Семён Александрович не ожидал услышать такое, он жил в ограниченном информационном пространстве, и ему казалось, что кругом так же тихо и спокойно, как у них в деревне Гарь. Он предполагал, что большевики расстреляли всех своих врагов, кругом установили тиранию, и никто не смеет выступать против них. Он уже смирился с властью большевиков, надеялся, что теперь будет мир и спокойствие. Однако мира оказывается, нет, а идёт жестокая Гражданская война. От этой информации ему стало плохо, в груди защемило, и он, побледнев, схватился за сердце.
– Папе плохо, – испуганно крикнул Петя, – Пётр Егорович, дайте скорее папе лекарство!
Врач оказал Верещагину необходимую помощь, дал лекарство и велел больному не вставать, пока не станет легче. После этого сердечного приступа Семён Александрович пролежал в постели несколько дней. Пётр Егорович почти каждый день приезжал к Верещагиным. Хороших лекарств у него не было, но его присутствие как-то успокаивало, и здоровье больных шло на поправку. Пётр Егорович, между делом, с удовольствием нянчился в доме Верещагиных со своими внучками Любашей и Аней, которые теперь жили здесь с матерью и отцом.
Глава 4
Антонина выходит замуж
За день до свадьбы Семён Александрович впервые после болезни сам пришёл завтракать в столовую. Он ещё чувствовал большую слабость, слегка кружилась голова, и ноги были как ватные. Однако он понимал, что чем больше он будет валяться в постели, тем дольше не поправится. Петя же давно чувствовал себя здоровым и спокойно ходил по дому, только на улицу врач ещё не разрешал ему выходить.
Не успели Верещагины сесть в столовой завтракать, как к ним пришёл сосед Михаил Чернов. Его пригласили к столу, но он вежливо отказался.
– Меня направили к вам все соседи, – стал объяснять Михаил, – в деревне соскучились по праздникам, а у вас намечается свадьба. Мы предлагаем провести свадьбу сообща, всей деревней, по нашим обычаям, как раньше. У нас ещё Даша Лукьянова выходит замуж за парня из села Торопово.
Семён Александрович укоризненно посмотрел на своего бывшего управляющего и сказал:
– Это получится пир во время чумы. Нельзя устраивать праздник, когда кругом разруха и голод. Идёт страшная война, мы сидим в своей скорлупе и ничего не знаем. Слухи о нашем празднике дойдут до большевиков в Данилове, и нас обдерут, как липку, и помрём все потом с голоду.
Михаил, когда пришёл, был в приподнятом настроении, но после отказа Верещагина, весь сник, и покорно произнёс:
– Как знаете, может вы и правы…
После его ухода, сыновья Саша и Петя стали уговаривать отца:
– Папа, почему ты боишься? Можно скромно устроить хоровод на улице вокруг костра, как в масленицу, люди сами напекут себе пирогов. Они и так каждое воскресение их пекут. Вина они тоже своего напьются, брага у всех есть; просто надоело всем крутиться в своём хозяйстве, хочется себя показать и на людей посмотреть.
– Ладно, вот приедет Пётр Егорович, мы с ним посоветуемся, – сказал Семён Александрович и стал, не спеша, есть кашу.
Днём все обитатели дома Верещагиных занимались делами по хозяйству, а перед обедом неожиданно появились гости из Петрограда, это: Павля, Катя, Соня, и Лариса. Они имели усталый вид, потому что шли пешком от Данилова. Семён Александрович так обрадовался появлению дочерей, что забыл о своей болезни и готов был плясать. Он радостно обнимал и целовал дочерей. Снова накрыли стол в гостиной, и тут же, по случайному совпадению, приехал из Сумарокова Пётр Егорович.
– Вы как раз к столу, – встретил хозяин гостя в прихожей.
Семён Александрович весь светился от радостного возбуждения, его аккуратная бородка и белая накрахмаленная рубашка, под костюмом, придавали ему праздничный и интеллигентный вид.
– Я вижу, вы, голубчик, почти здоровы, – с удивлением посмотрел на больного доктор.
– Дочери приехали на свадьбу, – сообщил Верещагин, – они получили мою телеграмму и сразу собрались. В Петрограде голод, пусть хоть здесь досыта покушают.
– И где они сейчас? – спросил доктор, снимая пальто.
– Они на верху, в гостиной.
Когда все собрались за столом в гостиной, то во время обеда, начали обсуждать порядок проведения свадьбы. Даже Павля не стала требовать соблюдения этикета, она не терпела разговоров за обедом. Сваты обдумывали: на чём ехать до церкви, на санях или на колясках. Снегу нанесло ещё мало, поэтому решили запрягать лошадей в летние коляски, так будет выглядеть более торжественно. Девушки тоже подключились к обсуждению и предложили запрягать тройку для жениха и невесты. Вот только досада – лошадей у Смирновых и Верещагиных на тройку для молодожёнов как раз хватит, а остальным родственникам придётся идти до церкви пешком. Тут Семён Александрович вспомнил о предложении соседей провести свадьбу сообща, и у них можно позаимствовать лошадей. Так и решили: сразу же после обеда Саша сходил к соседям и обо всём с ними договорился.
–
В воскресный день, рано утром, начались свадебные мероприятия. В комнате невесты собрался девичник: это сёстры Антонины, вторая невеста Даша Лукьянова и её деревенские подружки. По обычаю невесты должны плакать, прощаться с родительским домом, и от девичника доносились вопли, плач, с оттенком притворства и сдержанный девичий смех. Семён Александрович тоже рано встал, сходил на кухню, проверил студень (хорошо ли застыл), и с улыбкой прислушивался к плачу, доносившемуся с верхнего этажа. Маленькие девчушки Калачёвы, бегавшие по коридору, испуганно спросили:
– Дядя Семён, кто там плачет?
– Не бойтесь, это невесты притворяются, будто им замуж идти не хочется, – успокоил их хозяин дома.
Затем он пошёл в барак, где была школа. Там в большой комнате решили накрыть два длинных стола для свадебного пиршества. По обычаю свадьбу полагалось проводить в доме жениха, но в Сумарокове жителей было в два раза больше, чем в Гари, всех не угостишь. Столы для свадьбы сделали накануне из старых досок, которые собирали по всей деревне, так как доски были дефицитом. Столы выглядели неприглядно и казались грязными, хотя деревенские женщины их тщательно вымыли. Верещагин попросил женщин найти какие-нибудь холсты или простыни и закрыть столы. Руководила приготовлениями в бараке Мария Верещагина.
Время в хлопотах летело быстро, и Семён Александрович едва успел немного перекусить, как послышался звон колокольчиков, от подъезжавшей к дому тройки. Верещагин, не доев кашу, поспешил на улицу, накинув в раздевалке на плечи полушубок.
Снег в этот день подтаивал, стояла тихая пасмурная погода. Народ толпился возле дома, слышались радостные возгласы, у людей чувствовалось праздничное настроение. Мужики требовали с жениха, Смирнова Петра выкуп. Вместе с ним в коляске сидел Пётр Егорович и два родственника. Они откупились от мужиков большой бутылью с брагой, и мужики тут же на улице стали угощаться; наливали брагу в большую глиняную кружку и поочереди выпивали.
Вскоре подъехала тройка из села Торопово со вторым женихом, с него тоже мужики получили выкуп, но не брагу, а самогон.
Обе тройки были украшены цветными бантами, заплетёнными в волосах лошадей, и разными колокольчиками, висевшими на дугах. Каждый ремешок, каждый элемент троечной сбруи украшался наборами разных бубенцов. Люди разглядывали упряжки и сравнивали, какая тройка красивее, при этом их мнения разделялись.
С разных сторон к дому Верещагиных подъезжали на лошадях гости и просто зрители, чтобы всем обозом поехать в церковь смотреть на венчание. Среди приехавших людей, были даже крестьяне из соседних деревень. Семён Александрович зашёл в дом и переоделся в праздничный костюм, шубу сверху он надевать не стал, а надел лёгкое пальто, так как было на улице не холодно.
И вот из дверей дома женихи вынесли на руках своих невест, нарядных и красивых, посадили их в коляски и дали команду кучерам ехать. Роль кучеров выполняли «дружки». Следом за тройками двинулись на телегах родственники и гости, растянувшись цепочкой по дороге. В одной из телег гармонист начал играть весёлую мелодию русской плясовой, и Семёну Александровичу стало радостно на душе. Ехал он в четырёхместной коляске вместе с женихом и невестой, сидящими на передних сиденьях. Рядом с ним сидел Пётр Егорович.
Возле Троицкой церкви, свадебную колонну встретили гости из Данилова, которых пригласил Александр Семёнович, согласовав список приглашённых с отцом. Это были: Серёжа Сержпинский, Серёжа Воденков, их матери и Григорий Воденков.
На облачном сером небосводе облака раздвинулись, и выглянуло солнце. Создавалось весеннее настроение: так же, как и весной на талом снегу, на дороге валялись кучки сена и конского навоза, а над деревьями вокруг церкви, словно грачи, летали вороны, которых спугнул людской шум и колокольный перезвон.
Священник, отец Владимир, поджидал молодых возле каменных, побелённых, ворот, в своей позолоченной рясе. С ним заранее согласовали время венчания и способ оплаты. На одной из телег ему привезли мешок овса для скотины. Он, живя в деревне, тоже держал всякую живность. С отцом Владимиром Верещагины раньше дружили; ездили, друг к другу в гости, тем более рядом жил Тихменев Николай Александрович, тоже давний друг семьи Верещагиных, которого недавно расстреляли. Семён Александрович невольно вспомнил о нём, и настроение заметно испортилось. Перед глазами всплыла та ужасная обстановка, которая была в тесной и вонючей тюремной камере.
– Слава богу, приехали! – радостно воскликнул священник. – Я и ночь почти не спал, всё молился за вас.
Он обнимал Верещагиных, а жениха и невесту поцеловал и перекрестил, как своих детей, затем велел всем заходить в церковь, а сам задержался с Семёном Александровичем:
– До меня дошли слухи, будто вас и Тихменева чуть не расстреляли, – сказал он.
– Меня спасли, а Тихменева расстреляли, – с горечью в голосе сообщил Верещагин. – Я вам всё расскажу. Ещё раз приглашаю вас с матушкой к нам сегодня на свадьбу. Там и поговорим.
Священник что-то пробормотал себе в бороду, и потом громче спросил:
– А можно и сына с дочкой взять с собой?
– Да ради бога, приходите всей семьёй! – с улыбкой сказал Верещагин, и они стали пробираться сквозь толпу ближе к женихам и невестам.
Внутри церковь святой троицы была богато оформлена, даже лучше, чем некоторые Даниловские церкви. Сказалось то, что помещики Тихменевы и Верещагины потратили на её строительство и оформление, большие деньги. Снаружи она тоже отличалась своей архитектурой, выглядела, как церковь в Петербурге на Васильевском острове. Не смотря на то, что внутри было просторно, весь народ, пришедший сегодня, не мог вместиться и около сотни человек толпились на улице, в основном это ребятишки и старики.
Сначала в церкви проходила обычная служба, над толпой поднимался сизый дымок ладана, хор певчих мягко вторил громкому голосу отца Владимира.
Соня и Лариса Верещагины пробрались поближе к алтарю, чтобы не прозевать венчание. Девочки искренне завидовали невестам, стоящим в свадебных белых платьях, рядом с женихами, одетыми тоже в парадные костюмы.
– Тебе какой жених больше нравится? – спросила Лариса Соню.
– Конечно Тонин. Он старше и симпатичнее.
– Мне тоже, – согласилась Лариса, – но и у Даши жених красивый. Он высокий и крепкий, наверное, очень сильный. Главное, чтобы муж мог защищать жену.
На девочек люди недовольно оборачивались и сердито шипели: «Не разговаривайте, ведите себя тихо…» Пришлось замолчать, хотя очень хотелось поделиться впечатлениями. Примерно через метр от них стоял Серёжа Сержпинский. Соня узнала его и стала за ним наблюдать, как он крестился и почти не кланялся, а лишь слегка наклонял вперёд голову. В отличие от него люди, стоящие вокруг, кланялись по пояс. Соня тоже низко кланялась, но реже других молящихся людей, иначе могла не разглядеть что-нибудь интересное.
Венчание началось сразу после службы, первыми венчались Верещагины.
– Подойдите сюда поближе, – пригласил их священник, и они подошли к аналою. Свидетели «дружки» держали венцы над головами жениха и невесты, а батюшка монотонно читал им заученный годами текст. Соня не вслушивалась в слова, которые произносил священник, запомнила лишь фразу: «Да убоится жена мужа своего». Она представляла себя на месте невесты. Как и большинство девочек, Соня мечтала, не смотря на её юный возраст, о счастливом браке, ей хотелось побыстрее подрасти и выйти замуж.
После окончания венчания молодые вышли из церкви, к ним бросились родственники с поздравлениями. Тоня и Пётр смущённо принимали поздравления и поцелуи, а когда подошла очередь Сони и Ларисы их поздравлять, то Пётр Петрович подставил им свою щёку: «Меня тоже целуйте», – сказал он, полушутя.
– Тоня, можно его поцеловать? – тоже шутя, спросила Соня.
Получив разрешение, она слегка прикоснулась к его щеке и добавила:
– Не забывайте Пётр Петрович, что муж боится жены своей.
Стоящим рядом родственникам понравилась такая шутка, и все начали развивать эту мысль, что муж в семье голова, а жена шея – куда захочет, туда голову и повернёт.
Как было спланировано, чтобы не нарушать обычаи, женихи повезли невест по своим домам; Дашу Лукьянову жених повёз к себе в Торопово, а Пётр Петрович повёз Тоню в деревню Сумароково. Гости и родственники тоже последовали за своими молодожёнами. Соня и Лариса сидели в коляске, которая мчалась за гостями из Данилова. С Даниловцами ехал Серёжа Сержпинский, и Соня опять наблюдала за ним. Он выглядел совершенно взрослым молодым человеком, в приличной одежде, но в военной фуражке, которая совсем не подходила к его чёрному пальто. Его двоюродный брат, тонкий и высокий, тоже был в военной фуражке, но в тёмно-коричневой кожаной курточке. Соня слышала разговоры в семье, что Серёжа Сержпинский помог спасти отца от расстрела, и с того момента она мечтала познакомиться с ним поближе.
В деревне Сумароково большая толпа крестьян встречала новобрачных. Тройка лихо мчалась, звеня колокольчиками и бубенцами, их слышно было за версту. Кучер натянул вожжи, пытаясь резко остановить лошадей. Коренной жеребец, сдерживая боковых, пристяжных лошадей, игриво заржал, пытаясь встать на дыбы, коляска накренилась на бок и чуть не упала, но лошади затормозили, и коляска встала на место. Люди, в толпе испуганно роптали, и долго обсуждали этот случай.
В Сумарокове мужики тоже потребовали с жениха выкуп, который в виде браги уже был приготовлен. Дом Смирновых выглядел обычной крестьянской избой, с большой русской печкой посередине. Но он отличался от соседних домов крытых соломой, своей крышей, крытой дранкой. У родного дома, жениха с невестой встречала мать, одетая в вывернутый тулуп; она посыпала сына с невесткой овсом, пшеном, – всё это должно было оберегать молодую пару и сулило богатство. Не нарушая обычай, жених на руках внёс невесту в родительский дом. Переход девушки из рода отца в род мужа влёк за собой, по представлениям предков, переход под покровительство духов рода мужа. Это делалось с целью обмануть домового, заставить его принять девушку как новорожденного члена семьи, которая в дом не входила, – а в доме оказалась. Так объясняли этот обычай старики.
Как было задумано, пировать поехали в Гарь к Верещагиным. Из Торопова тоже пировать приехали к Верещагиным, в помещение школы, где столы уже были накрыты и уставлены закусками. Соня и Лариса с интересом наблюдали, как женихи выкупали себе место возле невест. Пётр заплатил «дружке» деньгами, а жених Даши Лукьяновой заплатил медовыми пряниками. Молодые сели во главе двух длинных столов, поставленных параллельно. Гости разместились на деревянных лавках, плотно прижавшись, друг к другу. Места всем не хватало, и в дверях толпились те, кому места не досталось. Много народу с улицы заглядывали в окна. Однако всё происходило в полном спокойствии, ни каких скандалов и обид не было.
Когда основная церемония застолья закончилась; все сытно поели, покричали жениху и невесте «горько», выпили браги и самогону, то после этого пошли на улицу плясать под гармонь. Сразу же освободившиеся места заняли люди с улицы, и им принесли новые порции студня, тушёной картошки и винегрета. Соня всё это время не спускала глаз с Серёжи Сержпинского, и, забыв про Ларису, вышла на улицу вслед за ним. Парни организовали борьбу между роднёй жениха и невесты. Как и полагалось, побеждали представители невесты. Представители жениха даже если оказывались сильнее, то должны были поддаваться. Таков был обычай в здешних местах. Затем девушки по двое, по трое, с весёлым визгом и смехом нападали на красивых парней и валяли их в снегу. Соня подговорила своих двух подружек, сестёр Черновых, чтобы напасть на Сержпинского и побороть его.