Николай Михайлович стоял с видом невозмутимым и даже насмешливым, пока полицейские разворачивали на полу свою куколку. Фон Мекк прошел за стол и уселся на его место - он двигался легко, как танцор - и теперь сидел, играя тростью. Перчатки на нем были тончайшие, цвета маренго, а партикулярное платье - в глуховатой палитре поздней осени, сероватый пурпур, самый модный цвет сезона. На клюве его носатой маски были вырезаны ноздри, узкие, каплями, подобные льняному семени.
- Мe surprendre! - повторил господин фон Мекк. Копчик и Аксель переглянулись. Человек из свертка уже сидел на полу, лохматый, с круглыми глазами, и наряд на нем оказался ничуть не хуже, чем на господине фон Мекк - в лососинных тонах с серебристым позументом.
- Алексей, проведи для нашего гостя ознакомительный тур, - обратился к Акселю Николай Михайлович, и в звонком его голосе слышалась ирония, - Расскажи об инструментарии, с которым работаешь, и при необходимости препроводи сего господина в мертвецкую - покажи, какие орудия каковые следы от себя оставляют, - Николай Михайлович повернулся к господину фон Мекк и пояснил почтительно, - Алексей молодой кат, но весьма толковый. В Геттингене учился, знает латынь и греческий, а все, что делает - делает с глубочайшим знанием...
Полицейские подняли гостя и подвели к дыбе - сам тот не шел. Аксель любезно разложил перед ним богатую свою коллекцию, тряпицей протирал скобы и крючья и о каждом подробно рассказывал - по-русски и по-немецки, неизвестно, какой нации окажется гость. Фон Мекк подманил к себе Николая Михайловича и что-то зашептал ему на ухо. Копчик ощутил себя лишним, но уйти не решился, стоял с бумагами возле своего столика.
Визит в мертвецкую не понадобился - когда Аксель принялся любовно оглаживать длинную стальную иглу и воркующе повествовать, куда заходит та игла в раскаленном виде, гость закатил глаза и опал. Полицейские поддержали его - на весу.
- Плод созрел, - фон Мекк поднялся со стула, - Николас, отведи нам с предметом моей страсти отдельный кабинет, - фон Мекк обнял Николая Михайловича за плечи и повлек за собою к выходу, - Шампанское можешь не подавать.
Гостя полицейские несли за ними следом, поддерживая под локотки.
- Может, писарь вам нужен, господин фон Мекк? - поинтересовался Николай Михайлович. Он оглянулся на Копчика и подмигнул.
- Не стоит, - отмахнулся фон Мекк маренговой своей перчаткой, - Сашечка у нас грамотный, сам все напишет. И подпишет. Перо с бумагой подай.
Процессия покинула пытошную, только тряпки остались лежать на полу. Аксель невозмутимо протирал ветошью зубчатые большие щипцы.
- Кто это был? - шепотом спросил Копчик.
- Господин фон Мекк, секретарь полицейского управления, - вполголоса проговорил Аксель, принимаясь за стальное кольцо с обточенными краями, - Господин фон Мекк воспринимает свою высокую должность как приватирский патент.
- Хороший какой господин, - задумчиво произнес Копчик, - нарядный такой, в шляпе с пухом и в перчаточках...
- Так немец. Каким еще, по-твоему, должен быть господин фон Мекк?
- Такие перчаточки ты у наших кожемяк не купишь, эти перчаточки приехали прямиком из Парижа, и не каждый дворянин может такие себе позволить. В Париже такие перчаточки только начали нашивать.
- А ты откуда знаешь? - Аксель захлопнул ящик с инструментами и поднял на друга удивленные глаза, - Или ты модник?
- Я все должен знать, служба обязывает, - пояснил Копчик, - пойду, отдам протокол копиисту, а то все листы обрыганы. Так хоть чуть подсохли...А ты понял, что говорил тот нарядный остзеец?
- Он всегда говорит одно и то же - "удивите меня". Такая у него присказка.
- По-французски или по-немецки, не понять?
- Это не то и не другое. Господин фон Мекк говорит на лоррене, хотя искренне почитает его за французский, - усмехнулся Аксель, - возможно, у него был дурной гувернер.
- Что за зверь такой - лоррен?
- Язык Лотарингии. В моем Геттингене был один лотарингец - они говорят по-французски, но с немецким произношением, не каждый француз их поймет. Видно, один из этих жуликов и попался фон Мекку в учителя...
Зимою того же года Копчик чуть было не уверовал с существование доппельгангеров. В темном переулке по пути со службы напали на него лихие люди, ударили по голове доской и сняли все - сапоги, кафтан зимний, теплый, рубашку голландского полотна, штаны утепленные, шапку кроличью, даже варежками не побрезговали. Сапоги особенно было жаль. Бесчувственного Копчика обнаружил полицейский патруль, завернул в тулуп и препроводил в участок. Дежурный, увидев коллегу в столь жалком положении, пообещал немедля сыскать обидчиков. Копчик, впрочем, особо на это не надеялся. Послали за Акселем - Аксель и Копчик с недавнего времени вместе снимали квартиру у одной косоглазой вдовы-капитанши. Примчался сонный Аксель - со штанами и прочим добром. Копчик же, ожидаючи, разговорился с дежурным, тот поведал завернутому в тулуп дрожащему Копчику несколько утешительных полицейских баек. Копчик в ответ рассказал, поправляя на носу чудом уцелевшие очки, как явился к ним в крепость мундшенк с собственноручной запиской от государыни, предписывающей "сего мундшенка высечь плетьми за сквернословие, пьянство и блядство".
- Удивил ты меня, - рассмеялся дежурный, - начальник наш, секретарь фон Мекк, все требует, чтобы мы его - удивляли. Ты бы ему понравился...
- Я видал как-то вашего фон Мекка. Он высокий и ходит так - плавно, словно танцует.
- Он шар и катается как шар, - возразил дежурный, - если досидишь до утра, увидишь, как он выкатится из своей кареты. К шести пополуночи он у нас уже на службе. Немец!
Копчик подумал, что у всех свои представления о строении мужской фигуры, и тут-то и явился Аксель с вещами.
- Здоров, коллеги! - поприветствовал он Копчика и дежурного, - Труженикам в полях шлю привет от канцелярских крючков! - это предназначалось одному дежурному, - Как же тебя угораздило, жертвочка? - второе уже было для Копчика.
- Сам не знаю, прохлопал, - смутился Копчик, - говорят, намедни самого Липмана тати общипали, а он банкир, с охраной ходит, куда уж мне-то?
- Верно, общипали подлеца, - подтвердил дежурный.
- Эх ты, рыцарь крапивного семени, - Аксель передал Копчику тюк с вещами, - Облачайся. И пока я был удивлен, сняли куртку, штаны и часы...
- Нет у меня часов, дороги они, - отвечал Копчик, первым делом влезая в штаны.
- Это я так, стихи. Обидчиков-то найдете? - не без лукавства спросил Аксель у дежурного.
- Будем искать, - прогудел без интонации дежурный. Вернулся с обхода патруль. Грелся у печки, отряхивая снег и топоча сапогами. Копчик оделся, подписал заявление, составленное под его диктовку - обстоятельное, логичное, замечательно сформулированное, но совершенно бесполезное.
Копчик и Аксель вышли на крыльцо - в черном небе мерцали звездочки, но было уже утро.
- Может, сразу на службу? - предложил дисциплинированный Копчик, - Чтоб лишних кругалей не делать?
- Пошляк ты, - обиделся Аксель, - что тебе там - намазано?
- Вон кому намазано, - кивнул Копчик на подъехавшую карету, - Бери пример. Господин фон Мекк, с шести часов на службе.
Аксель сделал странное движение - словно хотел отвернуть Копчика от кареты, но в итоге всего лишь взял его за рукав. Дверца кареты распахнулась, на землю скатился румяный колобок в пуховой нарядной шляпе и с достоинством проследовал мимо друзей - как мимо пустого места. За дверью послышался топот, нестройные приветствия, и приятный гортанный голос произнес отчетливо на чистейшем французском:
- Eh bien, messieurs me surprendre!
- Пойдем, Копчик, - Аксель потянул товарища за собой, - Не думай об этом, не стоит. Не нашего ума это дело. Считай, что они доппельгангеры.
1998 (лето)
"Нас было трое, и все в нашей жизни было разделено поровну на троих. Если же одному из нас выпадало чуть больше - счастья ли, горестей ли - он всегда мог поделиться с другими своими братьями. Любви же из нас троих более всех пришлось на долю младшего из братьев - потому что двое старших любили его бесконечно.
Когда же маятник качнулся и разделил нас на двоих и одного, одним движением отбросив его от нас? Как случилось, что триединая гидра распалась и стало два человека - и еще один человек, уже нам не принадлежащий? Внешне все оставалось по-прежнему, но я вспоминаю ту долгую череду празднеств, и черноглазого стройного господина с собакой, и Рене, все праздники не сводившего с него глаз. Он так и смотрит на него с тех пор, не отрываясь, снизу вверх. А мы для него - просто шум за сценой."
Такие люди, как этот Казимир Вальденлеве, в упор не видят окружающих себя - слуг, компаньонов, врачей. Зато тем, в ком разглядели равных - сгоряча приписывают поистине шекспировские страсти.
Четверг у Дани - французский день. Это не значит, что мы должны ему отвечать по-французски - мы просто не можем - но он безжалостно обращается к нам на языке Бодлера и Ронсара.
- Бонжур, шери, - Данька растормошил меня в моих подушках. Он подхватил меня на руки и понес в ванную - как только сил хватило - поставил перед раковиной и включил воду:
- Вуаля! - и вложил в мои руки зубную щетку и пасту, как скипетр и державу.
- А я и забыла, что ты у нас сегодня профессор Выбегалло, - я выдавила на щетку полосатую гусеничку, - А скажи что-нибудь длинное.
-Je dis le loup, car tous les loups
Ne sont pas de la même sorte.
Il en est d"une humeur accorte
Sans bruit, sans fiel et sans courroux,
Qui, privés, complaisants et doux
Suivent les jeunes demoiselles
Jusque dans les maisons, jusque dans les ruelles,
Mais, hélas! qui ne sait que ces loups doucereux
De tous les loups sont les plus dangereux?*
(*Я назвал его волком, потому что эти хищники
Не то, чем кажутся.
Он в прекрасном настроении,
Вкрадчивый, беззлобный и ласковый,
Самоупоенный и сладкий до приторности
Сопровождает юных леди
На улице и дома
Но увы! Мы знаем, что именно эта
Сладкая разновидность волков - самая опасная.
мораль из сказки "Красная шапочка")
- Ну вот, понесло... - я вытолкала Дани из ванной и принялась чистить зубы. В зеркале отражалось сонное, отекшее лицо любителя пива. Красные слезящиеся глаза, красный нос... У меня аллергия на цветение, и в разгаре месяц май. А пиво я вообще-то совсем не люблю.
Сегодня нам с Дани предстояло посетить премьеру. Наш друг Тихон снял нас в своем учебном фильме - в роли одинаковых демонов, несущих героя в ад. Теперь предстояло разделить с Тихоном момент его триумфа - или позора, если фильм окажется отвратителен. Ни я, ни Дани результата пока не видели, но, зная Тихона, предполагали наихудшее.
- Какой адрес? - спросила я, облачаясь во все парижское. Я нищеброд, но все мои заработки уходят на шмотки от Ямамото - люблю мерзавца. А на премьере у Тихона сам бог велит выглядеть как косплейщик "Ворона".
- Вильгелльм Телль. Рю, - поспешно вставил Дани французское слово, - Септ.
В серо-голубой, под цвет глаз, водолазке и песочного цвета брюках он походил на дипломата, которого наша ненормальная семья зачем-то похитила из дипкорпуса. Я всегда ощущала себя рядом с ним - нелепой и безобразной.
- Как я тебе? Очень убого? - я надела на белую рубашку черный камзол и чуть подняла воротник. Выходило нарочито и как-то глупо.
- Манифик, - отвечал Дани, - manque l'insigne de la bande...*
(*не хватает разве что орденской ленты)
- Что?
И Дани показал жестом орденскую ленту через плечо - мол, не хватает до сходства с Петром Первым. Мне осталось только зашипеть от злобы.
Идиот таксист вместо улицы Вильгелльма Телля привез нас на улицу Ярослава Гашека - уж не знаю, что ему навеяло. Я и не знала, где она, такая, улица Вильгелльма Телля, и оттого не следила за дорогой. Да и слезящиеся глаза как-то не способствовали бдительности.
Мы бродили по улицам и подворотням уже без особой надежды, обнаружили улицу Юлиуса Фучика, посмотрели на часы и поняли, что везде опоздали.
- Похоже, это вообще не здесь, - догадалась я. Мы стояли на улице Чаянова, и охранник у подъезда во все глаза глядел на мой камзол. Дани разразился длинной французской фразой - наверное, ругался.
- Вы не подскажете, где здесь улица Вильгелльма Телля? - спросила я у охранника.
Охранник понял по голосу, что я девушка, и обрадовался, что мы с Дани не пидорасы - как хорошо я знаю эту радость!
- Зайдите, спросите у дежурного, может он знает, - охранник сделал приглашающий жест. В подъезде за конторкой сидел еще один охранник, в таком же стандартном охранничьем костюме.
- Оù la rue Вильгелльма Телля? - Дани встал на мысочки и заглянул за конторку.
- Ему нужна улица Вильгелльма Телля, - перевела я.
- Поднимитесь на второй этаж, там под Лениным сидит девушка. Она должна знать, - смилостивился охранник. Держась за руки, поднялись мы с Дани на второй этаж - по лестнице, зачем-то застеленной ковром. За конторкой на втором этаже, под бронзовым, зеленоватым Ленином, сидела девушка с когтями грифа-стервятника.
- Оù la rue Вильгелльма Телля? - повторил свой вопрос Дани.
- Товарищ иностранец ищет улицу Вильгелльма Телля, - перевела я.
Девушка посмотрела - сперва на меня, затем на товарища иностранца. Что-то мелькнуло в ее глазах - кажется, понимание, что жизнь, такая парадоксальная и упоительная, вот прямо сейчас проходит мимо нее.
- А что там? - спросила девушка.
- ВГИК. Мы актеры. Потерялись, - пояснила я.
Девушка шевельнула когтями - словно играла на невидимом пианино:
- Я не знаю. На третьем этаже висит карта, пойдемте, посмотрим.
Уже втроем поднялись мы на третий этаж. Там нас поджидал белый, мраморный Ленин и под ним - юноша, одетый в Зенью, как жена в солнце, за полированным столом подпиливал полированные ногти.
- Макс, у нас буржуи заблудились, - просительно произнесла девушка, - ищут улицу Вильгелльма Телля. Актеры...
Юноша сложил пилочку - так конкистадор складывает оружие - и поднял на нас глаза. В глазах тех - серых и сонных - стояли скука и сдержанное любопытство:
- И чего вы хотите, Сонечка? Отвести их за ручку к Вильгелльму Теллю?
- Давай посмотрим по карте. У тебя же есть карта, - заискивающе произнесла девушка.
Дани улыбнулся - похоже, ситуация его развлекала. Я вытянула из манжета белый, длинный платок и высморкалась - меня душила аллергия, а от девушки впридачу крепко пахло жасмином.
- Карта в кабинете у шефа, - сонно, брезгливо проговорил Макс. Ему нужно было бы потренироваться картавить - и получился бы полноценный придворный времен регентства. Впрочем, не мне, в камзоле, его учить...
- Ты предлагаешь, Сонечка, запустить их в кабинет шефа? Провести урок картографии? - издевательски продолжал противный Макс.
- А почему бы и нет? - раздалось за моей спиной. Я обернулась - там стоял дядька лет пятидесяти, с усами. Он был всем хорош, просто сверхчеловек Чехова - и лицо, и одежда, и душа, наверное, - но усы... Когда у мужчины на лице усы - для меня он выбывает из войны полов, не успев ее развязать.
- Если девушки потерялись, почему бы и нет? - дядька смотрел на нас с нежностью. Он был первый, кто увидел нас с Дани, как двух девушек, обычно люди думают, что мы два парня.
- Он мужик, - кивнула я на Дани. Так, на всякий случай.
- Француз, - дополнила Сонечка.
- Оh oui, - проговорил весело Дани. И секретарь Макс посмотрел на него - словно впервые увидел или наконец-то разглядел. Держу пари, он сгорел, как тот придворный от coup de foudre.
- Пойдемте, я покажу вам карту, - дядька обнял меня за плечи и повлек в кабинет, - и вы сразу найдете все, что нужно.
На Дани он больше не смотрел - словно его и не было. На Дани смотрел Макс. И Дани, подлец, не пошел за нами в кабинет, остался в приемной.
В кабинете, и правда, висела огромная карта Москвы. С выпуклыми очертаниями домов, с красными лампочками, обозначавшими неизвестные мне, но несомненно, важные точки. Но улицы Вильгелльма Телля на карте не было.