- А сам граф?
- А ты как думаешь? Столько лет сидеть взаперти в такой дырище и мочь ходить только в церковь - при том, что в бога он не верит. (Тут граф стал Море еще симпатичнее) Да он готов босиком бежать по снегу через всю Сибирь - лишь бы прочь оттуда. Только некуда ему бежать.
- Не жалей графа, - отвечал Мора, - может, скоро ручку ему целовать будешь. Где-нибудь в Варшаве...
- Сам целуй ручку зубодеру Шкленаржу, - оскорбился гончий, - да и что мне делать в Варшаве? У меня в Москве невеста...
- Значит, ты женишься скоро?
- Так на что мне деньги-то? Женюсь, поселюсь в Коломне, дела оставлю, и ни ты, ни Матрена мне больше не указ. Лавочку открою и забуду про вас, как про страшный сон.
- Ты погоди забывать про нас, съезди со мной в последний разочек, - попросил Мора.
- Что ж не съездить, - согласился гонец, - мне деньги нужны.
- И Матрене ни слова! - напомнил Мора.
- Обижаешь ты меня, - набычился гончий, - ранишь мою гордость.
- Извини, я так, напомнил, - Мора встал с лавки. Письмо и два цесарских паспорта покоились у него за пазухой, а денег больше не было совсем - все отдал алчному посланнику.
Мора отправился было разыскать трактирщицу - раз уж обещал - и увидел, как оба Шкварни, муж и жена, перед крыльцом поливают друг друга отборным матом, а Шкварня-супруг даже замахивается дрыном. Мора постоял, послушал в компании еще нескольких благодарных зрителей, да и пошел себе восвояси.
Под окошками князя теперь дежурил солдат с ружьем - поручик проявлял бдительность. Мора посмотрел на солдата, вздохнул и направился на конюшню. Возле конюшни прохаживался еще один стражник. "Черт бы драл тебя, засранец кудрявый" - нелицеприятно подумал о поручике Мора. Паспорта он успел спрятать в тайник, осталось распрощаться с письмом и получить расчет. Но как это сделать? В доме - никак.
Мора дождался, когда князь соберется опять тренировать Люцифера - песаду они выучили, настало время для более сложной фигуры - мезэра. С наступлением теплой погоды тренировки происходили регулярно в устроенном во дворе импровизированном манеже. Посмотреть на этот маленький цирк собиралась вся дворня, а молодые князья глядели из окон - то ли с волнением, то ли с надеждой. Поручик на выездке не бывал никогда, отсиживался в доме - с тех пор, как князь застрелил из его пистолета беднягу Выбегая. Сил не было терпеть ехидные комментарии и предположения - что следующее отберет у поручика его подопечный.
В этот день Море повезло - представление началось. Конюхи привязали коня к пилярам, старый князь вышел на манеж с шамберьером и хлыстом, весь в черном, - еще более демонический и величественный, чем обычно.
- Франц, одолжи удочку! - через весь двор истошно заорал Мора, завидев повара - знатного любителя рыбалки. Конь в пилярах затрепетал, запрядал ушами.
- Не ори, пугаешь коня, болван! - огрызнулся князь. Конюхи зашикали на Мору.
- На что тебе удочка? - шепотом спросил подошедший Франц.
- Хочу завтра с утрецухи на плотине голавлей половить! - все еще очень громко отвечал Мора. Князь не замедлил откликнуться:
- Я вижу, кто-то соскучился по хлысту?
- Простите, ваша светлость, уши заложило, - Мора взял Франца под локоток, увел прочь от манежа от греха подальше и спросил уже шепотом:
- Так дашь мне удочку?
- Дам, если не шутишь, - удивленно отозвался Франц, - и что ты вздумал так орать? И так он тебя не любит.
- Как же не любит? Хлыста посулил, - ухмыльнулся Мора.
- Хозяин наш никогда слуг не бил, только тебе, говорят, хлыста досталось - аж в окошко недавно от него сигал, - припомнил Франц.
- Вот ты, Франц, немец, и не знаешь русских пословиц. Бьет - значит любит. Небось и не слышал такое?
- А ты разве русский, Мора? Или кто? - задал Франц давно терзавший его вопрос.
- Или кто. Мора Михай - как думаешь, исконно русское имя?
- А говорят, ты графа французского байстрюк.
- А говорят, что кур доят, - отвечал Мора, - Цыган я, Франц, и мать моя была цыганка, а про французского графа у русских тоже поговорка есть - чей бы бычок не скакал, а теленочек-то наш.
Мора взял у повара удочку, коробочку с крючками, и спросил напоследок, где лучше накопать червей - за сараем или на компостной куче?
Ранним утром - за час до рассвета - Мора уже сидел на плотине с удочкой. И ждал - не послышится ли вдали конский топ. Никакого топа не слышалось, и Мора приуныл было - хоть рыба и клевала - и подумал, что князь на старости лет потерял нюх и не понимает совсем уж прозрачных намеков. На воде раздался плеск, словно била хвостом далекая русалка. Мора вгляделся в предрассветную мглу - в тумане, по речной глади, неслышно скользила рыбацкая лодка, прикрытая навесом. Сквозь ткань навеса призрачно мерцал огонек фонаря. На веслах сидели солдат-охранник и повар Франц, не иначе как удостоенный такой чести в качестве эксперта по рыбалке. Старый князь величественно возвышался в лодке в своем дивном лисьем плаще - по случаю утренней прохлады. Поручика с ними не было.
- Вон псарь удит, ваша светлость, - Франц разглядел Мору на берегу, - тот псарь, который цыган.
Старик что-то ответил - не слышно было из-за плеска весел, лодка подплыла к Море совсем близко и стала в камышах.
- Доброе утро, ваша светлость, - поздоровался Мора.
- Здравствуй, цыган, - старик в своем плаще выглядел как король в мантии, только удочки все портили, - много наловил?
- Да не клюет не черта, - в сердцах отвечал Мора.
- Так иди к нам в лодку, на середине реки больше поймаешь. Давай, забирайся.
Солдат и Франц удивленно переглянулись. Мизантропии хозяина в их глазах был нанесен сокрушительный удар.
- А господин поручик не прячется в палатке, ваша светлость? - на всякий случай уточнил Мора.
- Боишься? Нет, он с нами не ездит, его на воде укачивает. Иди, не бойся.
Мора по воде прошлепал до лодки - вода залилась в сапоги, штаны вымокли до бедер - и кое-как забрался. Гребцы оттолкнулись от дна, и посудина выплыла на середину запруды. Гребцы сложили весла, закинули удочки. И Мора тоже закинул - что ему оставалось? Князь подсел к нему, совсем не боясь запачкать свою мантию, и спросил по-французски:
- Ну - и?
Мора глянул на гребцов - те не сводили глаз с поплавков, вялые, как сонные мухи - и осторожно передал князю сверток с письмом. Князь спрятал письмо под плащ.
- Я хочу розовый камень, - тоже по-французски бестрепетно потребовал Мора.
- Мы так не договаривались, - но старик все-таки отдал розовую бусину и поморщился, когда Мора спрятал ее в рот, - Она же ничего не стоит!
- А что стоят для вашей светлости эти письма? - бесстрашно спросил Мора, - Для чего вам это?
- Такой слуга, как ты, и правда, заслуживает кнута, - сердито отвечал старый князь, - Много ты понимаешь...
- Я понимаю, что тот человек так вам дорог, что вы готовы нарушить закон, чтобы помочь ему. Еще чуть-чуть, и вы похитите его из-под стражи, как девицу из-под венца. И ваш покорный слуга берется проводить его - куда, в Кенигсберг, в Варшаву? И сколько это будет стоить?
- Стоить это будет - все четки, что остались. И ты берешься проводить его - в баронское поместье Вартенберг.
- А барон не будет против?
- Это мое поместье, и я могу принимать там кого захочу.
- Так вы - барон фон Вартенберг? А мне говорили, что суд лишил вас дворянства и всех земель.
- Кто тебе такое сказал? - князь не разозлился, а почему-то рассмеялся, - Мелковато, конечно, после регентства и герцогства, но я все еще дворянин, друг мой. Мелкий силезский дворянчик фон Вартенберг - уж лучше слыть лишенным всего. И то, что я собираюсь сделать, то, для чего ты мне нужен - всего лишь возврат старого долга. Тот человек в Соликамске не друг мне и не враг, я ему должен. Вряд ли ты знаешь, цыган, что такое долг чести.
- Я всего лишь бастард Делакруа, куда мне долг чести. Я уже говорил вашей светлости, что убил в Кенигсберге человека, - высокомерное лицо князя вдруг сделалось недоумевающим, как у поручика Булгакова, - и одна добрая дама выручила меня из тюрьмы. Я служил ей за это семь лет, как Иаков служил за свою Рахиль. А так-то да, долг чести - вещь для меня неведомая.
- Так все же ты знаешь Писание, хоть и не совсем хорошо, - криво усмехнулся князь, - Ты не поверишь, но когда-то я тоже убил в Кенигсберге человека. Тридцать лет назад, тебя тогда еще и в заводе не было. Только из тюрьмы меня спасала не дама, а этот вот Рейнгольд, который пишет сейчас жалкие письма. Он мне никто, он отрекся от меня после моего ареста, но что поделать? Я все еще ему должен.
Князь сбросил плащ на лавку и забрался под навес. Не иначе, решил прочитать письмо. Мора посмотрел на воду, увидел, как ушел под воду поплавок, вытащил рыбину и бросил в ведро. Солдат и Франц спали над своими удочками, убаюканные, как колыбельной, французской речью.
Сперва над навесом взвился робкий дымок, затем полноценный язык пламени. Мора не стал дожидаться доброго пожара и выплеснул на огонь ведро с рыбой. Горестно запахло паленым. Старик вылез из-под навеса мокрый и злой.
- Ваша светлость разводили костер? - спросил Мора невинно.
- Ваша светлость жгла улики, - шепотом отвечал князь и объявил - уже громко - проснувшимся недоуменным рыболовам, - Навес загорелся, бездельники. Гребите к берегу, придется сушиться.
Костер весело потрескивал, и рядом с костром на рогатине исходил паром хозяйский черный кафтан. Сам князь, завернувшись в плащ, стучал зубами. Солдат и Франц сели на берегу и по-новой закинули удочки. Мора следил за костром, подкидывал хворосту и смотрел, чтобы у князя больше ничего не загорелось. И радовался, что в волнении не проглотил свой гонорар.
- Расскажи мне, как он живет? - спросил князь на своем ужасном французском. Мора не сразу понял, о ком речь. А как догадался - ответил:
- Плохо живет. В бога он не верит, а ходить ему можно только в церковь. Стражники пьют, лекарь мечтает сбежать в столицу и готов уже потихоньку придушить своего нанимателя. Жена поручика влюблена в графа безответно.
- Узнаю Рейнгольда. В него всегда кто-нибудь да влюблен безответно, - ядовито вставил старый князь, - А сам-то он как, старая перечница?
- Отчаялся так, что готов бежать босиком по снегу через всю Сибирь, было бы куда, - процитировал гончего Мора.
- Это не в его манере - бегать без обуви по снегам, - скептически отозвался князь, - но если судить по тому, что он пишет - ссылка его уничтожила. Растоптала - в пыль, в прах, в пепел...
- В ваших силах вернуть ему жизнь, - напомнил Мора, - в поместье Вартенберг. А благодарный ученик Алоис Шкленарж будет служить учителю верой и правдой.
- Это еще кто?
- Это я, - скромно потупился Мора, и продолжил размеренно, - после безвременной кончины ссыльного графа из города выедут братья Павел и Алоис Шкленарж, цесарские подданные, зубодер и аптекарь, и направятся в сторону заповедного баронства.