- Ваша светлость, разрешите отплатить вам за вашу доброту, - без особой надежды продолжил Мора, - Уверен, я смогу быть вам полезным.
Мора смело глянул благодетелю в глаза - и увидел - страх? Отблеск - горечи ли, смерти - в черном зеркале. Тень пробежала по лицу князя, он словно припомнил что-то и произнес, обращаясь даже не к Море, а к кому-то в своей голове:
- У русских есть поговорка - на грабли не стоит наступать дважды. И еще - люди не прощают сделанного им добра. Так, кажется. Мне не нужна твоя благодарность. Ступай.
- Еще раз спасибо вам, Prince clement, - Мора поклонился как можно изысканнее, - Прощайте.
И пошел было прочь.
- Кланяешься - как лакей, - проворчал князь, - Постой!
Мора встал на пороге, повернулся. Князь спросил сердито:
- Откуда ты знаешь Вийона?
- Прослушал два курса в Кенигсбергской Альбертине, - признался Мора, и голос его зазвучал насмешливо и совсем уж непочтительно. В черных глазах князя заплясало адское пламя:
- Врешь! Какая фреска была на потолке в библиотеке?
- Тю! Баба в шлеме, на коне и с голым задом. Прошу прощения, ваша светлость...
- Минерва, болван, - старик вгляделся в Мору и - недоуменно, - но ты же - цыган?
- Мать моя была цыганка, ваша светлость, а отец - граф Делакруа, он хоть и не признал меня, но обучение мое исправно оплачивал.
- Де ла Кроа? - усмехнулся князь, - не Виллимом ли звали твоего отца?
- Нет, ваша светлость, то был Гастон Делакруа. Может, и сейчас еще живет в Кенигсберге.
- Знаешь, юноша, фамилии де ла Кроа не очень-то везет в этой дикой стране, особенно после смерти. Один лежит в стеклянном гробе уже полсотни лет, голова другого плавает в Кунсткамере в банке со спиртом... Может, стоит тебе вернуться на родину, в Кенигсберг, и не гневить бога?
- И рад бы, но нельзя, - Мора понизил голос, чтобы поручик не услышал, - ведь в Кенигсберге я убил человека.
У князя стало такое лицо, что Мора забоялся - не хватит ли деда родимчик.
- Да ты врешь! Не может такого быть!
- Дурное дело нехитрое, - чуть смущенно отвечал Мора.
- Или ты шпион? Хотя кому это надо? Кому мы нужны? Все мои враги далеко, дальше, чем я, - один в Пелыме, другой в Березове. Третий в Соликамске, - Мора чутким ухом поймал паузу между вторым и третьим врагом, но не знал еще, к чему она - просто запомнил.
- Готов поспорить, ты толком не знаешь, с кем говоришь? - догадался князь, и Мора не без облегчения кивнул:
- Грешен, не знаю. Дик, туп, неразвит.
- Ничего, расскажут тебе, - старик явно повеселел, - Так ты хочешь остаться здесь?
- Если есть место псаря или конюха. Ваша светлость видели, как я обращаюсь с собаками.
- Надеюсь, у тебя и в самом деле нет лишая. Мой псарь, Франц Гинзберг, помер недавно. Повезло тебе, цыган. Ступай в дом через дорогу, к Готлибу, вон Булгаков тебя проводит.
Поручик взвился в своем кресле и выкрикнул на плохом немецком:
- Князь, он же колодник! Цыганва! Рваные ноздри! Такой псарь всех собак, всех лошадей у вас сведет!
- Люди сами отдавали мне все, - по-русски шепнул ему Мора, - зачем красть, если дают и так?
Старый князь расхохотался - как демон:
- Вот и следи, чтобы он никого не свел. Тебе за это платят. Проводи его к Готлибу.
- Я вам не лакей! - покраснел несчастный поручик.
- Ты мой тюремщик, мой цербер, мой мучитель. А теперь отведи этого le criminel к Готлибу. А я постараюсь за это время от тебя не сбежать.
Мора вгляделся в профиль князя и понял наконец, какой формы гуттаперчевый нос будет заказывать.
Поручик и в самом деле проводил Мору - до ворот. Далее показал изящной ручкой направление, куда идти, и опять завел речь про привороты:
- Так ты мне и не ответил, что нужно, чтобы приворожить девицу?
- Платок или чулок искомой особы, еще лучше - волосы или кровь, - отвечал Мора.
- Вечером приду, погляжу, как ты устроился, - многозначительно пообещал поручик.
- Может, изволите выдать мне малую толику в счет будущего жалованья? - со сдержанной наглостью спросил Мора, и услышал в ответ:
- Вот вечером и получишь.
Псарь Готлиб встретил Мору почти так же, как трактирщик Шкварня - сперва перекосился при виде завязанного носа, но тут в роли серебряного ефимка выступила немецкая речь. Сам Готлиб был из Кенигсберга, но уехал еще прежде Моры. Общих знакомых у них не нашлось, но и подернутые пылью городские сплетни Готлиб слушал, как новости.
Вскоре Мора узнал, что вместо псарни им предстоит отправиться на кладбище - нести гроб безвременно усопшего Гинзберга. Немецкая речь ввела Готлиба в заблуждение, он отчего-то решил, что Мора такой же лютеранин, как и прочие слуги старого князя. Мора же в бога вообще не верил.
Гроб несли шестеро - два псаря, два егеря и два конюха. Мора побоялся сперва за свою спину, но промолчал и не пожалел об этом - спине ничего не сделалось, зато на лютеранском кладбище попались на глаза примечательные персонажи. Первым персонажем была супруга пастора, красавица с кожей еще более темной, чем у самого Моры. Честно говоря, пасторша была черна как головешка, но красотою могла поспорить с Минервой на Кенигсбергском плафоне. Чуть поодаль от пасторши вился давешний поручик Булгаков, посылал красотке томные взгляды - и плевать, что похороны, горе, колокол звонит и всюду грязная земля. Стало ясно, на кого поручик так надеялся сделать приворот.
Чуть позже Мора увидел и псарню - и понял, насколько хуже жилось ему в бараке по сравнению с княжескими собаками. Впрочем, вечером явился поручик и, действительно, выдал Море кое-что в счет жалования, частично восстановив справедливость. Идея приворота не оставляла поручика - он, и в самом деле, принес платок с вышитой латинской "С". Готлиб, по-русски понимавший так себе, посмотрел на обоих как на идиотов. Мора платок забрал, пообещал скорый результат - только плати - но делать, конечно же, никакого приворота не стал.
Наутро Мора отпросился у Готлиба якобы за вещами, но на самом деле собирался при помощи трактирщика Шкварни передать весточку - в Москву, Матрене, и кое-что из своего жалованья - для помощи арестантам.
Солнце еще толком не взошло, брезжило за садом. Мора вышел на улицу, под мелкий дождик. Трость вязла в грязи. Перед домом князя стоял с потерянным видом юноша в немецкой одежде, тянул тощую шею, косился на солдат и ни на что не решался. Мора вспомнил себя не так давно, приблизился и спросил по-немецки, по внезапному вдохновению:
- Потерялся, любезный?
- Я ищу дом господина фон Биринга, - отвечал юноша. Лицо его, мелкое и круглое, как перепелиное яичко, было уже все в каплях дождя.
- Тут целый выводок этих фон Бирингов, но тебе, наверное, нужен старый князь?
- О, да!
- Поздравляю. Видишь солдат на крыльце? Они не пустят тебя. Еще и проверят, что у тебя в котомке, нет ли тайного письма от заговорщиков.
Юноша неожиданно позеленел и чуть не сел в грязь. Потом зайцем припустил по улице - Мора догнал его и взял под руку:
- Отвечай, пока цел! Что ты хотел? Передать письмо? Или на словах что?
- Ты - лихой человек? - проблеял юноша. Заори он сейчас "караул" - и Мора отпустил бы его, но бедняга совсем пал духом и даже трясся.
- Было, да сплыло. Сейчас я слуга в этом доме, не шпион, не цербер, - Мора волей-неволей влек жертву туда, куда направлялся сам - к трактиру Шкварни, - Или ты хотел просить о чем-то князя?
- Мне говорили, что князь ваш живет свободно, ходит куда захочет...
- Он и ходит. С поручиком.
- Что в гости ездит и охотится...
- Тоже с поручиком. Или с гвардейцем.
- Но мне говорили... Выходит, меня обманули, - юноша в отчаянии закатил глаза, и Мора покрепче придержал его - не дай бог упадет в обморок, - Но граф так просил меня, а когда он просит, отказать невозможно...
- Где живет твой граф, в столице? - взвился Мора. Слово "граф" подействовало на него опьяняюще.
- В Соликамске...
"Третий - в Соликамске" - и пауза, глубокая, как могила, перед словом "третий".
Мора как на крыльях внес жертву в заведение Шкварни, не разжимая когтей, потребовал освободить для них укромный угол, вдвинул, как вещь, в этот угол своего спутника, уселся рядом и выпалил:
- Рассказывай. Иначе живым не уйдешь. Кто ты, что тебе нужно от князя?
- Я Юлиус Шмит, - признался юноша.
- Прекрасно! Просто блестяще! И что Юле Шмиту нужно от его бывшей светлости? Милостей? Или места?
- Ничего... Наш граф, когда узнал, куда я еду, просил передать одну записку. Он даже позволил прочитать, чтобы я знал, что это не заговор.
- И ты читал?
- Обязательно! Я все равно был против, но вы не знаете нашего графа! Если он просит, ну никак невозможно отказать...
- У тебя, значит, граф, а у меня князь... И что же в записке?
- Толком не помню, что-то о прощении. О том, что каждый наказан по-своему, и, вроде как, про мир на краю могилы.
- Отдавай записку и можешь быть свободен. Я сам передам ее, я кое-что должен князю, вот и сочтемся. И расскажи, что у тебя там за граф - имя-то было у него?
- Он не граф более, все мы просто зовем его так.
- Так и князь наш не князь.
- Граф Левольд, тоже ссыльный, но ему сидится хуже, чем вашему. Ему и вовсе нельзя гулять, только в церковь и обратно, под надзором поручика. Моя сестра замужем за тем поручиком. Если бы не она, меня и граф бы не уговорил.
- Амур у ней с графом? - попробовал угадать Мора.
- Что вы, граф старый! - Юля Шмит впервые улыбнулся, - Он очень милый человек, очень вежливый и любезный, но Полинька ему во внучки годится. У него и борода седая...
- И плешь, - дополнил Мора.
- Нет, плеши нет, - улыбаясь, отвечал горе-посланник, - у него длинные черные волосы. И дивные глаза.
- У нашего князя тоже дивные глаза - посмотрит - и можно уносить, - усмехнулся Мора, - давай записку и беги. Куда бежишь-то?
- На переправу. Я в Москву еду. А вы точно не шпион?
- Много ты видал шпионов с рваными ноздрями? Давай, на переправу опоздаешь.
Юноша извлек из котомки потрепанное письмо, тщательно запечатанное. Мора глянул на печать - и верно, графский герб - и спрятал письмо за пазуху.
- Беги, несчастный, - Мора отвесил посланнику прощального шлепка, и юный Шмит с ускорением унесся на переправу. Мора же разыскал Шкварню, передал ему денег для арестантов и устное послание для Матрены - мол, жив, на свободе, приехать пока не могу - интересное дело наклевывается.