В середине дня приехал в деревню почтальон и вручил Семёну Александровичу два письма из Петрограда: одно от Павли, а другое от Ольги Трубецкой.
Первым он раскрыл конверт от Павли. Она писала: «… Одна беда не приходит. В нашем доме организовали домовый комитет, который отобрал у нас всю мебель. Альбомы с семейными фотографиями и то отобрали. Увидели там снимки братьев офицеров и думают, что они белогвардейцы. Соседи считают нас буржуями, продовольственные карточки тоже хотели отобрать, но я ходила к местному комиссару и он за нас заступился. Кругом люди голодают и мы тоже. Еда нам снится даже во сне. В детском саду зарплата маленькая, денег на продукты не хватает. Что нам делать? Может бросить всё и вернуться в деревню? Конечно, хочется дать Соне и Ларисе образование, ради них мы и терпим…»
Это письмо очень расстроило Семёна Александровича; он не для того устраивал Павлю и Катю в Смольный институт, чтобы они, такие грамотные, работали за копейки и жили впроголодь. От расстройства он даже не стал раскрывать второе письмо, ушёл в свой кабинет и с грустью долго смотрел в окно. На улице моросил дождь, иногда появлялись снежинки, напоминая о приближении зимы. Погода не способствовала радости, а наоборот навевала грусть. Радоваться было нечему, всё шло как нельзя плохо: сыновья Костя, Семён и Иван, наверное, погибли, от них нет вестей с 1916 года, Петя скрывается в лесу, деньги в банке пропали, а доходные дома стали государственной собственностью.
Наконец, Семён Александрович всё же успокоился, Он рассудил так: «Война скоро закончится, люди наведут в стране порядок, установят настоящую демократию. Не должно же быть всегда плохо».
Смирившись, с огорчившим его обстоятельством, он раскрыл второе письмо. Ольга писала: «Здравствуйте уважаемый, Семён Александрович! Я очень сожалею, что Вас нет рядом со мной. Мне тяжело писать об этом, но я должна Вам сообщить, что мой отец выдаёт меня замуж за не любимого человека. (Наверное за того морского офицера, – предположил Верещагин). Ещё хуже то, что моя семья собирается уехать жить за границу. Деньги кончаются, и за границей нас никто не ждёт. Если Вы меня любите, то скорее приезжайте, ещё всё можно исправить. Крепко Вас целую, Ваша Ольга Трубецкая».
Прочитав письмо, Семён Александрович стал думать: «Писать ответ Ольге или нет?» Любви он к ней уже не испытывал, потому что понял, что она расчётливая и хитрая особа. Конечно, ему жалко было девушку, что её жизнь складывалась так не удачно. Но сейчас всем живётся плохо. Поразмыслив, он решил, что ответное письмо писать не будет.
В очередное воскресенье, в Гарь к Верещагиным приехали неожиданно гости. Это, сват Семёна Александровича, земский врач, Пётр Егорович Смирнов, живущий в деревне Сумароково, и его сын Пётр Петрович. Вместе с ними приехала и Верещагина Антонина.
Пётр Егорович Смирнов являлся сыну Саше тестем. Раньше, ещё при жизни Александры Ивановны, Смирновы и Верещагины очень дружили, часто ездили, друг к другу в гости, но потом, из-за сложностей в семейных делах и событий в стране, давно не встречались, было не до этого. И теперь, они рады были встрече.
– Милости просим, заходите в дом, – радостно поприветствовал гостей Семён Александрович, встретив их, возле своего дома. Сам он в этот момент нёс охапку дров, чтобы вечером затопить печку.
– А где Саша? – спросила отца Тоня.
– Он колет дрова, а я таскаю, – тяжело дыша, сказал отец.
Тоне он поручил позвать Сашу и найти Матрёну. Пришлось работу с заготовкой дров отложить и уделить внимание гостям. Сложив дрова возле кухонной печки, он переоделся в приличный костюм и пришёл к гостям в столовую, куда проводила их Тоня. Когда Верещагин вошёл в столовую, то Пётр Егорович встал с места и стал пожимать руку главы семейства, приговаривая:
– Семён Александрович, как жаль, что умерла Александра Ивановна, царство ей небесное! Мне сын сообщил об этом, но я сам болел и не мог к вам приехать на похороны.
– Да, мы скорбим и часто её вспоминаем, – с грустью сказал Семён Александрович.
– А ваша супруга как поживает, как её здоровье?
– Она совсем плоха, ревматизм замучил, ноги пухнут, и ходить не может. Я хоть и врач, но медицина тут бессильна. Лечу её пчелиными укусами, но даже это не помогает.
Сам Пётр Егорович заметно постарел: подглазины увеличились, седины в бороде и на голове ещё прибавилось, было видно, что этот интеллигентный человек испытывал большие трудности за последние годы. До Верещагиных доходили слухи, что у Смирновых отобрали двухэтажный дом в Данилове и многие их родственники тоже пострадали за период революционных событий.
Вскоре пришёл Саша и предложил накрыть праздничный стол на втором этаже в уютной гостиной, где стены были оклеены обоями, чтобы поговорить в приятной, спокойной обстановке. Время приближалось к обеду, из школы пришла Мария, она в воскресение вела уроки для взрослых крестьян, из соседних деревень, учила их читать и писать. Она начала помогать Матрёне и Тоне, приготовить салат и накрыть стол в гостиной. На второй этаж детей не пускали (двери туда запирали), поэтому там сохранялся прежний порядок и уют. На столе в гостиной всегда была чистая, шёлковая скатерть, и на неё женщины красиво расставили тарелки из тонкого фарфора, и рядом с тарелками разложили ложки и вилки из серебра. За праздничным столом кроме гостей собрались: Семён Александрович, Саша, Тоня, Мария, Серёжа, Коля, Сашина жена Юля и служанка Матрёна.
– А вы знаете, ведь сегодня именины у Александра и Петра, – сообщила Матрёна. Она регулярно ходила в церковь и знала все именины и церковные праздники.
Пётр Егорович удивлённо произнёс:
– Я и не знал, что мы сегодня именинники. Мы с сыном (тоже Петром) редко отмечаем такие даты.
На столе стояла бутылка красного виноградного вина из старых запасов, и хозяин предложил:
– Давайте выпьем по такому случаю и поздравим именинников. Матрёша, открой, пожалуйста, бутылку.
Пётр и Тоня сидели рядом и как-то странно переглядывались. Тоня что-то смущённо прошептала ему на ухо, и он, встал.
– Семён Александрович,– волнуясь, сказал Пётр – я прошу руки вашей дочери Антонины. Мы с ней любим друг друга и хотим пожениться.
Семён Александрович уже догадывался, почему они сели рядом, по всему их поведению чувствовалось, что это влюблённые. Кроме того, сын Саша уже говорил о дружбе Смирнова Петра и Тони.
– Я конечно не против, – сказал он, вставая с места, – подойдите оба ко мне и я благословлю вас по старому обычаю, как меня благословил когда-то отец.
Влюблённые подошли к нему, он перекрестил их и поочереди поцеловал каждого в лоб. Затем жених и невеста поцеловались друг с другом. Пётр Егорович тоже благословил молодых, хотя он это уже сделал раньше, и все присутствующие захлопали в ладоши.
Пришлось изменить планы, и первый тост произнесли за жениха и невесту, а потом уже поднимали хрустальные рюмочки за именинников. К обеду у Верещагиных был приготовлен гороховый суп и на второе картошка с курицей. А на закуску женщины успели приготовить только салат из овощей под горчичным соусом. Салат состоял из варёной картошки, свёклы, красного лука и солёных огурцов. Несмотря на скромное угощение, все с аппетитом поели и за столом начались разговоры. Сначала обсудили, как будут справлять предстоящую свадьбу и наметили венчание, на десятое декабря. Решили, что свадьбу проведут скромно в кругу семьи. Затем углубились в воспоминания; каждый приводил примеры из своей свадьбы, вспомнили, как Саша на своей свадьбе наступил невесте на ногу во время вальса. Вспоминали это с улыбками.
– Хорошо и весело мы раньше жили, – с ностальгией говорил жених Пётр Петрович.
– Это верно, – согласились с ним сидящие за столом родственники.
– Но что с людьми стало? – продолжил он свою мысль. – Все, как с ума сошли; кругом расстрелы жестокости, на моих глазах по приказу большевиков арестовали троих железнодорожников в Данилове, и Семёна Александровича чуть не расстреляли.
– Я, думаю, – предположил Семён Александрович,– это всё из-за людской зависти. Одни живут лучше, другие хуже – вот и начался передел собственности. Чем всё это закончится трудно даже предсказать. Одно ясно – ничего хорошего ждать не приходится.
После такого умозаключения, лица у всех стали серьёзные и некоторое время за столом установилась тишина.
– Давайте не будем говорить о грустном, – предложила Мария, – я вам сейчас спою, если вы не против. На её нежном личике засветилась добрая улыбка.
– Конечно, спой, мы с удовольствием послушаем! – попросили несколько голосов.
Мария сходила в соседнюю комнату, где лежали музыкальные инструменты, и принесла гитару. Проверив настройку, она запела неополитанскую песенку из репертуара прежних музыкальных занятий в Петербурге. Струны её гитары звучали тихо и томно, девичий звонкий голос хорошо гармонировал с аккордами, хотя не всегда она попадала в нужную ноту. Сказывались редкие репетиции. Раньше Верещагины часто разучивали какие-нибудь новые песни, но теперь было не до этого.
На улице стало смеркаться, дело шло к вечеру, и Семён Александрович вспомнил о делах по хозяйству: надо было загонять в сарай с пруда уток и гусей. К тому же пора их кормить.
– Матрёша, узнай, пожалуйста, Калачёвы в обед коров доили? – попросил он служанку, которая сидела за столом и что-то с удовольствием рассказывала Юле, не обращая внимания, на звуки гитары.
Мария перестала играть и предложила выйти прогуляться на улицу. Пётр Егорович поддержал её:
– Всё правильно, вредно долго сидеть на месте, надо двигаться. Движение – это жизнь.
Верещагины решили показать гостям своё хозяйство, ведь они давно не были у них в деревне. Погода опять загрустила, с неба посыпался мелкий дождь со снегом. Когда подходили к пруду, Семён Александрович подумал о сыне: «Как-то там мой Петенька в лесу поживает, давно не приходил».
– Сколько у вас гусей и уток! – удивился Пётр Егорович, увидев многочисленную стаю плавающих птиц на пруду. – Это всё ваши?
– Да, это наши, – подтвердил хозяин, – мы сюда чужих гусей и уток не пускаем. Но это их сейчас много. Вот, весной почти ничего не останется, едоков у нас тоже много. Могут ещё и коммунисты отобрать.
– Могут, – согласился Смирнов. – У нас тоже сейчас много живности, и боимся, что отберут. Работаешь, стараешься и всё напрасно. Если отберут, то больше не буду ничего по хозяйству делать, – упрямо заявил он.
– Пётр Егорович, а вы сейчас людей лечите, или уже отошли от этой должности?
– Лечу, друг мой, как же не лечить-то, обращаются за помощью люди даже из дальних деревень, плачут, умоляют помочь, и приходится запрягать лошадь и ехать. Конечно, люди благодарят, деньги дают, а, если вижу, что очень нуждаются, то не беру ничего.
Пока загоняли многочисленную, шумную, стаю гусей и уток в сарай, с неба повалил снег крупными хлопьями, но земля была не тронута морозом, это означало, что снег скоро растает. Семён Александрович решил зайти в амбар посмотреть, не пришёл ли туда сын Петя. В амбаре имелась небольшая печка, и, открывая замок своим ключом, сын иногда приходил туда переночевать. Верещагин сообщил остальным родственникам о своём решении проверить амбар, и почти все пошли в дом, так как уже продрогли. С Семёном Александровичем остался только Пётр Егорович, которому Верещагин кратко рассказал про сына, о том, что он убил милиционера, и теперь скрывается. Пётр Егорович был свой человек и Верещагин знал, что он не выдаст.
Предчувствия отца оказалось не напрасны, на дверях амбара навесного замка не было, а дверь изнутри кто-то запер на засов.
– Петя открой, – постучал в дверь отец.
За дверями послышались шаги и дверь, как и ожидалось, открыл сын. У него был заспанный и потрёпанный вид. Увидев Петра Егоровича, он смущённо поздоровался и пригласил отца и гостя войти в амбар. Пётр Егорович поздравил его с днём именин и пошутил, что сегодня собрались три Петра – это хорошее предзнаменование. Петя зябко поёжился, хотя был одет в овчинный полушубок, и в амбаре было достаточно тепло. Пётр Егорович потрогал его лоб:
– Да у тебя, мил человек, жар. Надо бы измерить температуру. Я с собой всегда вожу в саквояже медицинские принадлежности. Пойдёмте в дом, я осмотрю больного, – сказал он озабоченно.
– Правильно, – согласился Семён Александрович, – хватит скрываться. Тебя, Петя, и так никто не ищет. А, если придут, то пусть предъявят доказательства. Саша адвокат, он сумеет тебя защитить. О том, что ты убил Василия Калачёва, знают только несколько человек. Даже твои сёстры ничего не знают.
– Я убил негодяя, который сдал отца под расстрел, – оправдался перед гостем Петя.
– Да, я знаю, ты правильно поступил, – успокоил его Пётр Егорович.
В доме всем объявили, что Петя заболел и приехал из Данилова, где якобы работал. Его уложили в постель на первом этаже, в комнате, в которой обычно спал отец, там было две кровати. Пётр Егорович достал из саквояжа градусник и медицинскую трубку. Сначала он больного прослушал, а затем дал ему градусник и велел подержать подмышкой.
Через десять минут Петя подал ему градусник, и врач сделал заключение:
– Ничего страшного, обычная простуда.
Рядом с больным, в комнате находились только отец и врач. Другим родственникам близко к нему подходить не разрешили, чтобы не заразились. Сёстры и братья издалека посмотрели на Петю, поздоровались с ним и разошлись. Отцу хотелось без свидетелей поговорить с сыном, чтобы до конца убедиться, что он больше никуда не уйдёт, и запер дверь на крючок. От Петра Егоровича скрывать было нечего, и он мог помочь убедить сына не ввязываться в дальнейшем ни в какие партизанские отряды. На Петю возлагалась большая надежда, как на помощника по тяжёлому крестьянскому труду. Саша, хоть и старший сын, но он закоренелый интеллигент, не мог и гвоздя вбить, чтобы по пальцу не стукнуть, ничего по хозяйству делать не умел. А Серёжа с Колей были слабы здоровьем, очень худенькие, часто болели. В отличие от них, Петя обладал большой физической силой, и у него всё получалось, за что бы он ни взялся.
– Петя, мне надо с тобой серьёзно поговорить, начал Семён Александрович. – Ты мне нужен, как самый деловой человек в нашей семье. Без тебя наше хозяйство придёт в упадок. Обещай мне, что больше никуда не уйдёшь, – попросил отец.
Петя сел в кровати, виновато улыбнулся и сказал:
– Мы с ребятами разошлись по домам до тех пор, пока большевики не начнут грабить крестьян. Если придут вооружённые люди, чтобы отнять последний хлеб, то мы дадим им отпор, как бандитам. Я поклялся, что приму участие в борьбе за справедливость.
Пётр Егорович не удержался, и восторженно произнёс:
– Вот настоящий русский офицер, наш защитник. Только надо отца слушаться, хоть он и не прав. Меня тоже дети не всегда слушаются, и это бывает очень неприятно.
– Почему я не прав? – обиженно спросил Семён Александрович. – Разве можно победить армию маленькому партизанскому отряду? Это же глупо! В конце концов, это самоубийство!
– Ты, папа, видимо, не в курсе, что с юга наступает добровольческая армия, а Сибирь освободила от большевиков армия адмирала Колчака.
– Конечно, мне мало известно, до нас последнее время газеты не доходят, – ответил сыну отец. А Пётр Егорович добавил:
– Добровольческая армия вступила в сражение с большевиками, мне об этом рассказывал зять моего свата Крылова. Он унтер и воевал за Белую гвардию; недавно, по случаю ранения, он тайно вернулся домой. Сват просил полечить раненого, и я из первых уст от него узнал все новости.
Затем Пётр Егорович поинтересовался:
– Петя, а вас в отряде, много народу?
– Нас не много, пока семь человек, но, недавно мы ездили в Пошехонье, и там установили связь с двумя партизанскими отрядами. Их гораздо больше, чем нас. Они нам так же сообщили, что в лесах много партизан из числа недовольных политикой большевиков. В основном это крестьяне. Но есть в отрядах и городские жители. Во многих сёлах вокруг Пошехонья крестьяне сейчас власть большевиков скинули. Они обещали и нам помочь. Летом планируют установить свою народную власть в самом Пошехонье, а потом пойдут крупным отрядом на Данилов.