Друзья начали отмечать помолвку Копчика в трактире, но чуткие уши шпионов не давали как следует почесать языками, и как-то само собой отмечание переместилось в прозекторскую Ласло - и самим им потом непонятно было, почему их понесло на службу, а не домой, вроде и идти было одинаково, не иначе, захотелось инфернального антуража. Накрыли стол в каморке прозектора, Аксель с пьяных глаз хотел было рассказать, как отравлен был обер-прокурор, но подумал и воздержался. Как-никак княгиня была с Ласло хорошо знакома. Ласло поведал о клубе столичных лекарей - раз в месяц все лекари, кто что-то из себя представляет, собираются в каком-либо месте и перемывают кости своим именитым пациентам. Подобный закрытый клуб существовал и у дворецких, которые раз в месяц так же собирались и сплетничали. Ласло очень хотелось в клуб лекарей, и доктор Климт, личный хирург гофмаршала, обещал его рекомендовать. Ласло даже разложил тарот на да или нет, но вышел "повешенный". Ласло фыркнул, разложил тарот еще раз, и снова вышел "повешенный".
- Что, плохо? - спросил заплетающимся языком Копчик.
- Тарот сей означает, что не в силах человека изменить свою судьбу, он раб обстоятельств, - расшифровал Ласло, - я такое ненавижу.
- Как в греческой трагедии, герой может лишь взывать к высшим силам и молить их, но в судьбе своей не властен, - припомнил свой Геттингенский курс Аксель.
- Давайте, ребята, спать, - проговорил Копчик совсем сонным голосом, забрался на сундук и захрапел. Ласло спал уже, уронив буйную голову на разложенные карты. Аксель собрал со стола бутылки, накинул тулуп и поднялся на крепостную стену - подышать и проветриться. Дух мертвецкой его угнетал.
В морозном небе приветливо горели ясные звезды. Сквозь бойницу видно было, как внизу, перед входом в крепость, из черных крытых саней выгружают очередную куколку господина фон Мекка. Сам фон Мекк, как всегда, в дивной шляпе и в маске, следил за разгрузкой. "А ведь он пытается одеваться поскромнее, - догадался Аксель, - Не привлекать к себе внимания. Все в мире относительно". Аксель вдохнул напоследок морозного воздуха и пошел вниз, в комнаты для допросов - все равно разыщут и призовут. В коридоре встретился ему конвойный.
- Ты здесь! - обрадовался конвойный, - Мы за тобой хотели посылать.
- Да видел в окошко, - сознался Аксель, - коллеги подарочек привезли.
- Это подождет, - отмахнулся конвойный, - Николаши нет на месте, за ним побежали. Без него не приступят, это его клиенты. Тут девку привезли, зайди, пообщайся, пока Николаша подушки давит.
Николашей солдат фамильярно называл секретаря - благо тот не слышал. Выходит, секретарь отсыпается дома, но вот-вот прибудет по зову фон Мекка - не упускать же столь денежную работу. А пока они не встретились, Акселю предстоит допросить самостоятельно некую ночную гостью.
- Что за девка? - спросил он обреченно.
- Да бог весть. Зайди да посмотри - она у Кошкина.
Кошкин был дежуривший в ночь подканцелярист. Аксель зашел к нему, чудом разминувшись с процессией фон Мекка, торжественно влачившей жертву в кабинет к секретарю.
- Быстро ты, - обрадовался Кошкин.
- Я у Ласлы ночевал, - раскрыл интригу Аксель, - праздник у нас был.
- Смотри, допразднуетесь на рабочем месте, - предостерег Кошкин.
- Дурак ты и ссыкло, - огрызнулся Аксель, - вот никто тебя и не зовет. Показывай клиентку.
Аксель привык, конечно, что в их крепости люди становятся непохожи сами на себя. Блекнут и делаются меньше. А у камеристки Леды стали круглые глаза - вместо раскосых. За спиной у нее стоял солдат, придерживал, чтобы не упала со стула.
- Семечки, - оценил Аксель предполагаемую стойкость подозреваемой, - На один зуб. Дай мне донос - хоть почитаю, что с нее спрашивать. Сам-то читал?
- Пока не читал, - Кошкин вытянул из папки донос. Он вообще читал неохотно. Аксель пробежал глазами - шпионаж в пользу Австрийской Цесарии - муть, чушь, к утру девка выйдет на волю - как только графиня проснется и недосчитается пропажи. Даже если дура во всем сознается. О, это уже хуже. Намного хуже. Прелюбодейская связь с его сиятельством графом. Свидетель - тот самый лакей, автор доноса. Девка не выйдет из крепости утром. Девка не выйдет из крепости никогда, только через прозекторскую Ласло. Граф вряд ли падет - у него абонемент во всех борделях столицы - разве что леща высочайшего получит.
Леда смотрела на Акселя своими новыми круглыми глазами и не узнавала его. Ну и слава богу.
- Я сейчас вернусь, - Аксель свернул донос в рулончик, - Брюхо что-то прихватило.
- Донос верни, - вслед ему прокричал Кошкин.
- Да не подотрусь я им, не бойся, - уже из-за двери отвечал Аксель.
"Герой может лишь взывать к высшим силам и молить их - и я это ненавижу, - думал Аксель, стенобитным снарядом проносясь по коридору, - Только бы не пришел еще секретарь!"
У секретарских дверей топталась команда со своею жертвочкой, полицейские раскуривали трубки.
- Не велено... - начал было старший из них, но Аксель уже шагнул в кабинет. Фон Мекк в своей носатой маске сидел за столом Николая Михайловича и полировал ногти. Перчатки и шляпа покоились на столе и поражали изысканностью.
- Что принесло тебя, Алексис? - спросил фон Мекк лениво и добродушно, - В обход приличий и субординации?
- Вот, прочтите, - Аксель согнулся в поклоне и протянул ему злосчастный донос, - У нас камеристка вашей супруги.
- Госпожи фон Мекк? - рассмеялся нарядный пират.
"Болван" - подумал Аксель. Фон Мекк отложил пилочку и начал читать. Под черной маской проступила маска еще одна - злобная и испуганная.
- Остерман. Эта дура - его подарок, - фон Мекк отбросил донос, вскочил с места и принялся бегать по комнате. Аксель лишь успевал поворачивать голову. "Остерман - вице-канцлер, Бюрен - канцлер де-факто, - сообразил он, - и один другому мелко так и подленько гадит. Почти незаметно, ценой всего одной ничтожной жизни".
- Она уже призналась? - фон Мекк остановился, озаренный внезапной мыслью.
- Я вернусь - и она признается, - отвечал Аксель. Фон Мекк положил ладони на пистолеты у себя на поясе.
- Нет, ваше сиятельство, - остановил его Аксель, - вы не можете войти и убить ее, ее арест уже запротоколирован.
- Но ты же - можешь? - фон Мекк нервно рвал свои манжеты, отщипывая от них вплетенное в кружева золото. "Только бы не вошел секретарь" - подумал Аксель и бухнулся на колени. Фон Мекк перестал бегать и уставился на него удивленно - его черные глаза раскрылись шире, чем были прорези в маске.
- Пощадите, - жалобно проговорил Аксель, - девка эта, Леда, невеста друга моего. У них и свадьба назначена. Пощадите ее жизнь, ваше сиятельство! Не губите...
Фон Мекк вернулся за стол, взял в руки донос - манжеты его висели, как тряпки:
- Ты же это читал? - удивленно спросил он Акселя, и донос затрясся вместе с его пальцами.
Аксель попрощался мысленно со штанами, сделал на коленях несколько ползучих шагов к фон Мекку и часто закивал.
- И твой приятель возьмет ее - после всего, что у нее было?
- Они любят друг друга, - заверил Аксель, - да и что там было-то, вранье одно.
- Да все было, - криво усмехнулся фон Мекк, - Остерман, зараза, когда дарил ее, наврал, что у японок там все поперек. А дураку много ли надо? Не поперек оно там, конечно, все как у всех...
Аксель не стерпел и, как был на коленях, заржал. Фон Мекк посмотрел на него и тоже улыбнулся - не волчьей своей, а вполне человеческой приятной улыбкой:
- Я твой должник, Алексис. Пусть живет, стервятина японская. Дай мне перо и бумагу.
В этот момент и вошел в кабинет секретарь и, пораженный зрелищем, застыл на пороге:
- Что за мизансцена, Пушнин?
- Алексис делал мне предложение, - хохотнул фон Мекк, - от которого я не смог отказаться. Где у тебя перо и бумага, Николас?
Аксель встал с колен, отряхнулся и поймал ледяной, ненавидящий взгляд Николая Михайловича. Мол - предупреждали тебя, не трожь чужую деляночку - теперь держись. Секретарь почтительно подал фон Мекку чернила и бумагу, тот быстро что-то черкнул на листе и со словами:
- У меня записка для тебя, Николас. От его высокографского сиятельства господина фон Бирона, - фон Мекк свернул записку и запечатал ее своим перстнем, - Через час такой же приказ получишь от начальника своего Андрея Ивановича.
Николай Михайлович с почтением принял записку, мазнув Акселя ледяным взглядом. Разломил мягкую еще печать, прочел, удивленно поднял брови. Фон Мекк натянул на руки кофейные на этот раз перчатки. На манжеты его было жалко смотреть.
- Ступай, Пушнин, - брезгливо проговорил секретарь, - девку пока не пытай, я по ней передам тебе меморию. И помощника своего пришли к нам, Тороватого.
- Так он и по-русски-то еле говорит, - удивился Аксель.
- А разговорчивый кат у нас уже был, - медовым голосом отвечал Николай Михайлович, - Ступай, Пушнин, не задерживайся.
- Дозвольте, донос захвачу, - Аксель схватил со стола донос и был таков.
- Видишь, принес в целости, - отдал Аксель донос уже отчаявшемуся было Кошкину.
- Долго же ты ходил, - отвечал недовольно Кошкин, - баба вон сомлела, лежит.
В углу на лавке печальный солдат брызгал водою на бесчувственную Леду и вяло шлепал ее по щекам.
- Начальство я в коридоре повстречал, - со значением проговорил Аксель, - вот и припоздал маленечко. Девку лупить пока не велено, через час будет по ней мемория.
- А нам что делать? - удивился Кошкин.
- Хочешь, в карты сыграем? - предложил Аксель.
- А девку куда?
- Пусть посидит, посмотрит на нас, - зло бросил Аксель, - Подумает, перед кем можно рогатку свою раздвигать, а перед кем и не стоит. А ты, служивый, не хочешь ли в карты сыграть?
Солдат усадил кое-как на стул приоткрывшую глаза Леду и коршуном устремился к столу:
- А во что играем, хлопцы? И какие ставочки?
Через час заглянул довольный, как удав, помощник экзекутора Тороватый:
- У меня мемория для вас, по шпионке цесарской. О, вы играете!
- И ты садись, - пригласил Кошкин.
- Боюсь, фортуна мне сегодня уже улыбнулась, - Тороватый глянул на Акселя и угрызся совестью, - Прости, Аксель, что подсидел тебя. Прежде фон Мекк твой был...
- Да я не в обиде, - Аксель взял меморию, раскрыл ее и прочел, - что ж, милость высокографская безгранична, милосердие безмерно, и каждому по делам его. Подержи, Тороватый, клиентку - я дело сделаю, и мы сядем, доиграем.
Когда Копчик и Ласло проснулись, история уже завершилась. Милосердная высокая особа покинула крепость в закрытых черных санях, увозя в кофейного цвета когтях расписку на очередные отнятые авуары. Секретарь в своем кабинете шипел, как змея - оттого, что дела теперь делались через его голову. Аксель с горькой своей добычей спустился в прозекторскую к Ласло. Освобожденную девку по личному приказу Андрея Ивановича Настоящего отдали Акселю в руки. Правда, девка та была теперь без языка и, кажется, не очень годилась уже Копчику в невесты.
Впрочем, стоило ли Копчику знать обо всем, например, о постыдном любопытстве графа фон Бюрена? Донос изъял из дела и забрал с собою один милосердный господин, не иначе, как для того, чтобы отхлестать сей кляузой по морде доносчика-лакея. Или поручить эту сладостную месть изящному Вольдемару Плаксину. Лентяй Кошкин доноса так и не прочел. Другие участники событий - не снизойдут никогда до объяснений с каким-то Копчиком. И Аксель молча вручил полумертвую, бесчувственную Леду в руки едва проснувшегося, похмельного жениха.
-Жаль, конечно, что место потеряно, - сокрушался Копчик, - впрочем, со дня на день графиня собиралась Ледку гнать. Ревнивая старая дура. Как будто прислуга в чем виновата, да и не смылился же этот ее... Эрнест или как его...
- Кто это - Эрнест? - не понял Аксель. Они вдвоем сидели в доме вдовы-капитанши, возле клетки с кенаром, и Аксель крутил перед птицей крошечную шарманку с мелодией - приучал кенара петь. Измученная, вся в кровавых бинтах, Леда спала на Копчиковом ложе, укрытая лоскутным пестрым одеялом, и Аксель с удивлением увидел на ней выбившийся из выреза рубашки серебряный православный крестик.
- Да хозяин ее бывший, граф Бюрен, его так зовут - Эрнест, - пояснил Копчик, - как будто девки крепостные в ответе за то, что с ними баре делают.
- Ты что, все знал? - Аксель перестал крутить шарманку и уставился на Копчика, как на диковину, - про Леду и Бюрена?
- Я с первых ее слов все о ней знал, - вздохнул Копчик, - я же дознаватель, а не кот начхал.
- И женишься?
- Она тогда крепостная была, не хозяйка себе, - разъяснил Копчик Акселю, как ребенку, - Что велели ей, то и делала. Теперь она вольная. При мне того уже не было, а теперь и подавно не будет. Зато будет мне благодарна по гроб жизни, что не девкой взял и не попрекнул.
- Ты ее креститься заставил? - спросил Аксель шепотом.
- А кто же? Ледка лютеранкой была, как ее графиня, - Копчик криво усмехнулся, вспомнил, наверное, как неровно дышал к сиятельной художнице, - А то, что жена без языка - это даже и не так плохо.
- Ты еще скажи Бюрену спасибо, - Аксель опять завел шарманку, и кенар откликнулся - запел, - Святой ты, Копчик, как есть святой.
- Спасибо? - Копчик посмотрел на Акселя с кротостью, под которой прятался - черный яд, - Он кобель, конечно, и говно на лопате, этот граф Эрнест, но был у него выбор - убить Ледку или отпустить, пусть и без языка. А убить ее было ему куда как легче...
Аксель вспомнил, как ползал он на коленях в кабинете секретаря и как граф рвался именно что убить, но рассказывать об этом не стал, спросил лишь:
- Когда привезут к тебе этого Эрнеста на допрос - заметь, я не говорю если, я говорю - когда, ибо такие Эрнесты всегда свой путь заканчивают в нашей скромной обители - какую степень ты применишь к нему, третью или третью с элементами четвертой?
- А я личное с работой не мешаю, - с достоинством отвечал Копчик, - что Настоящий велит, то и применю.
1998 (зима)
"Мы смеялись над ним - над его наивным желанием казаться французом, будучи немцем. Мы шутили над лотарингским его наречием, которое он искренне почитал благородным языком франков. Мы, рожденные высоко, с голубою кровью в наших жилах, считали весьма забавным его непреходящее желание породниться с герцогами, маршалами Франции, и высмеивали эти бесконечные, казавшиеся нам жалкими попытки. Были годы, когда мы снисходили до него, как ангелы до ничтожного смертного. И настали годы, когда он - герцог, свежеприобретенный родственник маршалов Франции, и его французское происхождение подтверждается патентами и письмами, и он смотрит на нас и не видит, как звезда с небес, и мы под его ногами - лед, пыль, грязь, ничто. Rien."
- Наконец-то, я думал, никогда тебя не найду.
Я вздрогнула и подняла голову от книг - Макс стоял среди стеллажей с абсолютно потерянным видом, и в каждой руке у него было по мотоциклетному шлему.
- Ты, наверное, впервые видишь столько книжек сразу? - спросила я ехиднейше.
- Смеешься? Я год проучился в Сорбонне, - Макс подошел и положил один из своих шлемов на мои книги, - Если хочешь, поехали сейчас. Пока еще светло. Иначе это точно будет смертельный номер.
- А куда ты дел Даньку?
- Съел. Твой Данька сбежал от меня на главпочтамт, звонить какой-то французской Амели.
- Не ревнуй, это коллега из Гренобля, - я отодвинула шлем и собрала книги.
- Я полигамен, а значит, и не ревнив, - отвечал Макс.
- А как ты вошел? Здесь же пропускная система? - спохватилась я.
- Посмотри на меня. Внимательно, - Макс принял полную достоинства позу, - Разве можно было меня - и не пустить?
Я посмотрела - высокий, с длинной блестящей челкой, в куртке военного летчика, Макс был похож на актера, играющего - простого бесхитростного парня. Где-то в палате мер и весов, между идеальным метром и идеальным килограммом, пустовало место и для него - место идеального мужчины.