Не понял он, признала она в нем бывшего ученика или нет, да и какая разница. Можно было, конечно, напомнить. Мол, Евдокия Семеновна: "Мы не рабы, рабы не мы - не так ли?" Но смолчал. И водитель молчал. В его взгляде - оскорбленное недовольство. Ничего, прихлебатель директорский. Довезешь! Не на себе же.
Вот и центральная усадьба. У двухэтажного дома для малосемейных высадили старушку.
- Спасибо вам, - она обратилась к водителю. - А то я пешком бы сколько шла. Возьмите себе яичек, куда вам положить.
Костя покосился на Ивана и процедил:
- Оставьте на сиденье.
Поехали дальше.
- Ну вот, все путем: подкалымил, - не удержался Иван. - А то не хотел везти.
- Подумаешь, яички, - пробурчал Костя. - И че потащилась на ночь глядя? Сидела бы дома, смотрела телик.
Иван не стал с ним спорить, но ему было ясно: если б Евдокии Семеновне некуда было бы "таскаться", она давно бы померла от тоски и безделья.
Частный магазин, которым заведует отставной подполковник, служивший раньше в Германии, снабженец. А от магазина бредет одинокая фигура, неустойчиво передвигая ноги. Иван всмотрелся...
- "Призрак коммунизма" по деревне бродит, - определил более молодой и зоркий Костя.
- Стоп, машина! - прокричал Иван. Он тоже признал бывшего директора.
Костя, подчинившись, остановился. Побоялся, что этот беспредельщик опять рванет ручной тормоз с непредсказуемыми последствиями. Так и перевернуться недолго.
- Довезем до дому. Не лето. Замерзнет еще мужик посреди деревни.
- Ну, опять двадцать пять... - начал Костя.
Но Иван уже вышел из машины. Он подтащил старика и загрузил на заднее сиденье. Костя, ворча и ругаясь, стал маневрировать, чтобы развернуться. Бывший директор жил в начале деревни - в доме, который они уже проехали. Кепку, а может, уже шапку он где-то потерял, сиво-темные волосы торчали во все стороны, давно небритая щетина на щеках соединилась со спутанной бородой. Дошел до ручки Карлыч, обносился, на коже струпья выступили. Вообще-то по годам он не такой еще старый. Если б не педагогический стаж, ему бы и сейчас работать пришлось или бомжевать без пенсии. Но факт, что возраст бывшего директора быстро приближается к критической отметке в пятьдесят девять лет, которые нынче отведены для жизни российскому мужику (даже если он и немец).
- Крепись, Карлыч, - Иван тоже сел позади и одной рукой, приобняв, поддерживал нового пассажира. - Может, тебя в фельдшерский пункт свезти?
- Вы вежливы, молодой человек, - сказал Генрих Карлович, совершенно не признавая соавтора "манифеста". - Другие предлагают упрятать меня в сумасшедший дом.
- Да ну...
- А я, как видите, в здравом уме. Только не справился со своей основной задачей.
- С какой задачей ты не справился, Карлыч?
- Так ведь мы, философы, до сих пор только объясняли мир, а задача заключается в том, чтобы преобразовать его.
От него разило перегаром. Даже Костя впереди унюхал и поморщился.
- Слабое средство вы, Генрих Карлович, выбрали, - пробурчал он. - Лучше б кокаину нанюхались. Тот сильнее мир преобразовывает.
Бывшего директора приняла у них прямо на улице за калиткой супруга, Евгения Батьковна. Миловидная женщина, тоже в прошлом педагог, из городской интеллигентной семьи; однако вот уехала же сюда в деревню, за своим возлюбленным.
- Что вы делаете? Зачем вы его спаиваете? - плачущим голосом сказала она и бессильно погрозила. - Я на вас участковому пожалуюсь!
- Да ладно тебе, Женни, - ласково сказал ей Генрих Карлович. - Пригласи лучше в дом моих новых друзей. Сыграешь нам "Лунную рапсодию", а мы послушаем. Ты так хорошо играешь!
Иван смолчал, на приглашение не откликнулся, а Костя проворчал: "Мы же и крайние оказались".
Наконец, впереди по курсу появилась двухэтажная контора, которая и раньше, при колхозе, и сейчас, при рыночной экономике, заполнена сотрудниками до отказа. Хоть и не святое место, а пустым не бывает. Но сейчас окна конторы затемнены. Утомились сотрудники, прибрали свои рабочие места, повыключали свет в кабинетах и разошлись-разъехались на заслуженный отдых. И машин вокруг конторы уже не видно. По крайней мере, никакого "Паджеро" Иван не приметил. Но на втором этаже, в кабинете директора, свет горит. Дожидается его председатель-директор. Он массивный, широкий, как шкаф, ростом под два метра мужчина, в своего папашу пошел, Петра Акимовича. С таким если в рукопашную сойдешься, то еще неизвестно, кто кого.
"А чей-то я вдруг про рукопашную?"
Все неймется. И, однако, Иван додумал свою мысль. Нет, все-таки не уступил бы. Ну, здоровый председатель, да. Но рыхлый. Физически давно не работал. Наверно, с тех пор как подручным в кузне отцу помогал.
Иван опять припомнил Петра Акимовича. Вот такого бы, как их старый кузнец, многократно воспроизвести, о чем мечтал Генрих Карлыч, сторонник клонирования. Но природа поступила по-иному. Она метнулась куда-то в сторону и в потомки кузнецу произвела нынешнего председателя. Хотя, может, природа тут и ни при чем. Насчет внешнего сходства она повторилась. И своими делами Петрович вначале как бы вторил отцу. Но потом власть ли его испортила, сознание своей избранности или еще какая-нибудь бяка. Вот и клонируй после этого. Даже лучшие образцы порче подвержены...
Обнародованы итоги соревнования "Битва за урожай". Победителям вручили ключи от автомобилей "Лада", распределены холодильники, телевизоры, денежные премии. А теперь внимание: суперприз!!! Им стал автомобиль "Тойота Камри", совсем недавно сошедший с конвейера Петербуржского автогиганта. Под гром аплодисментов ключи от "Тойоты" вручены главе ГУСХ области Завидонову Ростиславу Капитоновичу.
За освещение уборочной кампании в средствах СМИ получили премии: старший редактор ВГТРК Корчак Сергей Наумович - 25 000р, редактор газеты "Кормиловская правда" Фоменков Николай Абросимович - 10 000р. Имени моего папы среди награжденных нет. Может, по ошипке пропустили?
17. У председателя. Финита ля...
Иван у входа обчистил об решетку сапоги - так, немного, второпях. Поднялся по лестнице, прошел через безлюдную приемную и открыл дверь в кабинет. Петрович сидел за столом у противоположной стены, перебирал какие-то бумаги, некоторые злобно мял и бросал в корзину.
- Можно? - Иван машинально снял с головы кепку.
- Входи. Где пропал? Я уже хотел трактор за вами посылать.
Петрович велел сесть поближе. Иван взбодрился. Неплохое начало. Ясно, что ни правоохранительные органы и ни силовые структуры за ним не приезжали.
- Тут такое дело, - сказал директор, в упор глядя на него. - Придется тебе в командировку ехать.
- Куда это? - удивился Иван.
- На Север. Я заручился за тебя, что ты отличный работник, механизатор широкого профиля и будешь вкалывать на полную катушку. Они хотели лично с тобой познакомиться, но не дождались. Ну, да завтра в городе, на желдор-вокзале получишь необходимые инструкции.
- А что там делать? На Севере? - все еще удивляясь, спросил Иван.
- Дорогу жизни для нефтяников тянуть.
- Чего тянуть?
- Трассу через болото, непонятливый.
Сдал в рабство, значит. Может, за карточные долги, а может, по-приятельски, когда колоду тасовал. Лучше б ты, Петрович, через свое болото трассу протянул.
- Я один, что ли, туда поеду?
- Почему один. Еще добровольцы нашлись. Дитятко и Тютюнник.
Понятно. Наверняка доложили, что тракторист Дитятко "импичмент" директору решил объявить. А уж насчет бедолаги Тютюнника полная ясность. Вечный штрафник... Но у него ведь жена вот-вот родит!
- У Тютюнника жена на сносях, - напомнил он.
- Ничего, у него мать есть. Присмотрит.
- Старухе уже за семьдесят, - не отступал Иван.- За ней самой надо присматривать.
- Ты о себе думай, - направил его директор.
- А это самое, - спросил Иван уже без тени сомнения. - С первого места я, что ли, соскочил?
Мельников молча сунул ему несколько скрепленных листков.
Иван пробежал глазами верхний лист. Здесь фигурировали фамилии глав районов и крупных хозяйств с подробным указанием их должностей. Потом, перелистнув, глянул на заднюю страницу списков, надеясь хоть там, в конце, увидеть свою фамилию. Но список заканчивался редактором Фоменковым, Николаем Абросимовичем.
- Петрович, это долго все читать. Ты сразу скажи мне, под каким нумером я иду.
- Ни под каким, - пробурчал Мельников. - Ты вообще не попал.
- А кто же в номинации ДОН тыща пятьсот победил? Овечкин, что ли?
- Какой еще Овечкин? - в голосе Петровича появилось раздражение. - Овечкин уже лет пять за океаном в хоккей играет.
Иван бросил списки на стол.
- Значит, мне "Жигули" не светят?
- Не светят, - подтвердил директор. Он поморщился и сурово прикрикнул: - И нечего было рассчитывать! Привыкли, понимаешь, к халяве. Своим трудом надо на машину заработать, а не на подачку вышесидящего дяди рассчитывать... Я внятно излагаю?
Иван пожал плечами. Он понял, что шеф, его личный секундант, уже давно выбросил белое полотенце. Видимо, не подсуетился вовремя с характеристикой. Или не посчитал нужным. Или поостерегся. Или его и спрашивать не стали.
Мельников поостыл и прибавил вполне миролюбиво:
- Сейчас у тебя такая возможность появилась. Ты не думай, что для тебя эта поездка в наказание. Туда желающих отбоя нет. Очереди выстраиваются, чтобы сесть на нефтяную иглу. Но товарищи с Севера решили только отрекомендованных брать. Я и отрекомендовал... Короче, с тебя еще и бутылка причитается.
Похоже, пошутил директор. Бутылку он себе и сам в любое время, если захочет, купит.
- Комбайн ведь там, в поле остался, - мрачно напомнил Иван. - И поле я не закончил.
- Не твоя забота. Клади ключи на стол.
- Ключей нет. Давно замок сломан. Да и зерно я ведь не получил еще. С намолоченного-то. - Мимо этого, главного вопроса, никак нельзя было пройти. Пусть хоть все сгорит синим пламенем, пусть подавятся своей машиной и премией закусят, лишь бы в достатке зерна было - жить тогда можно. Будет и мука, и скотину чем кормить; и с голоду семья, при любых обстоятельствах, не вымрет.
- В ЗИЛок сколько входит? - Директор надвинулся глыбой над столом.
- Ну, тонн шесть можно загрузить.
- Значит, шесть тонн ты уже поимел.
Так и есть, сдали местные ищейки. С потрохами сдали. Иван примолк.
- И потом это... ты же не член думского комитета по распределению льгот.
Понятно. И про другие случаи директор знает.
- И что вы за народ такой? - продолжал Петрович. - Все норовите не своим делом заняться. И в судьи лезете, и в судебные исполнители, и кем только себя не мните. Скоро прерогативы господа Бога захватите.
Иван наглухо замолк.
- Ладно, про это замнем и еще машину зерна тебе выделим, - снял директор напряжение момента. - Главное, там на трассе, меня не подведи. И за ребятами присматривай. Чтоб не сорвались. Будешь за старшего в нашем десанте. В общем, на войне как на войне. Чтоб завтра к шести утра в полной боевой готовности. Костя вас на вокзал отвезет. Я распоряжусь.
- Кружку и ложку брать?..
- Ага. Еще и наголо подстригись.
Петрович поднялся и пошел к вешалке, где висел его плащ. И самым большим раздражителем для Ивана стала непоколебимая директорская уверенность.
- А если я откажусь? - набычился он, напряг все мышцы, глянул враждебно.
Директор выдержал взгляд и нисколько не испугался.
- Тут из милиции звонили. Из городского отдела. Осведомлялись про тебя, - известил он. - Ты там в городе какого-то атамана в нокаут послал.
Ивана шатнуло.
- Да ты в обморок-то не падай, я своих не сдаю. Высказался о тебе положительно и сказал, что ты уехал. Заранее пришлось сплавить, - Петрович самодовольно ухмыльнулся. - Ты, по моей сводке, уже неделю на Севере.
- Какой же он атаман? - пролепетал Иван, защищаясь от нехорошей догадки, и нервно теребя в руках кепку. - Он такой-сякой... У него серьга в ухе была!
- В каком? В левом или правом? - спросил Петрович.
- В правом... Нет, в левом.
- Значит, сирота, - Петрович снял с вешалки куртку. - По казацким канонам. Уж я-то знаю. Помнишь моего батю, Петра Акимыча? Тоже из казаков. Только расказаченный. Умер батяня, не дождавшись восстановления в правах.
- А усы-то... усы, какие были, - бормотал Иван, припоминая. - Бесцветные, жиденькие, у иной бабы гуще.