высунув отвратительно большой язык, быстро подвигал им по-змеиному. Он призывно помахал рукой, а после быстро повернулся к нему спиной. Караваев смущённо опустил глаза: на кожаных брюках «брюхастого», на ягодицах были вырезаны эллипсные дырки. У двух молодых людей из этой группы в руках были плакаты. На одном было написано: «Гомофобы – это новые фашисты!», на другом ― «Любовь нельзя запретить!»
Караваев шёл медленно, ошеломлённо тараща глаза, иногда приостанавливаясь. Седая женщина с печальным лицом, покрытая чёрным платком, тронула его рукой за плечо, тихо и ласково сказав:
– Береги глаза, сынок, испортишь сердце, проходи мимо мертвецов.
– Каких мертвецов? ― вытаращил он глаза.
Женщина ничего не ответила, приложила палец к губам.
Двигаясь дальше, он встречал множество людей, подобных типам из только что виденной группы женоподобных особей. Встречались и группы странных женщин, в которых больше было мужского, чем женского, несмотря на макияж, парики, броскую одежду и туфли на высоком каблуке. Выглядели они вульгарно, вели себя развязно и вызывающе. Он попытался идти быстрее, но вязкая гуща этого бурлящего человеческого моря не позволила ему этого.
Проститутки здесь были молодые, статные, развязные, всех оттенков кожи. Даже для здешней жары они были одеты чрезмерно легко. Они не приставали к прохожим, как опустившиеся женщины в начале аллеи, а просто стояли с вызывающим видом в ожидании страждущих клиентов, потягивая пиво или джин из банок, покуривая и переговариваясь с товарками.
Группа совершенно голых мужчин в галстуках с независимым видом почитывала красочные журналы рядом с одной из бригад проституток. Караваев остановился, как громом поражённый. Покраснев, как рак, он закрыл глаза, потом открыл: мужчины стояли спокойно, не обращая на него ни какого внимания. Уже знакомый ему старик с клюкой, опять оказавшийся рядом, ухмыльнувшись, спросил у него:
– Нравится?
Караваев, нервно сглотнув слюну, ответил:
– Стыдобище! Они же голые! Вот же народ у вас здесь на голову приболевший!
– Это точно. А насчёт того, что они голые, тут, ты, сынок, ошибаешься. Не верь своим глазам, ― сказал старик.
– Как это? ― удивился Караваев.
Указывая на голых мужчин клюкой, старик ответил:
– Они в галстуках. А это значит, что они не голые. Закон такой недавно приняли, если на человеке, что-то есть из одежды, считается, что он не голый, к примеру, если ты наголо разденешься и пройдёшься по аллее в одном носке, это будет считаться вполне приличным видом.
– Шуткуешь, отец.
– Ни, ни, ни грамма, – пожал плечами старик.
– Тьфу, ты! – Караваев плюнул в сторону голых мужчин.
Один из них опустил журнал и строго сказал:
– В общественных местах, мужчина, нельзя плеваться.
– Оденься, пень берёзовый! – Караваев плюнул ещё раз и двинулся дальше.
Большая группа людей продавала свои органы. Часть их, по виду, были людьми явно опустившиеся. О причинах такого решения сообщали картонки, которые они держали в руках. Караваев внимательно прочитал все сообщения, медленно проходя мимо этой группы – одних душили долги, кому-то нужны были деньги на лечение близких людей, кому-то не на что было жить.
В ожидании заказов стоял длинный ряд суррогатных матерей. Пританцовывая, его обогнала шеренга ярко одетых кришнаитов, обритых наголо. Они пели, дудели в дудочки и колотили в тамтамы. Дальше расположились сотни две матерей, разыскивающие своих пропавших детей, вид у них был изнурённый, лица печальны, в руках они держали фотографии. К ним подходили люди, молча, рассматривали фотографии и уходили.
Одиноко стоял грустный мужичок с плакатом «Верните мне корову репрессированного деда!» Рядом с ним примостились представители Гринпис с плакатом «Нет ядерным взрывам», и ещё, чьи-то представители со странным призывом: «Руки прочь от серых тараканов»! Рядом с ними чернокожий проповедник, вещал о скором и неизбежном конце света, неистово и яростно матерясь через слово по-русски. И тут же мужчина продавал книги в ярких красочных обложках, разложенные на картонном ящике. Караваев остановился и стал рассматривать книги. Обложки книг были цветастыми с восточной символикой.
– Вас что-то конкретное интересует?» – елейно-вкрадчивым тенорком спросил продавец. Ответить он не успел. Из-за его спины раздался грубый мужской голос:
– Слышь, чудила, «Майн кампф» Адольфа есть?
Караваев обернулся. За ним стоял накачанный, обритый налысо мужчина в майке без рукавов, его бычья шея и руки были густо расписаны цветными татуировками. «Расписная матрёшка», ― усмешливо подумал Караваев.
Продавец, подобострастно изогнулся, завертелся ужом, и тем же вкрадчивым голосом завёл:
– Вот, вот, получим в ближайшие дни, уважаемый. Но, могу вам предложить прекрасную книгу «Бхават Гита», вот отличное издание «Тайной доктрины», весь цикл «Агни Йоги», «Дианетика» есть…»
«Матрёшка» неожиданно зычно рявкнула:
– Ты кому это говно индусское втулить хочешь, матрас мятый?
Матерясь, он ударил ногой по ящику с книгами и ушёл вразвалочку. Продавец стал собирать разбросанные книги, нервно вскрикивая:
– Быдло, быдло, быдло, кругом одно необразованное быдло.
– А ты, что уставился? ― озверело вывернулся он на Караваева, который стал помогать ему собирать книги. ― Давай, давай, давай, ломай, круши! Быдло! Как с таким биомусором жить в этой недостране?!
Караваеву пришлось пробираться через невиданное количество скупщиков и продавцов орденов, медалей, кортиков, монет, икон, марок, микроскопов, старинного оружия, биноклей, фотоаппаратов, военной атрибутики, книг, открыток, картин, и ещё невесть чего. Художники зазывали публику, обещая быстро и за небольшую плату, сделать портрет. За художниками стояла длиннющая шеренга мужчин разного возраста с табличками на груди «Муж на час». У одного «остряка» на табличке было приписано: «Можно на ночь, но стоить будет дороже».
Группами ходили любопытные азиаты, с видеокамерами и в респираторах. Встречались ему коротко стриженые молодчики в чёрном, с нарукавными повязками с изображением свастики, великое множество продавцов всевозможнейшей видео и печатной порнопродукции, мастера татуировки и пирсинга, делающие своё дело прямо здесь, в этой толчее.
Его чуть не сбил с ног лохматый человек с безумно вытаращенными глазами, несущийся напролом, сбивая людей. Он нелепо размахивал руками и кричал одну и ту же фразу: «Нибиру летит! Нибиру летит! Нибиру летит!» Какой-то парень с полным ртом металлических зубов, подставил ему ногу, и тот распластался на земле. Металлозубый расхохотался:
– Нибиру приземлился.
Мужчина, лёжа на земле, плакал, продолжая говорить, как заведённый:
– Нибиру летит, Нибиру летит, Нибиру летит!
Следующий кусок аллеи представлял собой столпотворение митингующих. Большая пустошь пестрела сотнями транспарантов, плакатов, знамён, хоругвей, она была плотно забита шумными группами людей. Караваеву пришлось идти ещё медленнее.
Длинная шеренга людей требовала отмены ЕГЭ и отставки министра образования, рядом с ними митинговали пенсионеры-льготники, за ними стояли матери, собирающие подписи против ювенальной юстиции и противники абортов, дальше топтались старики с транспарантом «Свободу политзаключённым!», за ними люди, растянувшие длинный транспарант: «Долой правительство народного доения!», и женщины, требующие закрыть телепередачу «Дом-2». Караваев поначалу с интересом подходил к митингующим послушать, о чём говорят, но участники хватали его за руки, пытаясь просветить, горячо объясняли свои мысли, требовали незамедлительного отзыва о проблеме, которую они поднимали. Он, смущённо улыбаясь, отнекивался. Продираясь сквозь плотные массы орущих и спорящих людей, разогретых, по всему, не только идейным вином, он крутил головой, читая тексты на разнообразных протестных носителях.
Тексты были разные. Преобладали с политическими и социальными требованиями, немало было религиозных, абсурдных, жутковатых и непонятных. У большей части групп была одна тематика, хотя и по-разному выраженная – это были люди, ностальгирующие по развалившемуся СССР. Караваеву запомнились несколько надписей: «Назад в СССР, но с нормальными макаронами и без либероидов», «Аврора», – выстрели!», «Вернём СССР – вернём порядок», «Судить народным судом Ельцина, Горбачёва, Чубайса и всю сатанинскую гайдаровскую клику!», (митингующее собирали подписи), «Сыты по горло демократией!», «Посадить олигархов на потребительскую корзину!», «Мы оккупированы!», «Убей в себе телевизор!», «Даёшь правду и «ПРАВДУ», «Хазары вернулись с «любовью» – плати ясак русской кровью!», «Россия-Украина-Белоруссия!», «Кузькина мать рядом!», «Мой друг «Калашников» ждёт работы», «Яхта Абрамовича – «Титаник» капитализма!». «Терпение народа не беспредельно!» Такого рода политических лозунгов было много.
За ностальгирующими по разваленной стране, толпились группы противников религии, воинствующих атеистов, научных деятелей и тех, кто утверждал силу и необходимость веры. Атеистов было больше. Они поджучивали верующих, провоцировали их на скандал. Группа солидных людей, по виду учёных, растянули длиннющий плакат: «Блез Паскаль ничего не доказал!». Их соседи стояли, улыбаясь, с плакатом «Ничего не потеряешь, став на путь веры, но приобретёшь благо», рядом с ними посмеивались молодые люди с однотипными лозунгами вроде: «Мерседес» и поп – синонимы! «Долой РПЦ – логово мракобесия!», «Патриарх и Цезарь едины». Верующие противопоставляли им выдержки из Священного Писания, требования уважать чувства верующих. Атмосфера здесь, по всему, накалялась. Кое-где уже становились лицом к друг-другу, лица были разгорячены, кое-кто уже гневно жестикулировал, размахивая руками, и толкал оппонентов.
Караваев пробрался вперёд, где опять митинговали, как он прозвал таких типов, «сахарные мальчики» в брюках-дудочках с радужными флажками. Они требовали соблюдения прав меньшинств. Два грустных паренька стояли с плакатом: «Люди добрые, помогите, кто, чем может. Нужны деньги на переделку пола!». Красивые бородатые парни стояли с чёрными флагами и хоругвью с текстом «Анархия – мать порядка», группа людей растянула транспарант: «Сербия! Прости нас!», голые девицы требовали равных прав с мужчинами с плакатами «Мы всё можем!» и «Долой Адамово рабство – да здравствует свобода Лилит!» Последний плакат, который прочёл Караваев, гласил: «Сними очки, дурень!»
Вдоль обочин сидели старухи с выводками кошек и собак, прося денег на прокорм животных. Цыганки, с детьми приставали к прохожим. Инвалиды в камуфляжной форме, среди которых были страшно изувеченные люди, клянчили милостыню. Через каждые сорок-пятьдесят метров, на складных столиках были разложены разноцветные фантики моментальных лотерей, у которых толпились люди.
Дальше опять стояли «сахарные мальчики» с серёжками в ушах и крашеными волосами, одетые с иголочки. Они стояли парами, обнявшись, или держась за руки, один был с большой иконой в золоченом окладе. Караваев подошёл поближе рассмотреть на икону. В оклад иконы были вделаны светодиодные разноцветные лампочки, они мигали. Рассмотрев икону, Караваев удивился: на ней был изображён английский певец Элтон Джон в больших очках, похожий на старую жабу.