Как он и подозревал, там были доносы - они здесь называются докладными. Жертвы думали, что держат адских слуг под контролем и могут заставить их сделать-не сделать что-то, но доносили почти всегда на таких же жертв. Что ж, для иллюзии могущества нужно оказаться хоть на вершок повыше, чем прежний равный... Но кое-где упоминались и служители - надо было затребовать книги учета адских слуг, чьи имена тоже начинаются на К и L. Если выдадут такое.
И, засучив рукава в самом прямом смысле этого слова, столоначальник полез в корзину. Поминутно справляясь с томами К и L, начал работать монотонно и быстро.
Через несколько минут он начал громко сквернословить - некоторые имена были написаны со слуха и начинались на самом деле не с К, а с С! Эти бумажки следовало отложить, передать по назначению, и разругаться с теми, кто эту пакость прислал - безграмотные этого заслуживают вполне! Второе затруднение заключалось в том, что господин Лошак, например, не всегда подавал докладную на госпожу Капелюху или наоборот! Комм мог жаловаться на Субо, а Токарев - на Лоуренса или Метелла. И что с этом делать - и "истцы", и "ответчики" чаще всего были именно жертвами! Тогда, наложив резолюцию, касаемую "подопечного" этого стола, следовало передать докладную в соответствующий отдел. Далеко не все фамилии можно было обозначить латиницей - скажите, как поступать с человеком, чье имя начинается со щелчка или чмоканья? Были и просто ошибки: Ириней, допустим, аккуратно доносил на Валентина и Маркиона, что последние по существу являются не христианами, а язычниками, и потому находиться в Преисподней недостойны, не имеют права! Эту докладную со въедливым сладострастием Бенедикт отложил далеко в сторону.
...
Рассортировав обе корзины, оба ящика и все папки, Бенедикт потрудился подумать и о резолюциях. Но, разогнавшись, остановился разумом и похолодел, как при жизни: надо ли усугублять чьи-то мучения? надо ли облегчить их? Имеет ли это смысл, если вопрос о смысле вообще в Аду правомерен? Что ж, бумага идет по инстанциям, а люди забавляются, якобы контролируя ситуацию. И, что важнее, ждут исхода, потому что у них есть хоть мизерная, но цель - так они творят себе иллюзорное время, смеют надеяться. Нет смысла, его не подделаешь - зато есть вроде бы власть и вроде бы время. Потому-то большинство докладных Бенедикт и решил оставить без последствий - пусть идет себе бумага по кругу, а автор ее ожидает чего-то. Надо было составить и уведомления "ответчикам", что докладные на них поданы - но сохранить в тайне, от кого и за что: тогда они и помучаются тревогою, и при этом явного вреда причинить не осмелятся... Надо бы, но совершенно не обязательно. Вот если он изволит наложить резолюцию, тогда и потребует кого-то себе в помощь писать такие отписки. Хороший бюрократ умеет тянуть время (здесь эта тягомотина как раз и создает ощущение времени) и правильно, осмысленно предаваться административной лени. Но четверть самых глупых докладных, полных кретинических измышлений и фантастических клевет, он завизировал - рекомендовал наказать истца. Кое-где попало и жертвам, самым тупым. Глупость должна быть наказуема, у него всегда было именно так!
После этого он начертал душераздирающую докладную на столоначальника отдела С и его безграмотных подчиненных. Дальше следовало "сделать выжимки": написать отчеты на каждую сотню и тысячу доносов - словом, превратить массу мелких кляуз в одну большую, о причинах недовольства и о тех людях, что вызывают его чаще всех остальных. Он так и сделал. Разложив стопками то, что требовало передачи, подготовив бумаги для того, чтобы послать их на все остальные буквы и то ли в самые верхние, то ли в нижайшие инстанции, Бенедикт, весь в поту и в пыли, одумался. Для чего все это было нужно и кому? И тогда он, одной только злостью побуждаемый, решился создать общий отчет и застрочил, скрипя и пером, и зубами.
...
Все это было хорошо. Люди, чьи имена начинаются на К и L, своими грехами не отличаются от всех остальных. Значит, большой отчет станет общей панорамою Преисподней, из этого можно будет сделать выводы и что-то предпринять, но не для дела, не забывай - для себя.
Но только Бенедикт продумал это, у него закончились чернила. Он недовольно огляделся. Кто-то прошептал: "Осатанел совсем, бюрократ", это пробудило его окончательно.
***
Их существование следует подтвердить. В Преисподней что-либо доказать невозможно из-за неустойчивости множества смыслов, но подтверждать приходится на каждом шагу. Бенедикт, приходя в себя, мимолетно подумал о какой-то ошибке, совершенной случайно, но мысль не успела оформиться. Те, кто пришли, не задумываясь об этом, громко подтверждали непонятно кому, что они здесь есть.
- Понимаете, они все время пили чай, чай, чай. Или делали вид, что пьют, - рассказывала девушка.
- И при этом не ходят в туалет, да? - хихикнул юноша.
- Фу, да как Вы...
Сначала Бенедикт увидел стол. Казалось, что все пришли, но конец этой широкой доски терялся в пыльном мареве. На расстоянии чуть больше человеческого роста от него сидел паренек, а напротив него - девушка, они-то и болтали. Девица при жизни покраснела бы, но теперь она всего лишь привычно сжала губки, чтобы не захихикать тоже. Молодой человек чуть пригнулся и требовательно, с любопытством глядел на нее. Девушка заметила первой, что начальник уже проснулся. Не торопясь, она встала и сделала легкий реверанс. Следя за нею, поднялся мальчик и коротко кивнул головой.
- Кто вы? Зачем вы здесь?
- Нас прислали к Вам, - ответила девушка.
- Хорошо. Я - Бенедикт фон...
- Нам сказали, - прервал начальника мальчик. Бенедикт слегка оторопел и решил подождать и понять, что же это такое - нахальство, обусловленное возрастом, или же совершенная невоспитанность.
- Тогда назовитесь вы сами. Имя, возраст...
Мальчик пробормотал нарочитым басом:
- Алекс. Четырнадцать лет.
Как бы то ни было, это бурчание прояснило его. Юноша был одет в колет или курточку из черной кожи, очень старый, с длинными крестами у застежки, явно чем-то протравленными. Тем же средством юнец протравил и волосы - они висели, неживые, впереди и позади ушей, а у корней были темными. Теперь они навечно будут вот такими, двухцветными. Интересно, что это за крестоносец такой и как его допустили в током виде в Ад?
- А полностью?
- Александр Терещенко.
- Хорошо. А Вы, барышня?
- Нинель. То есть, извините, Нина Венгерова. Мне пятнадцать лет, ваше превосходительство.
"Ох ты черт! Молокососы! Московиты! Вроде бы взрослые, но ведут себя - совершенные младенцы, особенно мальчик"
- Латынью и греческим владеете?
- Латынью... Совсем немного, - это Нинель.
- Нет, - это Алекс.
- Чем вы занимались?
- В школу ходил, - с вызовом объявил Алекс.
- Я училась дома, ваше превосходительство, - Ниночка смягчала разногласия, как могла.
"Еще хуже. Что ж, не привыкать - просил подмогу, а получил еще одно адское мучение. Теперь держитесь, детки - дьявол ленив, и все мы здесь мучаем друг друга сами"
Тут Бенедикт задумался серьезно, захватил подбородок в кулак, глядя на них так, как дети очень не любят - как если бы их тут не было, а он таращился вроде бы просто вдаль. Но и далей не было тоже. Алекс смотрел ему в лоб недовольно, с отвращением, а девочка потупилась. Вид получился такой, как будто бы они заранее перед столоначальником виноваты. Столоначальник сосредоточился и сказал:
- Что ж. Нина, будьте добры, налейте черных чернил. Угу. Возьмите бумагу - вот ту, вон ту, шершавую! - возьмите перья...
Мальчик повертел перо в пальцах и прикусил за нерабочий конец.
- ... и попробуйте переписать хотя бы вот это, - он указал на красный текст инструкции для адских служителей.
Дети не поняли, приказ это или просьба. Взрослыми их считают или детьми? И надобно ли слушаться прямо так сразу? На секунду растерялись, переглянулись. Нина что-то смогла сообщить Александру, и тот уселся.
- Воронка вон там.
Девушка нашла ее, нашла чернильницу, но подымать и наклонять ведерную емкость пришлось из вежливости Бенедикту. Мальчик мерно жевал перо.
Итак, бумагу и перья взяли. Положение оказалось примерно таким же отвратительным, как Бенедикт и подозревал. Девушка водила по бумаге уголком рабочего конца пера, хотя в готическом шрифте важен правильный поворот руки, чередование жирных и волосяных линий, - а у нее получалось что-то наподобие очень растянутой безвольной черной паутинки. Мальчик не только изжевал бородку пера, но и умудрился расщепить его конец - перо оставалось только выбросить; сделанная им копия, если не приглядываться, была не так дурна - но он не писал, у него получался рисунок, и очень медленный. Ему бы кистью писать. Концы пера поехали в разные стороны, когда он нажал чуть сильнее.
- Нет, не годится.
Ребята с облегчением вздохнули и бросили перья прямо на то, что писали.
"Не умеют ничего. И, насколько я знаю студентов, у меня им будет скучно и страшно - не люблю бездарных. Значит, мне придется их развлекать, чтобы не бояться"
- Хорошо. Александр, сделайте, пожалуйста, вот что. Тут у меня документы - раз, два, три, четыре... Ага, двадцать девять. Видите, стопки?
Стопки эти уплывали и терялись в пыльное марево, но без хорошего курьера они с места не сдвинутся, так?
- Мне нужно двадцать девять курьеров разнести их по отделам. Какая литера наверху стопки, такой и отдел. Они должны знать.
На это самое "должны" мальчишка сделал стойку; так ведут себя те, кто развлекается, стрекает учителя, чтобы увидеть, где тот не покрыт панцирем.
- Я не знаю, где курьеры.
Попал, дерзец, сразу же попал! Дело в том, что сам Бенедикт понятия не имел, где и как их искать!
- Выйдете в коридор - перехватите первого попавшегося и следуйте за ним.
Мальчик вышел за дверь, и шаги его тут же смолкли.
- А Вы, Нина, подойдите сюда.
Девица почему-то смутилась. Обыкновенная девочка в коричневом странном платьице с рукавами величиной и формой примерно с арбуз. Красавицей она не стала бы, но волосы уложила аккуратно: в кукишек на затылке, а ушки прикрыла толстыми "бубликами".
- Скажите мне, Вы сразу попали сюда, ко мне?
- Нет, ваше превосходительство, я была в отделе XYZ, а потом его расформировали. Разделили на X и YZ. Столоначальник отдела Х целиком перешел на греческий и меня не взял.
- Понимаю. Сплошные Ксантиппы и Ксенофонты.
Девочка чуть расслабилась и продолжила:
- А столоначальница YZ...
- Продолжайте.
- Она... Она устроила сокращение. Она сказала, что делать там и ей особенно нечего. Но, я думаю, это ее старухи были против меня...
- Барышня, а вот об этом новым начальникам не говорят!
- Я поняла.
На всякий случай сделав реверанс, Нина решила подождать. И тогда Бенедикт ее по-настоящему атаковал:
- Скажите мне, из-за чего Вы здесь? Я должен знать своих подчиненных, и потому отослал Александра, чтобы Вы не смущались.
- Но я уже рассказала...
- Я имею в виду, в Преисподней.
- Ох!
Все оказалось просто и примерно понятно, несмотря на реалии более поздних времен. Итак, она - единственная дочь статского советника, а мама умерла при родах, ее имя горюющим отцом не упоминается, нет о ней ни рассказов, нет портретов. Все скучно - занятой папаша, старая нянька да старый учитель, книжки о несчастной любви (во времена Бенедикта студенты называли "И вместе умерли они" все это бумажное скопище). Подружки? Вроде бы нет. В один прекрасный день некая пехотная рота расположилась на самом видном месте, чтобы проводить ежедневные занятия. И она... Она полюбила поручика! Он был так юн, так хорош, когда вытягивался во фрунт перед штабс-капитаном, и еще более прекрасен, когда учил своих солдат делать ружейные приемы. Ничего не было - Нина видела его только издалека, не могла определить ни цвета волос его, ни цвета глаз. А поручик в ее окно не заглядывал (наверное, он был слишком старателен на плацу), а она смотрела на него из-за занавески) и совсем не знал о ее существовании. Так продолжалось года два, а потом полк ушел из города. Узнав об этом, Нина проглотила очень много каких-то спичечных головок. И отравилась фосфором насмерть. Вот почему она здесь, больше она ни в чем не виновата!
И вот почему она оказалась среди служителей ада - для самоубийства необходима какая-никакая жестокость.
- Что ж. Я понял. Как жаль.
Нина почему-то продолжала смущаться и делала это очень заметно. Тогда Бенедикт спросил прямо:
- Нина, Вы смутились. Вы меня боитесь?
Она выпалила:
- Я никогда не оставалась наедине с незнакомым мужчиной!
Бенедикт не выдержал и словно бы лопнул от смеха, довольно странного хихиканья:
- Не беспокойтесь, барышня! Это самое пришло бы мне в голову в последнюю очередь!
И зря он это сказал, зря рассмеялся. Нина сверкнула серыми глазками, сделала холодный взгляд и уселась на стул, не дожидаясь разрешения.
Какую-то ошибку Бенедикт совершил еще до этой! Но какую именно? Он пока не понял.
Алекс распахнул дверь, и двадцать девять курьеров и служанок строем вошли в отдел. Это были профессионалы - не ломая строя, не замедляя шага, бесшумно, они разобрали пачки документов и удалились так же беззвучно и быстро, как и пришли. Алекс утопал на свое место и уставился на столоначальника, изображая собачью преданность. Нина продолжала дуться. Когда Бенедикт попросил ее принести кувшин красных чернил и связку перьев пожестче, она демонстративно подумала (очень шумно!) стоит ли послушаться сразу. Алекс отвлекся от начальника (он принял его за кого-то вроде бывшего учителя, чьи манипуляции шиты белыми нитками) и одобрительно улыбнулся ей. Тогда вышла она, и наступила время отчета для маленького придиры, который считал себя одновременно и ребенком, и взрослым. Бенедикт спросил о первом попавшемся:
- Александр, как Вас пустили сюда с этими крестами?
- Они, - гордо ответил тот. - Посвящены Сатане.
- Вы его видели?
- Нет, он меня не принял.
- Хм-м. Скажите, а Вы пришли в отдел КL сразу?
- После чего? А, нет. Я дважды пробовался на палача, но меня все время тошнило, - Бенедикт не совсем понял, в чем признается юнец - в позорной трусости или все-таки считает это доблестью? Озаботившись (на самом деле Бенедикт побаивался этого Алекса), столоначальник спросил еще:
- Вы знаете, из-за чего попали в Преисподнюю?
- Я сам сюда хотел! - гордо заявил юноша. - Но Сатана не призвал меня пока...
Причины оказались еще глупее, чем у Нинель. Молодой человек читал "Божественную Комедию", но ни "Чистилища", ни "Рая" не осилил: не понял аллегорий, а читать примечания было скучно. Он всегда симпатизировал Сатане, назло новокрещенным родителям и православной бабке, а потому занялся готикой (Бенедикт понял, что это не строительство соборов и не изучение искусства и уж тем более не каллиграфия). Видимо, Князя Мира Сего молодой человек не впечатлил, так как падал в обморок от вида крови и никаких жертв приносить не мог. Тогда он решил не дожидаться призыва и не мучить себя. В этой жизни, и у детей (все они дураки) и у взрослых (они - совершенные идиоты) все очень скучно, а выхода из этого нет. А вот в Аду, как его видел этот Данте, все очень даже интересно. Поэтому он стал приучать себя к виду крови, делать надрезы на руках. Он научился не падать в обморок. И тогда же где-то прочитал, что так проявляется его неосознанная тяга к самоубийству и саморазрушению. Приятели сочли, что он ведет себя позорно, и оставили его. Но он, неукротимый, не желая признавать ни утрат, ни боли, ни собственной мизерности, залез на крышу пятнадцатиэтажного дома и прыгнул оттуда вниз. Еще в падении он сошел с ума и почувствовал, как его душа распалась на части. Но потом Сатана как-то уладил это, а как - никого не касается!
Мальчику не понравилось, какими круглыми глазами таращится на него столоначальник; Алекс отвернулся и сел, широко раздвинув ноги. Штаны на нем были плотные, синие и словно бы специально разодранные пошире на коленях и порезанные на бедрах. Зачем так портить прочные, хорошие штаны, они-то е заживают?