- Верно, красавица. Ступайте себе спокойно, к мужу, к деткам - я хоть и цыган, но колдун никудышный. И умел бы что-то такое - не стал бы губить вашу жизнь ради такой ничтожной личности, как наш поручик.
- Спасибо, Мора, - красавица судорожно сжала руки под шалью, - Спасибо тебе...
- Да за что, я же ничего не сделал?
- Вот за это и спасибо.
Выпал снег, и лед встал на реке. Прибыл из Москвы гончий - молодой неразговорчивый парень. Мора принял от старого князя письмо, запечатанное герцогским орлом, и с тем письмом гончий отбыл в Соликамск на своей приземистой мохнатой лошадке. Мора переживал - не сожрут ли посланника волки, не убьют ли разбойники, но гончий, видать, был разбойник самый пущий - и сам вернулся, и ответ привез.
- Что граф? Обрадовался? - выспрашивал у посланца Мора - очень его интересовал загадочный Соликамский граф, знаток аква тофаны и противоядия Митридата.
- Обрадовался... - отвечал гонец, с ухмылкой пересчитывая княжеские червонцы - свой гонорар, - Как увидел печать на письме, упал.
- Помер? - ужаснулся Мора.
- Не, в омморок. Он вроде тебя, немочь бледная, вот и не вынес.
- И каков он, тот граф?
- Да никаков. Старый, носатый, глаза как у хворой собаки. Манерный, как барышня. А князь твой пишет ему - заговор умыслил, не иначе?
- Не твое дело, - сурово ответствовал Мора, - попробуй, начни болтать - за мной не заржавеет.
- Да я что, я ничего... - поспешно отмахнулся гончий, - я уж и забыл обо всем, Виконт.
- Я более не Виконт, - отвечал Мора, и невольно припомнил старого князя, его горькое "Я больше не светлость", - расскажи мне, как охраняют ссыльного, а то, может, придется и мне туда ехать.
- Да кому он нужен? Я спокойно зашел, меня девчонка привела. Девчонка - жена тамошнего поручика, но с графом у нее то ли амур, то ли платит он ей. Если сам поедешь - разыщи эту Полиньку, и считай, дело сделано - она и письмо передаст, и ответ принесет. Солдаты стоят, конечно, но сам понимаешь, чему они мешают?
Мора спрятал за пазуху запечатанное письмо и извлек клочок бумаги:
- Не в службу а в дружбу, передай Матрене эту цидулку.
- Когда это Матрена стала грамотной?
- Это рисунок.
На лице гонца отразилась гамма чувств, и Мора разрешил:
- Можешь посмотреть. Все равно же не утерпишь.
Гонец развернул листок, посмотрел, перевернул вверх ногами:
- Это что? Нос?
- Он самый. Нет здесь мастера, чтобы такой сделать. Один доктор на весь город, да и тот только князю нашему кровь отворяет.
- Чудной ты парень, Мора... Все ходят без носа, а тебе подавай.
Мора пожал плечами. Не только грядущий нос занимал его мысли - аква тофана и противоядие Митридата лишили покоя молодого проходимца. Ведь если граф жив, а не окончил грешную жизнь на плахе - наверняка есть способ выведать секрет и одного, и другого зелья. А подобные знания неизмеримо повысят ценность своего обладателя на рынке преступного мира. "Прожектер ты, Мора" - укорял сам себя цыган. - "Как ты узнаешь секрет? Так тебе его и сказали - за какие шиши? Да и граф старый, того и гляди помрет..."
В вечернем небе мерцали звезды, снег воздушными шапками лежал на крышах. На заборе орала бессонная ворона. Из псарни раздавался дружный лай - собаки заслышали шаги одинокого прохожего. Дверь конюшни была приоткрыта - из щели валил пар и на снегу лежала полоска света. Слышались смех, голоса и нестройный звук музыкального инструмента - слуги праздновали окончание рабочей недели.
Князь тихо вошел в конюшню и остановился на пороге. Если ваш дом - кубло змей, и каждый вечер наготове скандал, истерика или даже драка, имеет смысл проводить вечера в гостях, а за неимением приглашений - хоть на конюшне с Люцифером.
Слуги так увлеклись, что пропустили явление хозяина. Псари и конюхи собрались полукругом и слушали Мору, бренчавшего на расстроенной мандолине с некуртуазным энтузиазмом. Кое-кто отбивал такт по деревянной перегородке, а Готлиб даже пытался подпевать. Мора пел по-русски, но Готлибу и это не мешало. Странная то была песня.
От большого ума лишь сума да тюрьма
От лихой головы лишь канавы и рвы
От красивой души только струпья и вши
От вселенской любви только морды в крови
В простыне на ветру по росе поутру
От бесплодных идей до бесплотных гостей
От накрытых столов до пробитых голов
От закрытых дверей до зарытых зверей...*
(* автор Я.Дягилева)
Мора поднял голову, увидал князя и тут же перестал петь.
- Продолжай, цыган, что же ты замолчал? - ободряюще произнес старик, - твоя ария не лишена смысла.
Но Мора не решился продолжать, и слуги потихоньку засобирались по домам. Готлиб взял мандолину, отыскал свою шапку и обернулся к Море:
- Идем?
- Погоди, я догоню, - отвечал Мора.
Князь опять остался один на один со своим Люцифером-Вторым, и Мора змейкой просочился в денник:
- Зима, ваша светлость. Мороз. Больше не выйдет у меня в окошко забраться.
- Прибыл твой посыльный? - с деланным безразличием спросил князь, но пальцы его, перебиравшие конскую гриву, мелко задрожали.
- Прибыл, ваша светлость, - Мора извлек из-за пазухи письмо и отдал с полупоклоном. Князь сломал печать, пробежал письмо глазами и спрятал за манжет:
- Идиот...
Мора поднял брови.
- Не ты - Рейнгольд. Несчастный, ни на что не способный, беспомощный идиот... Все бы отдал, лишь бы увидеть его с бородой.
Мора кашлянул - напомнил о себе. Князь расцепил четки:
- Ну же, выбирай!
- Я хотел бы розовую.
- Она же ничего не стоит! И я не возьму грех на душу - бери любую другую.
Мора указал на зеленую бусину, тут же ее получил - и на всякий случай спрятал за щеку.
- Вот видишь, - поучительно произнес старый князь, - а ты хотел взять розовую. Назавтра тебя бы отпевали.
- Вовсе нет, - осмелился возразить Мора, - я видел подобные камни, там так все притерто, что хоть в рот клади, хоть в воду - ничего не упустят.
Князь задумчиво перекатывал четки в пальцах:
- Ты, наверное, уже понял, чей это подарок?
- У вашего друга прекрасный вкус и светлая голова, - искренне признался Мора - граф заочно был ему симпатичен.
- Не успел пропеть петух, как этот друг трижды отрекся, что знать меня не знает. И исшед вон, плакася горько - так, кажется, сказано в Писании. Эпибалон эклаен...
- Не верю в бога, - пожал плечами Мора.
- И нечем тут гордиться. В моем приговоре первое обвинение было - что в церковь не ходил. Ну, что правда, то правда. Ступай, Мора, спасибо тебе за службу.
- Всегда к услугам вашей светлости, - Мора поклонился и выскользнул из конюшни. Князь же вытащил письмо из-за манжета, прочел еще раз, нервно смял листок и произнес горестно:
- Эпибалон эклаен...
Последний дежурный конюх, оставшийся в конюшне, решил, что хозяин призывает дьявола.
К Готлибу в гости пришла дама. Не девка с губами, крашеными свеклой, именно дама - в шляпе, в немецком платье, в очках, и с книжкой. Море до смерти хотелось узнать, что они собираются делать с этой книжкой, но остаться в каморке было никак нельзя.
Накинув тулуп и шапку, Мора вышел на улицу - шел мокрый снег. Тулуп под снегом мгновенно отяжелел и повис. Мора собирался было к Шкварне, но представил, как поплетется в мокром тулупе туда, потом в мокром и уже холодном тулупе - обратно. К тому же прекрасная трактирщица настолько впечатлилась щепетильностью нашего героя в вопросах пола, что закрутила с ним жаркий тайный роман, и появилась закономерная проблема - не раскрыть ненароком свои секреты господину Шкварне. Потому что получить дрыном поперек хребта Мора пока не был готов.
Поблуждав по задворкам, Мора зашел в немецкую кирху. Пересидеть визит дамы можно было и тут. Мора уселся на лавку, задумался: "Цыган-лютеранин... Вот была бы игра природы..."
- Здравствуйте, Мора, - послышался тихий голос. Совсем рядом на лавке сидела черная пасторша, прекрасная и печальная, но Мора в мыслях своих о монструозном цыгане-лютеранине ее не заметил.
- Здравствуйте, госпожа Софья, - поздоровался Мора.
- Я и не знала, что вы тоже верующий.
Мора решил не разочаровывать ее и подтвердил - да, верующий, тем более, что утонувший в Кенигсберге Гийомка был вроде католик. Пасторша сняла лопнувшую перчатку - ладошка у нее была чудная, нежно-розовая. На безымянном пальце поблескивало колечко.
- Не досаждает вам больше наш поручик? - спросил Мора, чтоб поддержать беседу и потихоньку увести разговор от религии.
- Куда там... Еще хуже лезет. Беда мне с этими поручиками - сначала Дурново сватался, предшественник этого, нынешнего, потом Дурново отослали - проклятый Булгаков явился, чеснок липучий, - пасторша с отчаянием глянула на Мору, и тот вдруг увидел, что лет ей много - к сорока, и морщинки у глаз, а сами глаза зеленые.
- Так скажите мужу, он отвадит поручика, - предложил Мора.
- Знаешь, кто мой муж? Пастор, - тихо, обреченно отвечала черная Венера, - что он может? Я сама его оберегаю. Я и в ссылку за ним поехала, он - за герцогом, а я - за ним. Я же горничной была при старой герцогине.
- При ком? - не понял Мора.
- При жене хозяина. Мне шестнадцать было, девчонка совсем, могла остаться в столице, какой-нибудь барыне пятки чесать. Нет, понесло дуру в Сибирь, пастор мой не смог герцога оставить, а я - его. Писать он меня учил, считать, звезды показывал... - в зеленых глазах пасторши стояли драгоценные слезы.
- Не плачьте, Софьюшка, - Море сделалось жаль ее, - я сделаю поручику отворот, и он отстанет.
- Вы же не умеете, - жалко улыбнулась пасторша.
- Тут колдовства и не нужно, достаточно смекалки, - Мора ободряюще подмигнул, - увидите, поручик про вас и думать забудет. А герцог - это наш князь?
- Он герцог. Здесь провинция, люди не знают таких титулов. Впрочем, он теперь никто, - красавица вздохнула, - а герцогиня давно сошла с ума, с тех пор, как герцога арестовали и она бежала за солдатами - босиком по снегу. С тех пор она все прядет, как паучиха, и молится.