В городе я поселился у звонаря. Он приютил меня по старой дружбе. Какое-то время я был еще слаб, но постепенно пошел на поправку, приступы отступили, и я вернулся к работе. Спустя год я решил вернуться в семью, но странное дело, тут же начались приступы. Шли годы, ты подрастал, а я все чаще приходил на это место, где мне так легко дышалось и удушье отступало. В итоге я решил построить здесь домик и уединиться.
Вот уже пятый год я здесь обитаю.
- Все равно не понимаю, - спросил Арчи, - Если тебе здесь хорошо и болезнь отступила, зачем ты хочешь покинуть город?
- Сынок, я чувствую, что я здесь чужой, будто что-то манит в даль.
- Но ведь здесь твой род, твоя семья, неужели ты не будешь скучать?
- Конечно буду. Но жить здесь больше не могу.
- Но почему?! - воскликнул Арчи.
Отец немного наклонился к сыну и спросил:
- Ты слышал старую поговорку - "Горбатого, могила исправит"?
- Конечно - ответил Арчи.
- Так вот, я не хочу ждать, пока меня положат в сырую землю. Я хочу нарушить этот глупый закон. Я верю сын, что еще при жизни, можно исправить свою горбатость.
Казалось, удивлению мальчугана не будет конца. Отец говорил страшные слова. Страшные, переворачивающие все с ног на голову, но отчего-то трогающие за душу. Разве можно изменить веками устоявшуюся природу вещей? Как решиться пойти против своего рода? Как ему вообще пришла в голову мысль, что горбатость это плохо?
- Папа, но ведь все вокруг такие! От древних времен наш народ горбат.
- Ты прав сынок, но кое-что ты забыл. Что грозит горбуну, не прошедшему "мерило" повитухи?
Арчи на мгновение задумался, хотя прекрасно знал ответ.
- Его приносят в жертву Бахе, - опередил его отец, - А ты подумай, что если бы им сохранили жизнь? Может быть, сейчас мы были другими?
- Но старейшины говорят, что это для чистоты рода - пытался удержаться Арчи у самого края пропасти, чувствуя, что сейчас весь привычный мир перевернется.
Отец видел, что парень не готов так быстро понять и принять. Нельзя было рушить основы, не поддержав его. А ему нужно было уходить.
- Арчи, я ждал твоего шестнадцатилетия, именно для того, чтобы сказать тебе все это. Сейчас ты еще не готов, но пройдет время и ты поймешь мои слова. Напоследок открою тебе свою тайну и тогда ты, надеюсь, окончательно поверишь мне.
Сердце колотилось в груди у юноши от волненья.
- Вот уже год, как я сплю на спине - произнес отец.
Арчи смотрел на отца, не моргая. Этого не могло быть. Все горбуны, от мала до велика, от рождения и до самой смерти спали на боку. Если бы их сейчас услышали старейшины, беды не миновать.
- Папа, разве это возможно? - спросил Арчи не чувствуя под собой пола.
- Возможно сынок. Именно по этому мне нужно покинуть город. Когда это станет явным, мне несдобровать. Впрочем, я уже давно здесь чужой.
- Этот домик теперь твой. Завтра ты станешь совершеннолетним и можешь сам решать, как и с кем тебе жить. Может быть, ты захочешь поселиться здесь. А еще у меня к тебе просьба - позаботься о моей кошке Мухе. Жалко ее отдавать в чужие руки, выбросят ее, а она ждет приплод.
- Только не это, папа! - воскликнул Арчи. Мать меня выгонит с ней из дому, тем более, опять эти котята, сил нет больше топить их.
И вдруг, вспомнив о своем удивительном изобретении, Арчи смягчился.
- Хорошо, папа, я позабочусь о твоей кошке.
- Вот и славно! В этот короб с крышкой посадим Муху, чтобы она дорогой не сбежала.
Муха все это время посапывала у окна, грея на солнце живот с зарождающейся новой жизнью.
Отец собрал в заплечную сумку самые необходимые вещи, взял флягу с водой, ячменных сухарей и вяленых улиток. Старый дождевик, свернув в рулон, перекинул через плечо.
- Пора. Проводишь меня до россыпи?
Они вышли из домика. Отец закрыл дверь на замок.
- Теперь это твой дом, - сказал он и протянул Арчи ключ.
Они спустились с бугра, и подойдя к первым гранитным глыбам остановились.
Арчи казалось, что он дрожит всем телом, будто злая лихорадка знобит его. Остановить отца, но как? Он не находил слов.
- Ну вот и все сынок. Дальше я один. Не раскисай, ты же Арчибальд, ты должен быть храбрым и стойким. Отец тоже с трудом подбирал слова. Погладив на прощанье сына по лохматой голове, он развернулся и пошел прочь, огибая разбросанные кудесницей природой скалистые глыбы.
Арчи стоял как вкопанный, держа в руках короб с Мухой и не сводил глаз с мелькающего меж камней силуэта отца. Все меньше и меньше он становился. Все реже взгляд выхватывал родную фигуру средь серого гранита. И когда он показался в последний раз, Арчи дрогнул, и слезы брызнули из глаз.
Солнце клонилось к закату. Арчи медленно плелся по улицам города, не обращая внимания на окрики знакомых мальчишек. Словно продырявленный бурдюк, он чувствовал, что полностью опустошен. Столько сильных чувств в течение дня. Счастье и отчаяние, вдох и выдох, сменяют друг друга и нужно уметь не задохнуться от внезапно нахлынувшего восторга и не пасть под ударом рока.
Голова гудела, спина отчего-то ныла, хотелось забраться на печку и уснуть.
Войдя в хату Арчи увидел, что Гирма как часто бывало в это время, поглощала ужин вместе с матерью. На обеденном столе догорала свеча, и в хате было сумеречно. Арчи поставил короб на лавку.
- Что это ты принес сынок? - на удивление ласково спросила мать.
- В коробе кошка Муха - робко ответил Арчи, предчувствуя, что сейчас будет.
- Вот дурень, еще одну нахлебницу в дом притащил - отозвалась старуха.
Арчи хотелось дать мерзкой ведьме поленом по башке, но связываться с повитухой себе дороже. Мать подошла к коробу и открыла крышку. Бедная Муха жалась в углу.
- Она еще и брюхатая! - воскликнула мать и грозно сверкнула очами, - Мало нам одной распутницы, ты еще одну приволок. Чья это кошка?
- Отца...
- Как отца?! - сбавив пыл, спросила мать, - Ты что виделся с ним?
- Да.
- Говори ясней, где, когда?
- Сегодня, он встретил меня у трактира "Тощий мерин" и пригласил к себе в гости.
Старуха от удивления зашевелилась в углу, словно ожившее изваяние.
- Ирма, отпрыска твоего тянет к непутевому отцу! - прошепелявила старуха.
Арчи стиснул зубы.
- Ну, продолжай же! - раздраженно спросила мать, что было дальше.
- Он поздравил меня с днем рождения и подарил мне вещи.
- У тебя же завтра праздник, а не сегодня? Старый олух не помнит, когда сын родился! - захохотала Ирма.
- Он не олух! - воскликнул Арчи. Все он знал, просто у него была причина.
- Какая причина? Знаю я, этого недотепу. Ну да ладно, что же он подарил тебе?
- Башмаки и куртку - ответил Арчи, приготовившись к тому, что сейчас его начнут разглядывать как тряпичную куклу на городской ярмарке.
Гирма взяла свечу со стола и зашаркала к юноше.
- О! Счастливый негодник, какие вещи отхватил! Брюн похоже потратился, ты погляди Ирма, тебе то муженек таких подарков не дарил, - злорадствовала старуха.
- Куртка козья, дубленая! А башмаки то из ореха! Да!
Ирма конечно была рада, что сын заимел такие добротные вещи, но ее точила досада, за то, что Брюн нарушил уговор. Как ей сейчас хотелось устроить скандал, но тот был далеко. Оставался один выход - кошка.
- Я рада за тебя сынок, видно, что отец не поскупился, но на кой скажи, ты притащил его кошку? Отнеси ее обратно, иначе я за себя не отвечаю.
- Не могу я, ее вернуть обратно!
- Сейчас же! - понизив голос, грозно произнесла мать.
- Да не могу я, ее вернуть, - в отчаянии вскричал Арчи, - Отец ушел из города!
Немое безмолвие повисло в полумраке. Складки на морщинистом лице Гирмы на мгновение исчезли от удивления, явив ее облив в молодости. Ирма глупо улыбалась.
- Отец ушел из города и попросил меня позаботится о Мухе. Я обещал ему, теперь она будет жить здесь.
- О боги! - опомнилась первой повитуха. Где же это видано, чтобы горбун самовольно покинул свой род? Безумный Брюн!
- Он не безумный! Он всех вас лучше сто крат! - выпалил Арчи.
- Заткнись сопляк, что ты понимаешь в этом! Ирма, хватит таращиться, скажи что-нибудь.
Мать как-то странно себя вела. Погруженная в раздумья, она погладила сына по голове и сказала:
- Иди сынок поешь, мы как раз вынули из печи твою жабу. Пальчики оближешь!
Арчи вздрогнул.
- Как жабу? Ведь это для праздника, мама! Как ты могла?!
- Вот дрянь какой, сам подарков отхватил, а матери жабу пожалел! - скалилась гнилым ртом Гирма.
- Подавись ты старая ведьма! - выкрикнул Арчи, и выхватив Муху их короба, выскочил из дома.
Ирма хотела утешить сына, но не бежать же за ним.
- А ведь это все ты, карга старая затеяла! - обернулась она к повитухе. Ненасытная утроба. За всю жизнь не уж то жаб ни разу не ела?
- Ты еще слезу пусти! - грубо отрезала старуха. Как я погляжу, у вас вся семейка друг другу под стать. Может ты его пожалела, бедненького?
Ирма смутилась. Повитуху она боялась пуще смерти и тысячу раз кляла себя, что построила с Брюном хату по соседству с этой мегерой. Старую дружбу с тем от кого дрожишь, не порвать в один миг. Ирме было стыдно признаться самой себе, что сына она променяла на старуху. Разболтала ей о невероятной поимке. А когда ведьма предложила самим съесть лакомство, Ирма струхнула. Угождая злым и алчным, незаметно станешь их рабом.
Муха замерев, сидела за пазухой у Арчи и чутко слушала как дрожит и всхлипывает ее новый хозяин. Кошки нюхом чувствуют хорошего человека, и Муха была спокойна за себя и за свое потомство. Брюн и Арчи для Мухи были родными, она это сразу поняла, когда они вошли в домик. Когда человек добрый, об него хочется потереться. Это знала любая кошка. А при виде жестокого, холка сама дыбом становится. Когда Муха увидела Гирму, чудом не вцепилась ей в лицо. Но получить скалкой по спине в чужом доме было боязно.
Арчи совсем не хотелось возвращаться. Он даже подумал, пойти в домик отца. Но еще один скандал был бы выше его сил. Почти стемнело. От реки потянуло холодной сыростью, и надо было идти домой. Мать с Гирмой все еще сидели за столом. Арчи быстро прошел к печке, скинул башмаки и забился с Мухой в самый дальний угол лежанки. Мгновенно нахлынула усталость, и Арчи погрузился в забытье. Временами сквозь сон, он будто слышал чьи то голоса, но не мог разобрать слов. Бурным вихрем мелькали картины дня, неспокойный сон не приносил облегчения. Очнувшись от постороннего звука, Арчи прислушался. За окном была ночь, но явно были слышны голоса.
- Неужели старуха еще здесь? - подумал юноша. Невмоготу становилось ее соседство. Теперь домик отца, хоть и был в глазах горожан чудным, был шансом покинуть это жилье.
Когда-то давно когда Брюн строил хату в которой жили сейчас Арчи с матерью, отгородил печную лежанку от обеденного угла каменной стенкой. Уставший человек мог спокойно отдыхать не тревожимый разговорами. Но со временем, хата просела, и стенка отошла от печи, образовав приличную щель. Теперь из дальнего угла лежанки при желании можно было подслушать, о чем говорят за столом.
Арчи не было дела до чужих разговоров. Он перевернулся на другой бок в надежде уснуть, как вдруг услышал имя отца. Сон мгновенно испарился. Навострив уши он прильнул к щели. За стенкой слышался голос матери и старухи.
- Да брось ты, столько времени прошло, что ты мелешь старая! - говорила Ирма. Ты столько раз принимала роды, как ты можешь помнить всех младенцев?
- А ты за меня не говори - огрызалась старуха. Телом я дряхлая, а вот память у меня получше твоей будет.
- Да причем здесь старье твое? Ты думаешь, оно связано с тем, что Брюн выкинул?
- Глупая, ты еще, молодая. Слушала бы лучше, да вникала. Ничего просто так не бывает. Раз говорю тебе, так оно и есть.
- Не пойму я все же твоих намеков. Ты уж говори ясней, а не темни.
- А ты слушай внимательней и вникай, тогда толк будет - отвечала Гирма. Напомни, сколько Брюну лет сейчас.
- На год меня он старше...Стало быть тридцать семь.
Гирма хлебнула пива.
- Точно помню, что это был он. Когда его мать рожала, отец Брюна застал меня в городе и упросил сейчас же пойти за ним. Я с собой ведь не ношу "мерило", ты же это понимаешь.
А он все твердил, что жена плоха, ну я и поддалась. Мать его страшно мучилась. Пришли мы вовремя, иначе померла бы. Брюн родился здоровым, розовым, горбатым. Все как полагается. Но, не промерив его сразу, сплоховала я дура старая! Следом жена старейшины принесла приплод, меня и закрутило. Шумно гуляли, весело.
Сколько времени прошло я не помню, а когда спохватилась, было поздно. Младенец перерос "мерило" и никак уже нельзя было смерить его. Я хранила это в тайне, тебе не понять, чем мне могла грозить такая оказия.
- Выходит Брюн избежал твоего "мерила"? - ахнула Ирма, и Арчи за стенкой подскочил от услышанного.
"Так вот почему отец твердил, что он в городе чужой", - догадался Арчи. "Наверняка его мать рассказала ему, об оплошности повитухи. А может быть это не спроста? Будь у Гирмы в тот день "мерило" с собой, может отец оказался бы недоноском?"
Арчи бросило в жар, когда он вспомнил еще одну фразу отца - "Подумай, что если бы им сохранили жизнь? Может быть сейчас мы были другими?"
- Отец другой! - осенило Арчи. Он готов был кричать от своего прозрения, но услышав голос старухи вновь прильнул к щели.
- Шли годы, иногда я встречала молодого Брюна на улицах. С виду мальчишка был, как все и я успокоилась... Да видно зря! - продолжала рассказ повитуха. Ты помнишь, как ты орала когда рожала Арчи?
- Такое не забудешь! - отвечала Ирма.
- Так вот дорогуша, за все века, что народ наш здесь обитает, горбунки никогда так не страдали при родах как ты и как мать Брюна.
У Ирмы округлились глаза. Она вдруг вспомнила, что действительно никогда не слышала, чтобы горбунки родами мучились.
- Как же так случилось?
- Пойди теперь разбери - отвечала Гирма. В первый раз я решила, что мать Брюна чем-то больна, потому так мучилась. А вот когда ты рожала, меня охватила тревога и подозрения.
- А что ж ты мне раньше это не рассказывала? - возмутилась Ирма.
- Чтобы ты на базаре, на следующее утро всему городу растрепала, что Гирма недоносков укрывает?
- Погоди... О чем это ты? Мой Арчи здоровый горбун. Да и Брюн - это лишь твои догадки!
Гирма молчала.
- Ты что дура старая умолкла?! Арчи мой здоровый горбун ведь так?
- Успокойся малахольная. Все знают, что твой сын здоровый, не мучься сомнениями.
- Но я чувствую, ты что-то не договариваешь? - все больше тревожась, спросила Ирма.
- Ладно, слушай... Когда я обмыла Арчи и стала его обмерять, то заметила, что горбик у него "дышит".
- Что за чушь!
- Дослушай! Прикладываю я к нему "мерило" и вот когда он вздыхает, горбик входит аккурат в ложе. А как выдохнет, появляется просвет. Маленький, чуть заметный.
Не хотела я тебя беспокоить, так ты орала. Да и что скрывать, струхнула я взять на себя грех. Сомнение обуяло. Прошел младенец мерку, так тому и быть подумала я.
Голоса затихли. Арчи сидел в углу сам не свой.