Взгляды всех собравшихся мгновенно оказались на Валере.
— Я полностью серьёзен. Именно поэтому я и не сказал вам о… нём. Да, это выбор, и с вами поедет только один. Только учтите, что большая часть ваших припасов — мои. И лошадей вам дал тоже я, ибо те, на которых приехали вы, просто бы не потянули такой долгий переход, да ещё и в холодное время года.
Курск не любил, когда кто-то ставил ему условия. Особенно он не любил он этого тогда, когда под сомнение ставилось общее дело. Дело всей его жизни.
— Если ты хочешь, то можешь валить обратно. Припасы забирай, а вот лошадей вернуть не можем, сам понимаешь, ещё пока нужны. Передать Москве, что ты решил ослушаться приказа?..
— Вот так да! Ты им — всё, а они тебе — ничего! Да делайте вы что хотите, в конце концов! — Спешно оседлав свою лошадь, Елец пнул её под бока и направил в сторону своего дома.
— И что это было?.. — Осмыслив произошедшее, наконец-то выдал Курск.
— Всего лишь характер Лерика. — Покачав головой, ответил Морша. — Намучаемся мы с ним… Впрочем, иначе с ним не получится.
Орёл же ничего не сказал: он всё ещё был очень сонным и мало понимал разговор, начав слушать его только ближе к концу. Но даже для него поведение Ельца снова выглядело некрасиво и очень отталкивающе.
В глубине души он надеялся, что Валерий вернётся, ведь не может же он действительно нарушить приказ самого Москвы?..
Так думал Ваня, не понимая, насколько эгоистичными выглядели бы его мысли со стороны, если бы кто-то вдруг смог их прочитать. Ведь Елец нужен ему. Очень нужен. Он помогал Орлу принимать и переживать все тяготы и лишения его новой судьбы, многое объяснял, рассказывал и, по сути, он выступал для Орла словесным проводником в ещё пока новый для того мир.
И вот теперь он взял — и так легко отказался от всего, к чему Ваня так привык за последнюю неделю. Да как Елец мог оставить его?! Теперь он снова оказался один наедине с суровым Курском и своей сломанной судьбой.
Остыв, Елец вернулся в середине следующего дня. Морша предполагал такой исход, и потому посоветовал Курску оставаться на уже довольно обжитом месте, чтобы беглец смог их найти.
Пока Валера довольно странным способом пытался доказать свою состоятельность и независимость всем окружающим, Курск предложил Тяргону окончательно присоединиться к их компании. Мордвин тоже имел опыт встреч с Крымом, при чём, как и в случае с самим севрюком, тоже весьма неудачный. К тому же выяснилось, что ранее Касимов уже предлагал Морше тоже перейти на службу к Московии, однако тот, понимая реакцию Ельца на это, вынужден был отказать. Так что теперь, когда опасность уже выглядела гораздо более реальной, чем раньше, а царские планы борьбы с ней — довольно неплохими, Тяргон без раздумий стал частью этого своеобразного отряда. К тому же, в нём был его Лерик, и это стало решающим фактором.
Вернувшийся Елец, конечно же, решение Курска не оценил, но столь открыто протестовать уже не стал.
Затянувшаяся остановка на ночь закончилась лишь вечером нового дня, когда все четверо, наконец-то, могли продолжить свой путь. Теперь впереди уже ехал не только Курск, но и Морша, ведь его территория была где-то совсем неподалёку, и эту местность он знал уже лучше Ельца. Уже в дороге севрюк ознакомил его со всеми подробностями их задания и показал царский указ, подтверждавший его слова. Тяргону также было что рассказать им и, когда Курск заговорил о местонахождении Воронежа, тот ответил, что брат Ельца ещё недавно находился рядом с ним, но потом принял решение уйти вниз на южный Дон, в казачью вольницу. Ему, Морше, он тоже предлагал бросить всё и перебраться туда: мол, там и тепло, и сытно, да и, как известно «с Дону выдачи нет», и потому даже довольно сильной соседки-Московии там можно было не опасаться.[3] Но мордвин остался, и причина такого поступка была ясна ему как белый день — это было его единственное, всепоглощающее и даже клятвенное желание быть рядом с Валерой.
Елец же был хмур: о Морше он знал с самого начала и пытался во что бы то ни стало не допустить его в один отряд с собой, но в итоге всё оказалось тщетно. Мало того, теперь они ехали на Дон за его братом, с которым у Валерия также были весьма натянутые отношения. И, если с Воронежем он ещё хоть как-то смирился, ибо тот упоминался даже в самом указе Москвы, то вот наличие в одной с ним компании еще и столь ненавистного ему Тяргона и вовсе окрашивало всю ситуацию для него в траурные цвета.
Ваня, как мог, пытался поддержать и отвлечь Валеру, но получалось у него это плохо, ведь Орёл, как обычно, не мог найти нужных слов и в нужное время. Но он очень старался, и Елец, спустя пару часов, под влиянием довольно болтливого друга всё же немного повеселел.
А погода меж тем всё портилась: ветер пригнал с севера тучи, и те, налившись свинцовыми каплями изнутри, нависали над землёй, готовые в любой момент залить её очередным уже таким привычным осенним дождём.
Начало ноября 1570 года, г. Черкасск.
В результате того, что Тяргон всё-таки присоединился к ним, было исполнено даже изначально необязательное предложение Москвы о вербовке олицетворения местного народа. Но главной же помощью Морши оказались ценные сведения о ещё более точном местонахождении Воронежа. От мокшанина удалось узнать, что Елец отнюдь не был последним олицетворением, с которым говорил искомый перед тем, как отправился на волю. А был им как раз Тяргон, и из-за этого тот довольно неплохо знал планы брата Ельца на дальнейшую жизнь. Да что там! Было время, когда Морша и сам хотел сбежать с ним на юг, но беспокойство за Валерия и привязанность к нему пересилили всё его свободолюбие.
Новой целью стал Черкасск — столица людского скопления, гордо именовавшего себя «казачьей вольницей» и имевшего свои собственные порядки и устои.
Путь был неблизким. Дело осложнялось ещё и тем, что приближавшаяся зима постоянно напоминала о себе. Их путешествие со стороны было похоже на бег от чего-то большого и страшного: четвёрка явно спешила к югу, и плохая погода буквально шла за ними по пятам. Благо, что дожди, практически непрерывно идущие в начале их пути, постепенно редели, и дороги, ещё недавно бывшие раскисшими, под влиянием холода снова становились пригодными для езды. Но холод создавал и проблемы: тёплая одежда, которую уже давно носили все четверо, защищала от него всё хуже, и, более того, приходилось следить и за лошадьми, ведь они тоже начинали мёрзнуть.
А ещё погода всё также продолжала влиять на душевное состояние путников: они всё реже переговаривались между собой, и лишь только действительно важные вещи могли побудить кого-либо из них на даже короткий разговор. Все снова были погружены в свои мысли. Из-за этого даже Орёл, уже основательно продрогший и в последние дни постоянно немного голодный, ехал молча и понуро и даже не жаловался на что-либо.
Всё это довольно сильно тормозило путников, и потому их путешествие до Черкасска заняло больше двух недель — по меркам Курска, привыкшего действовать как Крым, быстро и манёвренно, это было непозволительно долго.
К исходу пути измотаны были уже все, и, когда их лошади, наконец-то, въехали в город, можно было наконец-то вздохнуть с облегчением. Где искать Воронежа в довольно людном городе, себе не представлял никто. С Димой же было проще: Курск знал, что именно он и был атаманом всех донцев. Но пока что этому своеобразному отряду было уже не до того: он замёрз и оголодал в пути из-за дележа еды не на троих, а на четверых, устал от, казалось, бесконечной дороги и однотипных пейзажей. Поэтому предложение Курска об остановке в одном из постоялых дворов города и было принято единогласно в их измученной компании. Заселились они, кстати, весьма своеобразно: Курск с Ельцом, а Орёл — с Моршей. Это нужно было, главным образом, для того, чтобы не навлечь на себя лишних подозрений. Ну, и ещё затем, чтобы Валерий ненароком не убил Тяргона в каком-нибудь очередном споре по мелочам.
Первым делом они отъелись. Особенно налегал на еду Орёл — для него этот переход был совершенно чем-то из ряда вон выходящим. Ехать на лошади, везя с собой же сразу все свои пожитки, и так-то было не особо удобно, но, когда каждое утро уже встречает всех инеем на траве, а день — порой и снегом, состояние и вовсе становится убитым. Домашняя еда оживила всех, и они впервые с установления холодов хотя бы неплохо — и даже слегка тепло! — поговорили друг с другом. Даже Елец, постоянно шикавший и огрызавшийся на Моршу, и тот поддался влиянию вкусного супа, мяса и свежей выпечки и немного подобрел.
Там же за столом и были определены дальнейшие действия всех и каждого. Было решено, что Курск, как главный во всём их отряде, пойдёт на приём к главе поселения. Елец будет сопровождать его и, если что, очень пригодится для обоснования причины и цели визита — поиска брата. Да, отчасти это было ложью, но, с другой стороны, теперь они находились за пределами царства, и потому указ Москвы здесь не решал уже ничего, и потому приходилось как-то выкручиваться.
Морша и Орёл же должны были оставаться в комнатах двора: отдохнуть сами, присмотреть за лошадьми, помочь затопить баню хозяину заведения. Да, вечером ожидалось мытьё — после долгой дороги всем четверым было просто необходимо привести себя в порядок. Узнав о такой прекрасной перспективе, Ваня пребывал в приподнятом настроении и с нетерпением ждал вечера. Несмотря на то, что он немного смущался при мысли о посещении бани вместе с Курском, Ельцом и Моршей, он был рад самой возможности наконец-то привести себя в хоть сколько-то приличный вид.
Уже ближе к обеду, узнав, где находится курень атамана, Курск и Елец поспешили туда для вполне серьёзного разговора. Само жилище особо ничем не отличалось от домов других людей, разве что большое количество различной тары выдавало в нём какой-то важный пункт для всего поселения. Сам город, как отметил для себя Курск, был больше похож на станицу. Отстраивать его только начинали, и даже сейчас, несмотря на холода, на многих зданиях ещё шли работы. Тем не менее, несмотря на постройку довольно крупного города, в глазах обоих гостей донцы всё ещё выглядели чуть ли не кочевниками.
Пройдя через сени, бывшие враги оказались в просторной горнице. Их уже ждали двое, и в одном из них Курск без труда узнал того, о ком и говорил Касимов — Дмитрия. Внешне он был столь же юн, как Валерий или Ваня, но вот в глазах его бывалый пограничник сразу прочитал твёрдость, серьёзность, и даже некоторую взрывоопасность. Второго же, в свою очередь, узнал Елец — своего брата он не видел уже давненько, но родство и память сделали своё дело.
— Валерка! Братишка, это действительно ты? — Обратив внимание на вошедших, обрадовался Воронеж. — Не ожидал тебя здесь увидеть! Какими судьбами? А ты всё такой же маленький, каким был и раньше. — Он будто специально проехался по одной из больных тем Ельца. — Что, плохо в царстве-государстве живётся?..
Заметив, как Елец напрягся, и поняв, что это может привести к срыву всего плана, Курск осторожно положил свою руку ему на плечо, будто бы успокаивая и давая понять, что всё хорошо. Снова контролируя себя, Валера даже позволил брату себя обнять: несильно и каждую секунду изображая на лице глубокое презрение.
— Перейдём сразу к делу? — Повернувшись к вошедшим и отойдя от окна, Черкасск[4] изучал их обоих. — Что от меня нужно олицетворениям из Московии?
— Я Курск, а это — Елец. Мы здесь по приказу Москвы. — Начал севрюк, — Государь направил нас в Астрахань, чтобы мы могли проверить положение тамошних дел. В прошлом году там, как все мы знаем, было весьма неспокойно[5], и потому нам велено оценить новую возможную опасность и доставить сведения о ней непосредственно в Кремль. — Стараясь делать невозмутимое лицо, врал Курск. Легенду эту он придумал заранее, ещё в пути, и теперь надеялся, что она не подведёт. Ну, а что ещё оставалось делать? Не говорить же напрямую, что они пришли за Воронежем? Да и за самим Дмитрием, в общем-то, тоже. Вот он, зная ситуацию на границах, и сочинил эту, надо сказать, весьма правдоподобную версию. — На обратном пути мы приняли решение воспользоваться ситуацией и посетить ещё и поселение вольных казаков, узнать как вы тут живёте и чем, а также не угрожает ли кто.
Откуда у него взялось столько красноречия, Курск и сам не понимал. В голове мелькнула мысль о влиянии Орла, но он, вроде бы, пока что не столь много занимался своим подопечным, чтобы уже начать так красиво говорить.
Дмитрий напрягся. Было видно, что в эту байку он не поверил и, возможно, уже догадывался, зачем именно приехали эти двое. Конечно, ведь ещё в январе этого года ему через гонца была передана грамота русского царя с предложением поступить на службу.[6] Чёткого ответа он не дал, но сам документ на всякий случай хранил — мало ли что.
— Понятно. — Атаман скользнул взглядом по обоим гостям, словно оценивая их. — Вы же пограничники, так?
— Да.
— Странное дело… Чтобы в столь неспокойные времена Москва снимал кого-то с охраны границ…
— Может, у них пока что затишье? — Влез в разговор Воронеж, всё ещё стоявший около брата.
— Именно так и есть. — Теперь уже не сомневаясь в своих словах, ответил Курск. — Крым нападал в конце лета, и мы думаем, что теперь он объявится только весной. А пока что Москва просто нашёл, чем занять наше свободное время. Сейчас же мы возвращаемся обратно на наши позиции. Будем строить линию крепостей, ведь как раз потеплеет.
— Да, работать с промёрзшей землёй — дело неблагодарное. Здесь-то ладно, но у вас там, должно быть, всё совсем плохо…
Разговор рисковал зайти в тупик, но у Курска в запасе была еще одна тема, на которую он и хотел переговорить с Черкасском.
— Москва поставил нас в известность, что донцам присылали грамоту с предложением принятия подданства.
Атаман уже знал дальнейший вопрос, но, всё же, дал возможность его задать.
— Мы могли бы передать ответ в Кремль. Если он, конечно, готов уже.
— Конечно готов. С Дону выдачи нет, неужели не знаете?
Курск замолчал. Примерно такой ответ он и ожидал, это ведь казаки. Недаром их своеобразное государство даже называлось в народе вольницей — здесь свободу ценили превыше всего.
— Ясно. — Нашёлся вскоре севрюк. — Но, смею заметить, это весьма неразумно. — Чтобы не навлекать на себя гнева, он сразу же попытался объяснить свою мысль. — Приведу пример. Мой дом находится к северо-западу отсюда, и, тем не менее, я постоянно страдаю от набегов Бахчисарая. Зимой он приходит реже, а если объявляется, то войско его гораздо слабее, чем летом. Здесь же, на нижнем Дону, природа более благоприятна, да и нападать проще, и потому он может сделать это в любой момент. Как недавно было в Азове, вы ведь совсем не ожидали нападения, я прав?..
— Послушай, Курск. Что умно, а что глупо, решаю здесь только я. Я бы посоветовал тебе не лезть в чужой дом со своими порядками, но, видать, это бесполезно. Слушай и запоминай: я никогда не буду в государстве, которым управляют такие же ордынцы, как и твой Крым. И даже настолько открыто!
— Тума, не кипятись. Всё же не враги приехали. — Снова вмешался в разговор Воронеж, пытаясь успокоить своего командира.
— Друзья порой хуже врагов бывают, Чига.[7]
— Кстати, а не встретился ли вам по дороге в Астрахань один мой старый знакомый, олицетворение мокши?
Елец закатил глаза. Нет, они действительно решили его добить уже упоминаниями друг друга, два сапога пара нашлись, а.
Курск же, наоборот, был обрадован: эти слова означали только одно — Воронеж и сам понял, за чем именно, а, точнее, за кем именно приехали они с братом.
— Да, попадался. Именно он и показал нам самый короткий путь.
А вот Черкасска такой странный вопрос подчинённого, конечно же, насторожил. Хоть Воронеж и пытался выдать себя как можно незаметнее для своего главы, у него не получилось сделать это полностью.
— Кстати, раз уж вы там действительно были, как в Астрахани дела? Видели нашего Витька? Он как раз туда отправился, вы могли пересечься.