Как-то раз, на перемене Кирюшу окружили. Здесь были ученики из его и параллельного класса.
– Ты кто, ― явно не для того, чтобы завести приятную беседу, спросил детёныш горностая, ― индюк? Или, может, ты жираф?
– Я утёнок, ― растерянно проговорил Кирюша, пытаясь вырваться за пределы живого круга. ― Пустите. Что вам нужно?
– Если ты утёнок, ― затрещал с другого бока птенец сойки, ― тогда почему такой длинный? Или ты в детстве нечаянно проглотил линейку? Тогда почему тебе не сделают операцию?
– Что вы к нему привязались? ― насмешливо оскалился волчонок. ― Он в самом деле утёнок. Только он ― утёнок-урод, и его всё это время возили вместе с цирком. Поэтому мы его не видели.
После этого, будто кто-то дал команду, со всех сторон зазвучали оскорбительные выкрики:
– Урод!
– Переросток!
– Жалкий приёмыш!
– Выскочка!
Кирюшу толкали, наносили ему скрытые и болезненные удары, отчего он отшатывался то туда, то сюда, как груз на верёвочке, и тогда, не в силах больше это выносить, зажмурившись и закрыв уши, он отчаянно прокричал:
– ОТСТАНЬТЕ! НЕ ТРОНЬТЕ МЕНЯ! Что я вам сделал?! Я утёнок! Утёнок! Ясно вам?!
Тут подошёл Вилли. (Где он был всё это время? Почему не пришёл сразу?)
– Кто-то хочет поговорить с моим братом? ― возникая за спинами, произнёс он. ― А со мной говорить никто не желает?
Вид у него был решительный. Связываться никому не хотелось. Но волчонок не желал уступать первенства.
– Думаешь, тебя кто-то боится? ― спросил он, подойдя вплотную.
– А ты что, самый смелый? ― невозмутимо ответил Вилли и тут же, с силой припечатав толстым каблуком волчью лапу, стал притворно ахать и извиняться: ― На что это я наступил? Ах, это твоя лапка! Больно, да? Ну, извини, извини, я не хотел.
Поскуливая, волчонок отбежал в сторону, а Вилли, вытащив брата за крыло из расступившегося круга, сказал так, чтобы слышали все:
– Кому ещё захочется поиздеваться, пусть сразу идёт ко мне. Поговорим один на один. Ясно? Я спрашиваю: все поняли? Молчание ― знак согласия.
Позвонили в колокольчик. Пора было на урок. Вилли с Кириллом направились в класс.
– Запомни, ― учил Вилли, ― давай сдачи, как можешь, не стой. Иначе вцепятся со всех сторон, я их знаю. Ты же здоровенный, неужели боишься?
– Я?! ― храбрился приёмыш. ― Да если б я захотел… Просто считаю это ниже своего достоинства. Не хотелось марать крыльев.
Так прошли ещё два года. Братья Ряскины перешли в пятый класс. Кирилл совершенно приспособился к новой жизни и по-прежнему радовал родителей и учителей, как вдруг однажды произошло то, что решительно всё перевернуло. Точнее, это был лишь начальный, еле заметный толчок, после которого налаженная жизнь утиного семейства, и в первую очередь жизнь одиннадцатилетнего птенца, записанного «утёнком», зашаталась, как потешная башня, сложенная из детских кубиков.
Итак, в первых числах ноября **18 года, по окончанию уроков Вилли и его брат покинули гимназию. По пути к дому они заглянули в кондитерскую, где на деньги, сэкономленные на школьном обеде, купили по леденцу на палочке. Затем оба задержались у витрины парикмахерской. Какое-то время хватались за животы, потешаясь над закутанным по шею в простыню йоркширским терьером, пока не выбежал помощник парикмахера и не прогнал их. Всё это время, держась на безопасном расстоянии и стараясь не попадаться мальчуганам на глаза, за ними шёл какой-то вполне приличный господин. На вид ему было около тридцати. На нём была шляпа-котелок, жилетка в тонкую полоску с цепочкой часов под сюртуком и трость с серебряным резным набалдашником. Это была птица, лебедь.
Дойдя до Мелкопесочного переулка и проследив за тем, как два подростка скрылись в дверях «Червячка-толстячка», преследователь вынул из кармана блокнот с вложенным в него карандашом, что-то записал и отправился восвояси.
А через два дня, вечером, после того, как из кассы в руки хозяина была передана дневная выручка, звякнув дверным колокольчиком, хамелеон Коля вышел на улицу. Его провожала Паулина Викторовна. Кутая плечи в платок, она с родительской заботой сказала:
– Ты погляди только, как холодно. Коля, почему не купишь себе нормальное пальто? Ходишь в каком-то пиджачишке, смотреть больно.
– Не заработал на пальто, сударыня, ― простецки улыбаясь и забавно вращая выпуклыми глазами, ответил хамелеон. ― И вообще, я существо хладнокровное, а значит, морозоустойчивое. Хотя, если честно, жить в тропиках было бы намного предпочтительнее.
– Смотри, не споткнись, ― напутствовала его добрая женщина. ― Сейчас быстро темнеет, а фонари ещё не зажигали.
– Не споткнусь, сударыня. Спасибо. До завтра.
Коля прошёл по переулку метров десять, когда у него за спиной послышался негромкий голос.
– И сколько же зарабатывает продавец магазина в этих трущобах?
Коля обернулся. В густеющих сумерках не сразу удалось разглядеть того, кто задал вопрос. Незнакомец приблизился. Котелок, трость, золотая цепь от часов… Лебедь.
– Кто вы? ― насторожилась ящерица. ― И откуда вам известно, что я продавец?
– Считаешь это большим секретом? Или в мясной лавке совсем не бывает посетителей? Скажи лучше, ты хотел бы заработать что-нибудь сверх своего жалованья? Я могу заплатить.
– За что? ― удивился Коля. ― Предупреждаю: я не участвую в тёмных аферах.
– А если эти аферы не слишком тёмные? И если это вовсе не аферы? Скажем так, нужна небольшая и необременительная услуга. Кое за кем проследить и кое-что передать мне. Сможешь?
– Следить? За кем?
– У твоего работодателя в доме творятся любопытные вещи. А я любитесь всего любопытного. Гляди: двадцать фаунрублей. Золотом. ― В крыле незнакомца сверкнули две монеты. ― В утином семействе, насколько я знаю, несколько лет назад было пополнение.
– О чём вы?
– Птенец. Серый, малопривлекательный… Сдаётся мне, он не совсем утка. Кто-то другой, верно?
– Я не лезу в дела Виктора Сергеевича. Да, у него есть два мальчика… Но он их любит. И воспитывает, как утят. Это всё, что я знаю.
– Но тот, что появился позже, не утёнок. Это же так очевидно. Короче: если станешь моими глазами и ушами, всякий раз, как передашь мне что-нибудь важное, буду платить тебе по золотой монете. Согласен?
– Я не продаюсь, сударь. Не на того напали, ― меняя окрас на ярко-пунцовый, что было заметно даже сейчас, в сумраке, с достоинством произнёс Коля.
– Ну что ж, дело хозяйское. Живи со своими принципами. Но деньги все же возьми. ― Незнакомец вложил монеты в безвольную лапу хамелеона. ― Считай, это за то, что мы так мило побеседовали.
Притронувшись на прощание к шляпе, лебедь направился туда, откуда появился, как вдруг сзади робко произнесли:
– Стойте. Я согласен.
По лицу лебедя скользнула усмешка. Ему будто бы заранее было известно, что всё выйдет именно так.
Глава IX
Заносчивый, гадкий
― Запомнил? Два куска мыла с хвойным запахом, три коробки спичек и…
– …четверть фунта чистящего порошка.
– Молодец! Ну всё, теперь беги.
Кирюша помчался по переулку. Мать успела крикнуть вдогонку:
– Да не спеши так! Деньги, смотри, не растеряй.
Обернувшись на бегу, Кирюша покачал головой ― мол, с ним ничего не случится, ― споткнулся о выбоину, чуть не шлёпнулся и, поправив сбившуюся на глаза вязаную шапчонку, понёсся дальше.
– Вот горе. Неугомонный, ― провожая долговязую фигуру взглядом, с тёплой усмешкой произнесла утка.
Через какое-то время, прижимая к себе бумажный кулёк, в котором лежали и мыло, и спички, Кирюша вышел из галантерейной лавки. Она располагалась в соседнем, Староречном переулке. Пройдя немного вниз, мимо нескольких бревенчатых домов и аптеки, мальчик замер. Перед ним была широкая, украшенная изнутри бумажными гирляндами витрина. За стеклом на лакированной многоярусной полке лежали: развёрнутая во всю длину латунная подзорная труба, ощетиненный лезвиями, шилом и мелкими ножничками складной нож с перламутровой рукояткой, девчачья кукла с лицом мышеобразного и завитой причёской в два этажа и много других нужных и ненужных вещей, на которые просто приятно было постоять и поглазеть. Цифры на ценниках рядом с товаром, кстати говоря, были совсем недетскими. Над витриной крепилась вывеска:
ДИКОВИННЫЕ ВЕЩИ
Торговое предприятие г-на Крысильникова
― Забавные предметы, ― сказал кто-то возле самого уха. ― Что из этого ты хотел бы получить?
Чуть не выронив кулёк, Кирюша дёрнулся. Перед ним стоял взрослый, солидного вида лебедь в шляпе и с тростью.
– Боишься? Меня? ― располагающе улыбаясь и глядя в лицо подростка, спросил незнакомец. ― Не вижу причин. Так всё-таки вернёмся вопросу. Что из этих вещей ты хотел бы приобрести?
– Складной ножик, ― не задумываясь, ответил Кирюша. ― Но отец сказал, что это прихоть, без ножа можно прожить. И вообще, мне нельзя говорить с незнакомыми. Простите.
Стараясь не глядеть незнакомцу в глаза, чтобы не поддаться его открытости и дружескому расположению, Кирюша сделал шаг, но лебедь произнёс магические слова:
– Я куплю нож. Прямо сейчас. Он будет твоим, хочешь?
– Спасибо, мне ничего не надо, ― по-прежнему глядя под ноги, помотал головой птенец.
– Мне это ничего не стоит. Правда, ― заверил его лебедь. ― И я ничего у тебя за это не попрошу. Мы купим нож, и ты можешь сразу отправиться домой.
Подняв наконец взгляд, Кирилл посмотрел собеседнику в лицо.
– Но почему вы это делаете? ― спросил он. ― Я посторонний ребёнок. Зачем вам это?
Вернувшись домой, Кирюша передал Паулине Викторовне покупки, вынул из кармана сдачу и тут же направился к себе. Утка обратила внимание на его немногословность: он будто изменился.
– Кирюшенька, ― беспокоясь, спросила она, ― что с тобой?
– Ничего, ― ответил тот, невольно отводя взгляд.
– Ты, случайно, не простудился?
– Нет. Всё в порядке. Можно, я пойду в комнату? Отдохну и надо садиться за уроки.
– Конечно, мой птенчик. Иди, отдыхай.
После того, как Кирилл ушёл, утка задумалась. Но тут же решила, что её внезапное и необъяснимое беспокойство ни на чём не основано. Она придаёт значение пустякам. Глупо.
Что же касается Кирилла, то, войдя в комнату и увидев спящего в обнимку с учебником географии брата, он протиснул крыло в карман школьных брюк и… Ножик! У него был ножик! Новый, блестящий! А Виктор Сергеевич ― точнее, папа ― говорил, это прихоть. Это не прихоть, это ― вещь! Причём крайне необходимая. Почему об этом знает он, Кирилл, и совершенно не догадываются родители? Правильно: потому что приёмные. Родному сыну, небось, не пожалели бы. Но что он говорит! Неправда! Виктор Сергеевич и мама любят его наравне с Вилли, и брату не позволено делать то же, что ему. За всё время, что он живёт здесь, он ни разу не чувствовал себя обделённым. Ну, разве что один раз. Из-за этого самого ножика. Но теперь он у него есть, и всё остальное уже не важно. Да, но на завтра назначена встреча. Идти или нет? Не пойдёшь ― вроде как невежливо. Получается, заграбастал своё, и адьё, прощайте? А если пойдёт, то… То что? Страшновато. Кто этот лебедь, откуда? Но ведь именно это он и обещал рассказать. «Решено: иду! Была не была», ― подумал Кирилл и спрятал заветный ножик подальше, в нижний ящик стола ― туда, где хранились его личные вещи.
Лебедь обещал ждать там же, в Староречном переулке. В три пополудни. Он указал на чайную с загогулистым деревянным кренделем на цепях у входа. Договорились встретиться там.
На следующий день около трёх Кирюша сказал, что хочет пойти погулять. Отцу срочно понадобилось, чтобы он помог заполнить приходно-расходную книгу. «Пора потихоньку входить в дела, родной», ― внушительно сказал селезень. Кирюша попросил перенести это на другое время. Но Виктор Сергеевич дал понять: дела ― в первую очередь. Мальчик заупрямился. В его голосе слышались новые, требовательные нотки. «Что это с ним?» ― удивился селезень и решил настоять на своём.
Итак, встреча не состоялась. Кирюшу это расстроило, но не сильно. «Может, оно и к лучшему», ― подумал он.
Но в воскресенье, когда он и Вилли гоняли палками по переулку подраненную, однокрылую муху, Кирилл вдруг заметил между домами чёрную шляпу на белой голове. Спрятавшись, движением крыла лебедь поманил его.
– На что ты уставился? ― поинтересовался Вилли и поглядел туда же. Лебедя уже не было.
– Хватит заниматься ерундой, ― позволяя покалеченному насекомому сбежать, со скукой произнёс Кирилл. ― Надоело. Идём домой.
В двух шагах от мясного магазина, пошарив по карманам, Кирюша сказал, что, пока они баловались, он, по всей видимости, обронил шарик из стекла с прожилками, который собирался обменять на свисток. Он вернётся и поищет. Вилли хотел увязаться следом, но Кирюша посоветовал идти домой: он сам.
Выйдя из-за угла, лебедь повёл себя так, точно они незнакомы. Не останавливаясь и не дожидаясь Кирилла, он снова поманил его и пошёл впереди. Дошли до Староречного. Лебедь нырнул в дверь под деревянным кренделем. Кирилл ― следом.
Выбрав стол, незнакомец заказал у подошедшего официанта в фартуке чаю и первым делом поинтересовался: не станут ли Кирилла искать и найдётся ли у него полчасика?
– Видишь ли, в чём дело, ― начал он, ― я приглядываюсь к тебе примерно с месяц. Так случилось, что однажды я зашёл к вам в магазин. Нужно было кое-что взять к столу. Там я увидел, как ты разговариваешь с уткой и называешь её мамой. Нетрудно было догадаться, что ты приёмный. Ты ведь не утка, ты знаешь об этом?
– Конечно, я не маленький, ― ответил Кирюша. ― Но есть принадлежность к роду, а есть принадлежность к семье.
– Не пойму, чьи слова ты сейчас повторяешь, ― снисходительно улыбнулся лебедь. ― Тебя научил отец? Сможешь выслушать меня? Не бойся, постараюсь быть кратким.
И лебедь принялся рассказывать. О своём детстве. О том, как тоже остался сиротой… Как был взят в приёмную семью… О насмешках и издевательствах, которые пришлось терпеть…
– Не знаю, зачем это было нужно природе, ― задумчиво продолжал он, ― сделать так, чтобы в двенадцать или тринадцать лет лебедь стоял перед зеркалом и готов был плюнуть в своё отражение. Возможно, в этом какой-то хитроумный план. Но мне он не нравится. Я бы предпочёл сразу родиться белой величавой птицей.
После этого прозвучал рассказ о семье, в которой Кирюшиному собеседнику пришлось жить. Его усыновили куры.
– Грязная, нечистоплотная птица, ― размешивая чай ложечкой, поморщился этот взыскательный господин. ― Представляешь, приёмная мать учила меня рыть лапами навоз. Я и мои желтопёрые братцы отыскивали там червей. Я спрашивал: «Зачем? Ведь легче заработать денег и купить насекомых в магазине, в любом количестве». Ответ на это был таким же прямым и незамысловатым, как куриный ум: «В жизни всё пригодится». Что касается, моего приёмного папаши, то это был фрукт. Определённо. Отставной военный. Самый младший чин. Что-то вроде фельдфебеля. Проставляешь, у этого горе-вояки даже не хватило ума дослужиться до поручика. Учил меня кукарекать. Как сейчас помню. И ты знаешь, я старался. Искренне, добросовестно. Пока не надорвал себе связки и не охрип почти на месяц. И самое главное, совершенно некому было объяснить, что я не какой-то там идиот, у которого ноль способностей ― о чём мне всякий раз талдычил приёмный родитель… Просто я другой. Лебедь не обязан кукарекать. И вот однажды, когда моё терпение вот-вот готово было лопнуть… я задумал бежать.
– Вы сбежали из приёмной семьи?
– Слушай. На тот момент мне было тринадцать. Почти столько, как тебе. Я сказал себе: «Всё, хватит. Не хочу быть курицей. Дайте мне наконец возможность найти себя и стать тем, кем я изначально являюсь!»
Дальше лебедь рассказал о годах странствий. О том, как он скитался по городам, испробовал множество профессий… Пока однажды ему не улыбнулась удача и он не стал тем, кто он есть: уверенной в себе, всеми уважаемой птицей, обладающей надёжным капиталом.
– Не знаю, возможно, ты уже догадался, зачем я решил свести с тобой знакомство. Я вижу в тебе собрата. Понимаешь, о чём я? И я хочу тебе помочь. Искренне, от сердца.
– Но как и чем вы мне поможете?
– Многим. В первую очередь подбодрить, когда станет особенно тяжело. И потом, я мог бы давать советы. Я стану твоим тайным наставником, учителем жизни. Хочешь? Ты ведь никому не расскажешь обо мне? Умеешь хранить тайны?