так не будет ли столоначальник КL любезен не тратить столько красных чернил? Их опьяняющие свойства всей Преисподней отлично известны
Вероятно, это и есть тот самый "чай", о котором говорила девушка? Их жаргонное название?
и не все ресурсы возможно возобновить. Если этот прискорбный инцидент повторится, будет решаться вопрос о переводе столоначальника КL именно в буддийские Ады в качестве адского служителя.
Какая удача! Ведро чернил мне!
поскольку там нужно описывать каждое воплощение жертвы - будь то мышь, собака, кишечная палочка и даже какая-нибудь "амеба"!
Как можно скорее...
но, поскольку оный столоначальник не владеет принятыми в буддийских канцеляриях языками (как то: санскрит, тибетский и с некоторых пор английский), то ему предстоит растирать там тушь в течение десятков тысяч воплощений! Чтобы казенные чернила расходовать неповадно было!
Подписи нет, но есть печать - пара радужных крыл, пара шариков на стебельках - это Вельзевул, славный своею мелочностью Повелитель Мух. Требуется написать объяснительную - красными чернилами, которые запрещено тратить! То, в чем нет ни следа логики, Бенедикта раздражало еще при жизни. Но наблюдать ее распад воочию и в уме, по виду очень даже разумный...
Он застонал и отложил верхний лист.
На следующем было написано, что отчеты столоначальника КL превосходны, и от него требуется писать их также на каждый десяток документов. Само собою, красными драгоценными чернилами! В распаде логики тоже есть смысл, простой, понятный и мучительный. Больше ничего во втором листе не значилось.
Третий - это директива. Надлежит наказать Александра Терещенко за изглоданное перо, которое ремонту не подлежит, а также означенного Александра Терещенко и Нину Венгерову - за отвратительный почерк
Как он понял? Наверное, мимо пролетела муха и отразила все это в своих зернистых глазах...
Ну уж нет! Плох тот начальник, который не оставляет некоторые громы и молнии без последствий. Дети и так скучают и злятся... Преисподняя существует не для уничтожения - такова шапка документов Вельзевула - и разрушать ее точным исполнением всех директив не следует.
тяжесть наказания - на усмотрение столоначальника КL. Это на первый раз!
Вот этим и воспользуемся. Пусть сидят и маются бездельем, верно?
Большой отчет завершен.
- Акакий Акакиевич! Снимите, пожалуйста, копию - оставим ее у нас. Пишите черным.
- Хорошо.
Что ж, большой отчет пишется. Докладные, переданные в другие отделы, оставленные без последствий и завизированные столоначальником КL, все до единой внесены в три журнала, их содержание кратко пересказано. Четвертый посвящен входящим документам других отделов, пятый - бумагам на Высочайшие Имена, Миноса, Радаманта и Эака, шестой - общего учета. Бумаги имеют тенденцию размножаться делением и используют для этого человеческие силы. Особенно любят документы ловкость рук пишущего, но ничего не знают о том, что и у писаря, и у его начальника есть разум. А Минос, Радамант, Эак и Вельзевул об этом знают и пользуются ожидаемыми эффектами.
Бумаги на самом деле размножаются! Журнал N 5 хлопнул обложкой, поднявши маленькие смерчи пыли, подпрыгнул - так передвигаются в море двустворчатые ракушки, посвященные Венере, - перевернулся в воздухе и упал на стол страницами вниз. Треснул в двух местах кожаный корешок, и все, кроме Акакия Акакиевича (тот писал) от ужаса остолбенели. Журнал поерзал на столе и распался натрое. Все три части подпрыгнули одновременно и упали последней страницей вниз. И пошел странный процесс - отросли картонные корочки и покрылись кожей. Вот книги "Эак" и "Радамант" пришли в себя и успокоились, а вот "Минос" немного опоздал, ему пришлось отращивать не одну, а две корки. Акакий Акакиевич услышал шорохи, притормозил перо, но вроде бы не удивился.
В Преисподней время - это действительно иллюзия. Я заканчиваю что-то одно, чтобы тут же начать что-нибудь еще. И хорошо, если эта видимость времени создается тем, что работу подкидывают откуда-то извне. Если думать об этом самому, то кажется, что все события, тобою начатые или заказанные, происходят одновременно. В Преисподней есть только последовательность "после того, как...", но нет ни точной продолжительности временных отрезков, ни того таинственного их наполнения, которое так заметно на Земле.
Работу подкинули. Пришла высокая ведьма с ведром зеленой... краски?
- Вот. Вам прислали для отчетов. Велели зеленым писать, их все равно никто не использует.
Тетка грохнула ведро на стол, прямо перед носом, но ни капли чернил не выпрыгнуло.
- Стойте!
Но она уже ушла. Зеленые чернила давно засохли и обратились в камень. Значит, остается только красный пузырек.
Второй курьер - в почти таком же одеянии, как у Акакия, только новом; этот старый плешивец принес нечто интересное:
- Вот докладные новых жертв. Велено переписать имена.
Откланялся (не забыл!) и удалился. Акакий прошептал:
- Это же тайный советник, Ваше превосходительство!
Бенедикт не понял, что хотел от него советник титулярный, и зашевелился на стуле:
- Акакий Акакиевич, Вы представляете, документы какой важности Вам придется писать? Вы сейчас будете вписывать имена в книги К и L.
Акакий самодовольно и уверенно подтянул рукава повыше; попросил:
- Прикажите, Ваше превосходительство, стол сукном застелить. Ровнее писать будет.
- Но сейчас Вы будете писать в книгах.
- Я на потом...
- Александр, сходите, попросите сукна!
Дети играли "в точки" и расходовали чернила, тратили бумагу. Что ж... Алекс нехотя встал и пробасил:
- Они велят письменное прошение.
Бенедикт быстренько черкнул его, отдал и обратился к чиновнику:
- Акакий Акакиевич, Вы сможете записать имена под диктовку? Пока я разбираюсь с содержанием?
Тот засмущался и поежился - виноват, виноват:
- Ваше превосходительство! Я... не смогу. Уж Вы оставьте так, как есть.
Значит, он не смог понять, какая буква какому звуку соответствует? Да и мог ли - документов я ему вслух не читал...
- Да, Александр! - попросите заодно книги учета адских служителей К и L. - Дадут или нет?
- Ладно.
Титулярный советник принял у начальника первый лист, раскрыл том К и посмотрел вопросительно.
- Пишите подряд.
Акакий, бормоча: "Не предвидел я, что стану в Книги Жизни вписывать имена праведных" осторожно записал некоего Кролля, ничем не примечательного.
- Ой! Ваше превосходительство, запись исчезла! Я...
- Не бойтесь, она просто ушла вперед и встала на свое место.
Титулярный советник нежно улыбнулся такому чуду и вписал Курцера, оружейника, подчеркнул по требованию столоначальника красным. Курцер побежал вверх по списку и замер. Потом Акакий осмелел, сам раскрыл том L и торжественно вписал Лернера.
Алекс куда-то запропал. Ниночка что-то царапала на поверхности зеленых чернил, расковыривала их перочинным ножом. Бенедикт читал докладные и вписывал в журналы сразу, чтобы сберечь несуществующее время.
- Ох! Ваше превосходительство, книги кончились!
Проволочка. Если дело не завершено, это переживается весьма мучительно. Бенедикт отвлекся, Акакий досадовал. Тут книга L подпрыгнула, как прежде скакал журнал учета, легла коркою кверху, задрожала и распалась, породив дочерей "La-Lot" и "Lot-Ly". Пока рассеивалась пыль, К превратилась в "Ka-Kim", "Kir-Kop" и "Kor-Kza". Титулярный советник сидел, разинув рот, очарованный, а потом широко, радостно улыбнулся:
- Вот Вам и чудо!
И продолжил свою перепись.
Александр уже нависал над столом, брюзжа:
- Книги не дадут. Сказали, секретно. Будете каждый раз посылать запрос в трех экземплярах. Вот предписание. Вот сукно.
- Акакий Акакиевич, отвлекитесь, внесите это сейчас же в книгу "Минос"! Золотом, золотом! Не это перо, белое!
- Не думал я, что буду писать Имена Божии ангельскими перьями!
Все равно он не узнает, что чернила имеют отношение к адским копоти и крови - палачи за все это отчитывались на красных бланках с водяными знаками. Только золото приходит неизвестно откуда и не иссякает. Бормотание Акакия начинает раздражать. Алекс и Нина переглянулись.Мальчик поднял палец к виску, девочка закатила глазки кверху. Дети что-то решили, они договорились. Им просто скучно.
События, следуя одно за другим, не завершаясь, служат истязанию. Двое вкатили катафалк. Третий вскочил на него, во мгновение ока схватил вилы и начал сбрасывать бумаги, охапку за охапкой. Те, послушные, прилетали прямо на стол и ложились перед детьми - потому что оба старика оказались очень заняты, как всегда. Возчик объяснил:
- Это ваши прежние бумаги. На утилизацию.
- Будьте любезны, объясните, как это делается.
- Сказали, вы сами все знаете. Чего у меня спрашивать?
Увезли катафалк. Кажется, что привезли гораздо больше бумаг, чем приносили прежде. Грубый возчик вернулся:
- Вот, забыл отдать. Каждую из бумаг нужно внести в этот журнал. Краткое содержание
- Акакий Акакиевич, Вы освободились?
Квадратный аршин сукна весь пропитался мелом; титулярный советник постелил его и поглядел вопросительно.
...
Вот она, долгожданная работа для детей! Я все знаю? Я знаю, как надо? Хорошо же! Я знал, что чернила делались здесь. Мы уничтожим бумагу - возникнет необходимость где-то добыть новую. Здесь нет ни единого дерева, никакой лишней тряпки. Где им брать бумагу, как не на Земле? Если я узнаю, где они ее берут, то смогу уходить отсюда и возвращаться. Если я обязан быть здесь... Тут мысли Бенедикта как-то странно застопорились. Если я обязан своим пребыванием в Аду этому легкомысленному существу, если здесь я искупаю безалаберность Игнатия... Мысли эти, напитанные ненавистью, продолжения не обрели. Игнатий, значит, получил идеальную жизнь - такая была невозможна в наше время. А я? Это - моя идеальная жизнь? Это - моя истинная природа?
Вот она, долгожданная работа для детей! Я все знаю? Я знаю, как надо? Хорошо же!
- Александр, Нина! Эти бумаги нужно разрезАть на мелкие кусочки.
Те оживились, обрадовались. Нина ухватила самые большие ножницы и стала кромсать документы на длинные полосы. Она старалась резать ровно. Алекс сложил полосы в стопки и резал их ножом поперек на квадратики; вид у него сделался озверевший и радостный. А девушка, подобно Мойре, знай себе щелкала ножницами. Акакий Акакиевич остановился и замер в ужасе. Капля поползла с конца пера, и он отвел его к чернильнице - а глаз с детей не сводил. Это же варварство - уничтожать бумаги! Но столоначальник поглядывал на этот разбой азартно и хищно, а на него, титулярного советника, даже не смотрел (такого почти не бывало). Так что Акакий посидел, повздыхал да и обмакнул перо в чернильницу снова. Веселый Алекс твердил о том, что можно обойтись тут без бумаги, поместить все в какую-то машинную память, но его никто не понял, и он огорчился.
Осыпались чернила. Ясно, почему безнадежно засохли зеленые - ими просто никто никогда не пользовался! Золото опадало первым, золотая пыль летела прямо в свою чернильницу, создавая иллюзию солнечного света, и растворялась там. Облетали красные и черные чешуйки; часть, и немалую, уносило неизвестно куда или смешивало....
- Не дышите на чернила!
- Еще чего, - прошептала Ниночка.
Остатки приходилось сметать кисточкой в ведро и в кувшин. Алекс по инерции складывал нарезанное в пачки, для него на диво аккуратные.
- Смотрите! - заорал он.
Нина щелкнула по пальцу, но крови не было; Бенедикт подскочил на стуле, а Акакий чуть было не посадил кляксу и мелко перекрестился рукою с пером. Все квадратики, шурша, дорастали до обычного размера листа. Значит, никаких проходов для бумаги в Аду не существует.
- Чудо, истинное чудо! - восторжествовал Акакий, улыбался он поистине ангельски; бумага бессмертна, никто ее не уничтожит, а только возродит. Наросли огромные стопы листов - и где все это хранить?
Бенедикт читает, Акакий пишет, дети наслаждаются "уничтожением" бумаг; времени нет, его не хватает. Время перестало быть линией и стало сетью, ведь все были заняты несколькими делами сразу. В этих тенетах и барахтался разум Бенедикта, стремясь найти клейкие точки и относительно безопасные сухие нити. Но тенета превратились в клей целиком, и он там безнадежно завяз. Он был зол на Акакия - тому не вдолбить, что он не в Раю (в таком раю живут бумаги, а он их обслуживает). Рай, беззаботность. Зачем его разубеждать? Или это не обязательно Ад, он не абсолютен? Допустим, что титулярный советник действительно достоин райского блаженства, и его определили сюда, потому что эта канцелярия полностью соответствует его истинной природе? Это разумно, но Акакия хочется треснуть по лысой макушке томом "La-Lot", он толще всех. Рай, беззаботность... Чем она порождена? Тем, что не сам Акакий создал себе этот Рай, свободы воли он не проявлял. Рай есть Ад, и он своим существование укрепляет Преисподнюю - так же, как и Бенедикт, ненавидящий ее. Беззаботный Рай, где жареные утки по небу летают - а вот здесь уже опасно, ибо кто еще на его памяти плыл по течению и счастливо жил там, куда его отведут? Не Игнатий ли? Тут Бенедикт совершенно забыл о глупом подчиненном. Игнатий, значит, охотится в свое удовольствие на оленей и быков. Или давно умер, обожествлен и теперь забыт. Что он сам сделал, чтобы заработать такое посмертное бытие? А ничего - его прямо здесь и сейчас зарабатывает Бенедикт. И будет отрабатывать вечно - при том, что блаженство Игнатия земное и временное!
Столоначальник горбился, стлался над столом - а это значит, что он вот-вот примет форму зверя. Самым обидным было то, что Игнатий ни о его жертве, ни о его судьбе знать ничего не желает. А Акакий демонстрирует тут, как именно можно не замечать очевидного. Он - прирожденный писарь, но чиновник неважный, иначе заметил бы, что начальник гневается. Это заметила девочка и склонилась над остатками бумаг - как если бы старик запустил в нее чернильницей; так иногда поступал ее отец с нею самой и с подчиненными. Это она принесла слишком маленький пузырек - значит, виновата. Но столоначальник разогнулся, вроде бы даже вздохнул и погрузился в последнюю бумагу. Прочитав, передал ее Акакию.
- Внесите еще их, тут человек двадцать, и пока все.
Это - единственное прошение среди докладных, и непонятно, как с ним быть. Целый табор цыган из Московии, то ли Лыковы, то ли Ликовы, то ли Люковы (этих варваров правильно и через игрек не запишешь!) были убиты и ночью тайно закопаны в овраге за конокрадство, которое не они совершили, и за потраву луга (а вот это было). И теперь цыгане, согласные с тем, что убили их за дело, просят ради облегчения посмертных мук перезахоронить их по православному обряду. Прошение идет, резолюции наложены, но в Преисподней нет никого, кто мог бы хоть как-то помочь. Нет даже предполагаемых лазеек. Потому-то Бенедикт решил задержать бумагу у себя, свернул и спрятал в рукав.
***
Не прошла даром тайная ярость столоначальника. Посмотрим: вот он путает входящие с исходящими, и тут появляются дурачок и дурочка; тайно помянув Бога, он мог способствовать появлению Акакия Акакиевича. Это все волшебно, но есть способы передачи настроения, одинаковые и в Преисподней, и на Земле. Он был раздражен, но не проявил этого, а дети ловят настроения взрослых так же чутко, как собаки и кошки, это для них жизненно важно. Тем более, что мальчик и девочка не умели ничего; резать бумагу им быстро надоело, ибо нарезка шла бумаге только на пользу. Дети обожают театр и устраивают его всюду; а титулярный советник - человек незлобивый, безобидный и замкнутый, ему нечего сказать, да и начальник его уважает, а их - нет. Такие люди подростков раздражают и интересуют, к ним цепляются, чтобы раскрыть, спровоцировать на что-то. Ведь подростки уверены: они что-то значат только тогда, когда на них бурно злятся взрослые. О прошлом Бенедикта-палача они что-то слышали - боялись и скучали с ним, а он их отвергал. Непроницаемый чудак, титулярный советник, сулил многие развлечения - такое с ним часто делали и при жизни. А дети болтаются в Преисподней как горошины в пустой миске и совершенно не могут повлиять на нее, подчинить себе.