Думаю, тут я правда счастливее. У меня есть собственная ванная с душем. Громкая стереосистема. Компьютер. Выход в интернет. Все, что нужно, чтобы забыть о внешнем мире. Вот только… Таша все еще живет в нашем подвале. И я все еще нужен маме меньше, чем пара сантиметров увлажнителя со дна бутылки.
========== 10. ==========
Вот как я выживаю утром в понедельник – я надеваю наушники и слушаю дикий плейлист из барабанных ритмов индейских пау-вау. Лизи собрала его для меня в прошлом году, когда ходила на пау-вау со своим охочим до травки парнем. Я включаю музыку, когда начинаю собирать рюкзак, и выключаю, въезжая на школьную парковку. Если остается время, я сижу в машине до звонка и слушаю дальше. Потом я мысленно наношу боевую раскраску: три красных полоски под глазами, одну черную – через все лицо, красные полоски на предплечья и одну красную полоску от нижней губы и через подбородок. Я уже решил: если доживу до выпуска из этой дыры, на выпускной я приду в настоящей боевой раскраске.
Заходя в школу, я превращаюсь в воина. Я честный и благородный. Я вождь своего племени. Я мог бы снять с кого-нибудь скальп. Я мог бы стать действительно опасным. Но я решил так не делать, поэтому я и вождь. До этого года все было иначе. Я ничего не выбирал. Я все еще разговаривал словами, которые Роджер относит к признакам неконтролируемого гнева: «должен», «нужно», «заслуживаю». Я все еще был неуправляем. Я покалечил не оного Тома. Были и другие. В девятом классе я сломал кому-то руку. И нос. А в прошлом году я попытался свернуть какому-то парню шею. Я наизусть знаю каждый сантиметр стен кабинета директора. Каждую мелочь в школьной комнате для наказаний. Я помню каждый раз, когда мне давали «еще один шанс». Кажется, таких шансов было не меньше пяти. Роджер никогда не был мной доволен. Но теперь доволен. Я нашел свои триггеры и научился их блокировать.
Я наношу боевую раскраску, вставляю в волосы перья, захожу в школу и становлюсь вождем.
– Привет, Джеральд. Слышал, наши вчера выиграли, – говорит парень, занимающий соседний шкафчик. Он довольно крутой. Играет в джаз-группе и курит много травки.
– Три-один, – отвечаю я.
– Классная джерси, – замечает он. Я смотрю на свою одежду и думаю о хоккейной даме и о том, что теперь никому не дам насрать на себя. Сегодня я как будто нанес двойной слой раскраски.
– Спасибо.
Он кивает и уходит в свой класс. Я собираю учебники и захожу в кабинет мистера Флетчера. Все остальные называют его коррекционным классом.
– Привет, Джеральд!
– Здорово, Джеральд!
Я машу рукой и смотрю в пол.
– Классная майка, Джеральд!
Все заносчивые засранцы, считающие, что в коррекционном классе одни идиоты, ошибаются. Это лучший кабинет во всей школе, потому что здесь всем чихать, как ты себя ведешь, как туго соображаешь, хромаешь ты, заикаешься или толком не умеешь думать, потому что большую часть детства проплакал у себя в комнате из-за того, что прозвище «Срун» намертво прилипло к тебе еще до школы. Всем плевать, как ты одеваешься, сколько стоит твоя обувь, сколько зарабатывают твои родители и сколько песен загружено в твой айпод. Никого не волнует моя машина и товарищество, в котором я живу. Всем плевать на мое прошлое. Все наверняка знают, но никто ни разу об этом не заговаривал, а если бы попытался, мистер Флетчер наверняка сразу заставил бы его замолчать. Мистер Флетчер – настоящий вождь племени. В сравнении с ним я чувствую себя только сыном вождя, потому что у него просто океан терпения: он держит в узде злобных засранцев вроде меня, которым нечего делать в этом классе, и помогает во всем Дейрдре, у которой церебральный паралич. А иногда у Дженни бывают припадки, когда она начинает все разбрасывать, и ему приходится успокаивать ее и отвозить к медсестре, чтобы та как-то привела ее в норму.
– Джеральд, ты все еще ходишь в спортзал? – спрашивает Дженни. – Ты с каждым днем все крупнее.
– Ага, ты просто качок, – соглашается Карен.
– О боже, ребят, заткнитесь! – подает голос Келли. Да, он парень и его зовут Келли, и это несправедливо, потому что он с рождения отстает в развитии. Серьезно, если ваш сын умственно отсталый, ему и без девчоночьего имени непросто. Понимаете?
– Ага, – подхватываю я. – Заткнитесь.
Дейрдре направляет ко мне свое автоматическое кресло, подается вперед и сжимает мою руку:
– Ты скоро будешь слишком горячим для нашего дурдома, – произносит она и хохочет. Иногда, смеясь, Дейрдре начинает плеваться. Мы никогда не смеемся над ней, ведь мы семья – и школьный психолог не может мне поверить.
– Будь у тебя шанс учиться по общей программе, ты бы воспользовался им? – спросил он во время нашей последней ежемесячной встречи.
– Ни за что, я обожаю свой класс.
– Но речь не о них, а о тебе. Тебе необязательно учиться в коррекционном классе, ты понимаешь?
– Не знаю, смотря что такое «обязательно», – ответил я.
Мне обязательно нужно иногда расслабляться. Мне обязательно нужно, чтобы меня перестали обзывать. Мне обязательно нужно место, где можно смыть боевую раскраску. А это коррекционный класс. Я раскрашиваю лицо, только чтобы дойти от машины до класса. Чтобы пойти пообедать. Чтобы заниматься спортом – мне приходится делать это вместе с обычными детьми. Мне нужна раскраска, чтобы быть здесь и сейчас, а не где-нибудь еще, где никто меня не знает… например, в Южной Америке.
– Достаем учебники по математике, – говорил Флетчер. – Либо к пятнице вы учитесь решать линейные уравнения, либо меня уволят и я буду жить на улице.
Я умею решать линейные уравнения уже года три, но я все равно открываю учебник и выполняю указания. Я не притворяюсь глупее, чем я есть. Просто здесь я в безопасности. Или все остальные в безопасности, когда я здесь. Или как-то так.
У Тома обед одновременно со мной. Это учителя просчитались, потому что с тех пор, как я прогрыз ему лицо, он мечтает убить меня. Он все время передает мне взглядом послания из штата ЗЛ. Я ставлю штамп «Вернуть отправителю» и ем дальше. Но однажды он взорвется. Я уже вижу, что этим кончится. Однажды, задолго до моего выпускного, он подкрадется и ударит в полную силу, мне придется защищаться и меня посадят. А я не хочу, чтобы меня сажали. Поэтому я и наношу боевую раскраску. В ней я смогу лежать и не сопротивляться. Даже если он изгрызет мне все лицо. Даже если он убьет меня. Я выдержу. Я просто надену мокасины, вставлю в волосы перья, отправлюсь в Джердень и буду там плясать у костра, горланить песни и есть индейское мороженое, пока не стану свободен. Я уже почти надеюсь, что он просто на хрен сорвется поскорее. Думаю, тогда все обрадуются. Кроме ребят из коррекционного класса, со мной никто не разговаривает. Даже учителя. Даже работницы столовой. Однажды я сказал Роджеру, что они все ждут, что я запрыгну на стол и насру туда.
– Не думаю, – ответил он. – Ты ведь с детства так не делал?
– Не делал. Но я точно знаю, что они ждут и надеются.
– Не знаю.
Я уверен, что не ошибся. Все хотят, чтобы я насрал на стол. И я, как в детстве, хочу всех развлекать. Тогда у них появится новая тема для разговора. Новая тема для сообщений: «Лол! Ржунимагу пацталом! Даладна! Ой, все!»
Школьный психолог всегда повторяет, что у меня нет друзей только потому, что я отгородился от внешнего мира. Во-первых, он дебил. Во-вторых, кто бы, блин, на моем месте не отгородился? Я не только отгородился, но и нарисовал на своих загородках индейский народный рисунок: страшного зверя, заточенного в телевизоре.
========== 11. Эпизод первый, сцены 20-29 ==========
Таблицы с оценками за поведение сменились таблицами с домашними обязанностями – вторым из тех самых трех шагов. Настоящая няня все время улыбалась мне из-за кадра, а поддельная няня была гораздо строже. Моя привычка повсюду какать просто выводила ее из себя. В чем, собственно, и была задумка. Зато послушайте – я целый месяц не пробивал стену, значит, с этой проблемой она, как ни крути, справилась.
– Джеральд, вот таблица с твоими обязанностями, – сказала ТелеТётя. – Если ты будешь помогать маме и папе и они наклеят по одной наклейке на каждый день, ты сможешь сходить в свой цирк. – Мы с Лизи умоляли маму с папой сводить нас в цирк с тех пор, как по всему городу развесили афиши.
Я взглянул на таблицу – клеточки с изображениями трех дел, которые я должен был выполнять каждый день, чтобы попасть в цирк. Задания были простыми. Картинки с кроватью и ящиком для игрушек обозначали, что я должен заправлять кровать и убирать игрушки в игровой. Но третья картинка была странной. Я даже спросил, что это. На ней был нарисован наш обеденный стол, накрытый на всю семью. Меня никогда раньше не заставляли накрывать на стол, и мне казалось, что и не должны были, ведь я мальчик. Теперь я понимаю, что это сексизм, но мне было пять. Имейте снисхождение.
– Это новое задание, – ответила ТелеТётя, – но мы решили, что оно поможет тебе чувствовать себя частью семьи и работать с ней в команде. Первые два дела нужны тебе и только тебе, а тут ты сможешь помогать родителям, ты ведь уже большой мальчик.
Я вгляделся в картинку:
– Вы хотите, чтобы я накрывал на стол?
– Отлично! Да! Только по вече-ам.
– Я даже не знаю, где что лежит! – удивился я.
– Все в порядке, первые дни мы будем тебе помогать, – ответила она.
И они действительно мне помогали. Мне показали, где лежат тарелки, и мама раз сто попросила меня быть осторожным, но я ничего не разбил.
К середине недели я заправлял постель, как только вставал, и ровно в четыре часа дня начинал накрывать на стол. Я делал это раньше, чем кто-нибудь приходил ужинать, потому что так я мог незаметно окунуть тарелку Таши в воду из унитаза. Я делал это каждый день: заправлял кровать, убирал игрушки, накрывал на стол и лил воду из унитаза. На эти две недели телевизионщики оставили нас в покое, а ТелеТётя отравляла жизнь кому-то еще. Когда она вернулась, моя табличка была заполнена наклейками, а родители сказали, что я не какал никуда, кроме туалета. Няня дала мне пять:
– Я знала, что ты справишься! Хороший мальчик.
Я увидел, что настоящая няня подняла вверх большие пальцы. ТелеТётя все еще корчила из себя актрису: требовала, чтобы в ее салат клали определенный сорт яблок, и пила чай только определенной температуры, – но она постепенно превращалась в настоящую няню. Или, во всяком случае, вживалась в роль.
Потом ТелеТётя подошла к таблице Лизи и увидела, что та несколько раз забыла убрать в комнате и помыть посуду.
– Лизи, ты могла бы стараться больше, – сказала няня. Лизи только кивнула, потому что режиссер сказал кивнуть.
Дела Таши были сложнее наших, потому что она была старшей. Ей надо было убирать в ванных по субботам, убирать в своей комнате и в коридоре второго этажа. Она не сделала ничего. Даже не пыталась. ТелеТётя спросила, не забывала ли она клеить наклейки, но Таша покачала головой и ухмыльнулась.
– Вы слишком многого просите от десятилетней девочки, – вмешалась мама. – Я не считаю, что она должна это делать. Особенно чистить унитаз.
– Чистить унитаз точно под силу десятилетней девочке, – парировала няня. – Ей почти одиннадцать. Она должна научиться заботиться о себе. – На этих словах она оглянулась на настоящую няню, чтобы убедиться, что не отклоняется от курса. Та показала ей большой палец.
Режиссер кивнул, но мама вместо этого продолжала спорить:
– Я не согласна. По-моему, чистить унитазы – задача для подростка, а сейчас пусть она помогает Лизи с посудой и прибирает в доме, чтобы всюду было чисто. И вообще, жидкость ля мытья туалета ведь ядовитая?
ТелеТётя поглядела в камеру и закатила глаза:
– Джил, об этом надо было сказать, когда мы распределяли обязанности. Две недели назад Таша на все согласилась. Значит, она могла все сделать.
– Я запретила ей выполнять эти дела! – скрестила руки на груди мама.
– Это его вина! – вдруг сказала Таша, указывая на меня.
Я застыл на месте. До сих пор помню, как я застыл на месте и с ужасом ждал, что она скажет дальше. Потому что я уже понял, что цирка мне не видать.
– Да? – спросила ТелеТётя, положив руку на бедро и готовясь наказывать виновных. Первая камера наплыла на нее. – И каким же образом?
– Я ненавижу запах туалета! – она разразилась крокодильими слезами. – Я даже не могу зайти в школьный туалет, если там кто-то какал, потому что вспоминаю про него! Он разрушил мою жизнь!
Няня склонила голову к правому плечу:
– Значит, ты не можешь убирать в туалете, потому что тебе не нравится запах какашек?
Таша кивнула, потому что кивнула мама. Настоящая няня раздраженно взглянула на Ташу.
– И когда она вам сказала? – спросила ТелеТётя.
– Сегодня утром, – ответила мама. – Бедная девочка.
ТелеТётя снова посмотрела на Ташу, потом – на настоящую няню, продолжавшую закипать. Фальшивая няня хлопнула в ладоши и тряхнула волосами, как в рекламе шампуня:
– Лизи, дорогая, на этой неделе ты теряешь два часа экранного времени, и у тебя остается пять. Поняла?
Лизи кивнула и улыбнулась. Не знаю, почему. Давать нам по семь часов экранного времени в неделю – дурацкое правило. Оно заставляло нас больше разговаривать друг с другом… или лучше друг друга избегать.
Следом ТелеТёля обратилась ко мне:
– Джеральд, ты заслужил обратно свой маленький компути-и. – Геймбой! Целый месяц его не видел! – А поскольку ты две недели выполнял все свои дела, вы с Лизи сходите в цирк, а еще ты получишь то, что бросил в свою коробку для наград. Сходи за ней, дорогуша.
Я бросился к коробке для наград, выудил оттуда клочок бумаги, на котором я накорябал: «Марожиное», – и отдал няне.
– О, мороженое! Я сама его обожаю. Какой у тебя любимый вкус?
– Клубничный, – ответил я.
– Прекрасно. Иди посиди на диване, пока я разберусь с твоей сест-ицей.
Она взглянула на Ташу и закусила губу. Мама встала так, чтобы Таша если что могла обнять ее и поплакать.
– Таша, – начала ТелеТётя, – я, конечно, очень сочувствую, что ты внезапно обнаружила у себя страх пере какашками, но все-таки ты не делала вообще ни одного из своих дел, даже тех, для которых вообще не нужно ходить в ванную, – значит, ты теряешь все экранное время на неделе. Никакого компьютера, телевизора и видеоигр.
Таша прильнула к маме, как будто ее ударили:
– Почему он повсюду срет, а наказывают меня? – проревела она.
ТелеТётя повернулась к маме:
– Джеральд снова куда-то покакал?
– Он так не делал с тех пор как… с моих туфель, – ответила мама. Да, так и было, а еще я больше не дырявил стены. Вот бы кто-то и про это вспомнил.
Няня снова повернулась к Таше:
– Давай мы составим тебе новый список обязанностей, и если мы соберемся включить туда что-то, что тебе не понравится, ты об этом скажешь. Поняла?
Таша злобно уставилась на меня, потом сказала испуганной маме:
– Это нечестно!
– Это честно, ведь тебе надо учиться помогать родителям, – ответила ТелеТётя.
– Ненавижу тупые таблички! – крикнула Таша.
– Ты сказала «тупые»! – заорал я с дивана. – Нельзя говорить «тупые»!
– Заткнись, мелкий срун! – завопила Таша. – Чтоб ты подавился своим сраным мороженым! – Она убежала к себе и заперлась.
Когда телевизионщики ушли, мама попросила папу сводить меня за мороженым. Мы пошли в «Молочника Блю Марш», и я заказал огромный клубничный рожок, а папа все время говорил по телефону с клиентом, которому пытался продать двухуровневый дом. Потом папа съел часть моего рожка, потому что сам я не смог бы его доесть.
– Сынок, я горжусь тобой, – сказал папа.
– Спасибо, – ответил я.
Когда мы вернулись домой, Таша сидела на диване, ела из миски мороженое и смотрела телевизор.
– Эй, я думал, ей запрещено! – крикнул я.
Мама, готовившая ужин, ответила что-то из кухни, но ее заглушил голос Таши:
– Заткнись, мелкий уродец! Проблемный ребенок здесь ты, а не я.