– Пока не знаю, что он сделает дальше, но думаю, что обедом дело не закончится. Евпраксия устало протёрла глаза и, уставившись в угол комнаты, сидела, обдумывая ситуацию. Несколько раз она произнесла: «Что же тебе посоветовать?» Затем повернулась к снохе и сказала:
– Когда я была молодая, ещё не замужем, то мне парни не нравились, я была слишком разборчивая, а вот Колю полюбила с первого взгляда. И поверь мне, пока мы жили с ним, я ни разу ему не изменяла, хотя такие моменты и возможности были не раз.
– Но меня могут уволить с работы, – горестно произнесла Соня, – если ревизор составит акт на меня по результатам проверки. Я не знаю, как мне с ним поступить, если он назначит мне свидание.
– А ты Серёжу любишь по-настоящему?
– Да, конечно, – сказала Соня.
– Тогда муж важнее работы, найдёшь себе другую работу. Ты же педагог по образованию. Но пока ещё ничего не случилось и не паникуй раньше времени. Серёже тоже пока ничего не рассказывай.
Но Соня подумала: «Это трагедия, потерять такую работу, моя зарплата в два раза больше, чем у учительницы начальных классов. А у меня специальность как раз такая». Но вслух она свои мысли не высказала, ведь действительно, ещё ничего не случилось.
На фото дание ресторана в Данилове. Он на втором этаже, а на первом магазин. Это здание принадлежало до 1918 года купцу Мосаинову.
Фотография взята из интернета. Её вместе с другими подобными снимками показал музей Данилова.
Но на работе Вячеслав Никифорович продолжил оказывать внимание Соне. Он сидел рядом с ней за письменным столом и делал вид, что что-то проверяет, а сам то и дело, как бы невзначай, брал её за руку, или обнимал за плечи. Другие служащие в кабинете всё это заметили и постоянно наблюдали за этой парой. А Соня чувствовала себя, как не в своей тарелке. Она то белела, то краснела. И всё же, при всей трагичности положения, ей это нравилось, она хотела, чтобы Вячеслав Никифорович обратил на неё внимание, и это получилось. У неё уже был такой опыт с Серёжей. Ещё на Тониной свадьбе она влюбилась в него и очень захотела выйти за него замуж. Видимо, мысли у людей материальны, и если человек очень что-то захочет, то это зачастую сбывается.
Между делом Соколов поинтересовался:
– Вячеслав Никифорович, а вы, когда собираетесь заканчивать ревизию?
– В конце этой недели, то есть в субботу, – ответил тот, и стал собираться на обед. Соне он опять предложил составить ему компанию, и Соня согласилась. По дороге в ресторан она вдруг спросила:
– А у вас есть семья, жена, дети?
– Жена два года назад умерла, – сухо ответил он. – А что, хотите стать моей женой?
Соня не ожидала такого вопроса. В нём заключалось предложение выйти за него замуж, и в тоже время, как-то не романтично и с подстраховкой. От этого вопроса она сконфузилась и покраснела:
– Что вы, я не имела этого в виду, а просто поинтересовалась. К тому же я замужем и люблю своего мужа.
– Я знаю, так бывает, – сказал он, – если человек думает, что любит, но вдруг встречает другого человека, и вся любовь переключается на него. Я чувствую, что вы тоже, питаете ко мне хотя бы симпатию. Но мне вы очень нравитесь и с каждым днём всё больше.
Его признание уже переходило всякие границы приличия. Соня, конечно, ожидала такой поворот событий, но всё равно была очень насторожена. Она взяла с собой, на всякий случай, три рубля из заначки, о которой Серёжа и свекровь не знали.
В ресторане она посмотрела меню, выбрала что подешевле, и сделала заказ сама. А когда официантка спросила расчёт, то подала ей деньги. И тут Вячеслав Никифорович громко запротестовал:
– Дама со мной, я сам за неё заплачу!
Соня от неожиданности молча села и опустила голову. В зале ресторана она заметила знакомые лица, среди которых был Константин Фураев. Все присутствующие посмотрели с любопытством в их сторону, но потом продолжили жевать и разговаривать между собой.
– Софья Семёновна, позвольте объясниться, – уже тихо произнёс он, когда отдал деньги официантке.
– Я очень одинок, поэтому делаю глупости и прошу меня извинить. Однако, как порядочный человек, раз уж вас пригласил со мной пообедать, то обязан за вас заплатить.
Соня смотрела на него грустными глазами и молча слушала.
– Вы не стесняйтесь, кушайте, – говорил он миролюбиво. – Вы меня, конечно, плохо знаете, я хороший человек, уверяю вас. Если бы вы смогли стать моей женой, то убедились бы в этом.
– Но вы же знаете, что это невозможно, – сказала Соня и зачерпнула ложкой суп. Она очень хотела есть, потому что с утра не позавтракала. «Пускай считает меня бестактной, но я буду кушать», – решила она. Соня почти всю ночь не спала, всё думала про её взаимоотношения с Зубеевым. Ей было жалко его, и она не хотела его обижать, грубо отталкивать. Она решила действовать тактично до конца.
Пока она ела суп, Вячеслав Никифорович продолжал говорить:
– Я расскажу вам немного о себе. Родители мои были из купеческого рода; мать племянница купца Вахрамеева – известного в Ярославле, мамины родители рано умерли, и её воспитывал сам Вахрамеев в своей семье. Отец мой получил в наследство от своих родителей небольшой магазин в Ярославле, а в 1926 году этот магазин отобрали и отца посадили в тюрьму, где он вскоре умер. Моя жена была из бедного дворянского рода Кулагиных. Она умерла от туберкулёза, а я остался вдвоём с дочкой, которая уже взрослая и живёт со мной. Вот, вкратце моя история. Если вас что-то интересует – можете спрашивать.
Соня доела суп, и для приличия спросила, хотя ей это было не важно: «А где вы учились?»
– Я окончил Демидовский лицей в Ярославле, – пояснил Вячеслав Никифорович, и принялся за порцию мяса «по-грузински». На первое он ничего не заказал.
Наконец, наступила суббота, последний день ревизии. Вячеслав Никифорович с утра ознакомил заведующего райфо с результатами проверки, и Соня надеялась, что он ничего не отметит в акте про её ошибки. Потом оказалось, что ревизия не полностью закончилась и продолжится до понедельника. Зубеев, видимо, специально сделал такую отсрочку, потому что назначил Соне встречу в воскресение. Он очень уговаривал её прийти к одиннадцати часам в гостиницу, где он жил и обещал ей приятный сюрприз.
«Что за сюрприз? – ломала она голову, – может, что-то не приличное? Ну, я тоже сделаю ему сюрприз, возьму с собой детей». И вот, наступило воскресение.
Серёже она ничего про свидание не говорила. Думала, что может не пойдёт, если все неотложные домашние дела сделать не успеет. Но всё успела. Сказала свекрови, что возьмёт с собой детей на рынок, надо посмотреть, что там продают. Серёжа колол дрова возле сарая, и не видел, как она ушла.
Сашу с Вовой она посадила в санки, а Коля ей помогал их везти. Снег таял, и деревянные санки во многих местах скользили плохо, особенно там, где валялись клочки сена и всякий мусор.
Гостиница находилась на рыночной площади. Там совсем было тяжело тащить санки, потому что толпы людей смешали ногами снег с грязью.
– Дети, слезайте с санок, пойдёмте ножками, – стала она снимать с санок Сашу и Вову. – Вы уже большие, двадцать шестого апреля вам уже будет два года.
Возле дверей гостиницы Соня увидела, среди людей, Вячеслава Никифоровича, в его шляпе и в пальто с каракулевым воротником. Он не сразу заметил её, а смотрел куда-то мимо, видимо не ожидал, что она придёт с детьми.
От неожиданности, не здороваясь, он спросил:
– Это ваши дети?
– Конечно, мои, – ответила она.
Зубеев сначала смутился, а затем с расстроенным видом предложил:
– Тогда уж пойдёмте все вместе ко мне в номер есть мороженое. Это и будет мой сюрприз.
Соня была удивлена – откуда у него мороженое, и он объяснил, что звонил по телефону дочери, чтобы она привезла ему мороженицу в Данилов.
Глава 5
Убийство Кирова
В семье Сержпинских не всегда была полная гармония, мир и согласие. Иногда случались ссоры между супругами. Тот случай, когда Соня обедала в ресторане с ревизором, не остался без внимания. Примерно через полгода, Константин Фураев, при встрече, рассказал Сергею об этом, да ещё приукрасил. У Сергея вдруг возникли подозрения, что, возможно, ему жена изменила с ревизором. Придя домой, он высказал ей все свои подозрения в присутствии матери и детей. Он припомнил так же и ухаживания за ней заведующего райфо Мишина. Говорил он спокойно, не кричал, но с не скрываемой обидой.
Однако мать заступилась за сноху:
– Нельзя слушать всякие сплетни, – говорила она, – иначе мирной жизни у вас не будет. Соня сразу рассказала мне о проблеме с ревизором, и я ей верю. А то, что она сразу тебе не рассказала, так это я ей так посоветовала, думала, что тебя не обязательно посвящать в эти дела.
После слов матери Сергей успокоился и больше не возвращался к этому разговору. Мудрая Евпраксия старалась внушать своим молодым, как правильно вести себя в семье. Во-первых, не ссориться при детях, это пагубно повлияет на их нервную систему, а во-вторых, не устраивать ссоры при ней, потому что у пожилых людей нервы изношены, и старики принимают всё близко к сердцу. Она говорила:
– Вот вы поругались при мне, а потом ночью легли спать и помирились. А мне всю ночь не уснуть, буду переживать из-за вас.
* * *
Первого декабря 1934 года, Евпраксии Павловне исполнилось пятьдесят пять лет. Вечером, состоялся семейный праздник, хотя был рабочий день. Придя с работы, вся семья расположилась на кухне за столом. Здесь были холодные закуски и две глубокие тарелки: одна с горячей картошкой, а другая с жареным мясом. Всё это приготовил Глеб, приехавший с утра из Ярославля. Он с детства любил готовить. Кроме закусок на столе было шампанское, которое он привёз с собой. Про Павла он сообщил, что его не отпустили с работы.
На кухне работало радио, и начинали передавать новости.
– Тише, дети, дайте новости послушать, – просил Сергей Колю, Вову и Сашу, которые шумели и мешали взрослым слушать радио. Несколько дней назад в квартиру к Сержпинским провели провода для радио от городского радиоузла. Сразу же им, как и всем жильцам дома, выдали динамик, в виде круглой, чёрной тарелки и повесили на стену в кухне. Это было большое событие, и все члены семьи, в том числе и дети, с интересом его слушали. Радио работало с шести часов утра и до двенадцати ночи. Весь день из динамика слышалась музыка, и дикторы передавали новости.
– Тише, – снова сказал Сергей уже сердитым тоном.
Звук из динамика был не громкий и, нельзя было его прибавить.
Диктор сообщил: «Сегодня утром был убит Сергей Миронович Киров – член политбюро ЦК ВКП (б). На многих заводах страны прошли митинги рабочих осуждающих это убийство и требующих начать террор против врагов народа. Центральный исполнительный комитет СССР принял постановление «О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик» следующего содержания: «Внести изменения в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик по расследованию и рассмотрению дел о террористических организациях и террористических актах против работников советской власти:
1. Следствие по этим делам заканчивать в срок не более десяти дней;
2. Обвинительное заключение вручать обвиняемым за одни сутки до рассмотрения дела в суде;
3. Дела слушать без участия сторон;
4. Кассационного обжалования приговоров, как и подачи ходатайств о помиловании, не допускать;
5. Приговор к высшей мере наказания приводить в исполнение немедленно по вынесении приговора.
Постановление ЦИК и СНК СССР 1 декабря 1934 г, подписано председателем ЦИК Михаилом Ивановичем Калининым». Когда новости закончились, то зазвучала траурная мелодия. Лица, у сидящих людей за столом, стали серьёзными, радостное настроение исчезло. По радио ничего не сообщили, кто же убил Кирова. Минуту размышления прервала Евпраксия Павловна:
– Убийцу, безусловно, найдут, – сказала она. – Теперь опять во всём будет виновата интеллигенция. Я бы не смогла убить человека, даже такого, как Киров. Я преклоняюсь перед тем героем, который убил Кирова, и перед госпожой Каплан, которая стреляла в Ленина. Какое мужество надо иметь, чтобы пойти на это.
– Что ты, мама, говоришь, – возмутился Глеб, – ты разве против Советской власти?
– Я не против власти народа, я против кучки большевиков, захвативших власть в государстве. Вы помните Геннадия Ивановича Свешникова? Так вот, я вам не рассказывала: он тоже убил в Данилове одного большевика. Фамилию я того большевика не помню. Геннадий Иванович был мужественным человеком, и теперь я вижу, что он был сто раз прав.
– В чём он был прав?
– В том, что наше сословие интеллигенции, теперь изгои и враги народа. Вам, дети мои, надо теперь жить тихо и нигде лишнего не говорить. Опять, как и в восемнадцатом году начнут бесчинствовать чекисты.
После её слов Сергей, чтобы сменить тему разговора, открыл бутылку шампанского и, стараясь сделать улыбку, произнёс тост:
– Давайте выпьем за мамин день рождения, пожелаем ей крепкого здоровья и успешно доработать этот год.
Все присутствующие взяли бокалы и выпили. Дети тоже пили компот и поздравляли бабушку.
Евпраксия Павловна могла бы сразу уволиться с работы и уйти на пенсию, но директор школы попросил её доработать до летних каникул, и она согласилась.
Последние годы она плохо себя чувствовала: часто простужалась, часто болел живот и постоянно у неё были недомогания и слабость. К врачам она больше не обращалась, понимала, что это бесполезно. Сказывалось то, что она надорвалась в 1917 году, когда они с Серёжей разгружали с телеги дрова.
– Сколько ты, мама, будешь получать, будучи на пенсии? – поинтересовался Глеб?
– Сорок пять рублей, – ответила она, – как раз на сорок пять буханок хлеба. Но вместе с зарплатой учительницы у меня получится сто девяносто пять рублей. Однако долго мне не проработать, здоровья не хватит.
Глеб с довольным выражением лица встал из-за стола и вручил маме пакет с деньгами.
– Это, мама, тебе от нас с Павликом, купи себе новое зимнее пальто.
Серёже стало неловко от того, что ему было нечего подарить, и он с виноватой улыбкой произнёс, глядя на Соню:
– Мы, мама, с Соней тебе всю зарплату отдаём, так что купи из этих денег что пожелаешь, или добавь к пальто, если денег не хватит.
– Ой, спасибо дорогие мои, – взволнованно говорила Евпраксия, – я подумаю, что купить, а пальто у меня и это вполне нормальное. Я ещё похожу в нём, его мне подарила сестра Валентина со своего плеча, уезжая из Данилова. Когда я надеваю его,
то каждый раз вспоминаю Валечку. Как-то она и её семья поживают в Чехии? Уже давно от них не было писем.
Соня смущённо отвела свой взгляд, так как написала письма в Чехию и Америку с просьбой к родственникам часто не писать, чтобы не наводить гнев чекистов на семью Сержпинских. Евпраксия об этом не знала, а Серёже Соня потом призналась, и он на неё не рассердился, а наоборот одобрил этот поступок.
Пока за столом Сержпинские сидели, в дверь кто-то постучал, не громко и робко. Глеб, сидевший ближе к двери, пошёл открывать, а мать испуганно предупредила его:
– Спроси, кто там, сразу не открывай.
– Кто там? – спросил Глеб.
За дверями ответили:
– Это я, Першин Олег, ваш знакомый.
Евпраксия махнула рукой, мол: «Пусти», и Глеб открыл дверь. Соня с усмешкой сказала себе под нос: «Он словно, чувствует запах вина издалека». Олег уже не раз приходил, как только в семье Сержпинских, отмечали какое-нибудь событие. В бутылке ещё оставалось шампанское, и Сергей налил бокал для Першина. На удивление всем, он поздравил Евпраксию Павловну с днём рождения.
– Откуда ты узнал, что мне день рождения? – спросила она.