— Лады, потом расскажешь детали. Я вот только одного понять не могу… — Брюнет посмотрел на Орла, всё это время занимавшегося наполнением сытной и домашней пищей своего уже отвыкшего от неё за дорогу желудка. — А ты кто такой? И что такой милашка делает среди старых и опытных вояк?..
— Я, — отвлёкшись от еды, начал было Ваня, — назначен царём в помощь…
Но не успел он договорить, как оказался перебит самим Курском:
— Его ко мне приставили ещё в Москве. Хотя я до сих пор не понимаю, зачем: оружие он держит с трудом, верхом ездить едва-едва научился, что с ним будет в настоящем бою — не представляю. Может, и не пускать его на передовую вовсе?.. А с нами он только потому, что наш сосед по территории.
— И всё?..
— Да. Ну, и, сдаётся мне, царь не просто так отослал его с тёпленького местечка куда подальше… Но это уже мои домыслы, так что, может быть, в действительности и нет вовсе других причин.
Воронеж ещё раз посмотрел на Орла, будто изучая его. Его красоту он уже отметил, но теперь взгляд зацепился за большие прозрачные голубые глаза, нежную кожу и общий довольно ухоженный и опрятный вид парня. Ваня всё также старался выглядеть хорошо в любой ситуации, и это бросалось в глаза даже несмотря на его довольно сильно запачканную в походе одежду.
— Лады, я понял: это наш талисман.
Брюнет мягко и беззлобно рассмеялся, на что другие тоже ответили улыбками. И даже Елец в этот раз оценил безобидную и довольно ласковую шутку Воронежа.
Вот только самому Орлу было ни капельки не весело, а наоборот, даже как-то обидно. Неужели он и вправду не может ничего другого, кроме как быть красивым приложением при храбрых вояках?..
— Научить тебя верховой езде? — Он улыбнулся.
— Ему бы не помешало. — Одобряя предложение, кивнул Курск.
Сказать, что именно слова Вадима тронули Ваню до глубины души, было нельзя, но именно в тот вечер он и пообещал себе стать хотя бы не хуже других в бою, а может даже и превзойти кого-то из них. Роль простого дополнения в отряде, за всё это время ставшем ему почти родным, его отныне уже не устраивала. Ваня вдруг ясно понял, что теперь он хочет быть полезным своим друзьям не только в этом качестве, но и сражаться с ними бок о бок. Кстати всплыло в его голове и уже не впервые посещавшее его желание увидеть Курска в бою, так старательно ранее прогоняемое им от себя. Но теперь он уже не гнал его, а даже наоборот: оно стали нужно Орлу как новый стимул для засад, тактик, сражений и будущих побед — словом, всего того, чего ещё месяца три назад, летом, он боялся как огня. В глубине души Ваня понимал, что его страх никуда не исчез — он лишь оказался перекрыт другими, более сильными и новыми, ощущениями. Вот только назвать их чётким словом Орёл пока боялся даже в своих мыслях.
Зима 1570–1571 годов, г. Чугуев.
Но никто не нападал. Дни проходили за днями, темнело всё раньше и раньше: даже днём, в то время, когда летом до темноты ещё далеко, в уже морозном воздухе сгущались сумерки. Вечера походили на ночь, и, если бы не снег, мерцавший и переливавшийся мириадами блёсток от любого лучика света, будь то Луна или же фонарь со свечой, они бы были и вовсе непроглядными.
Зима наступила ещё в ноябре, и с каждым днём мороз на улице только усиливался. Лишь благодаря печи на первом этаже, бывшей почти единственным источником тепла в воеводском доме, все пятеро могли отогреться. Помещалось на ней двое, и потому честь погреться Ельцу выпадала редко: в силу своего характера он был согласен делить её лишь с Орлом, с которым уже успел подружиться. Пока двое грелись, остальные находились в той же комнате. Обычно сидели рядом с печью и разговаривали обо всём на свете. Лишь только Курск, по приезде сюда сделавшийся ещё более угрюмым и замкнутым, чем раньше, редко вступал в разговоры, а уж улыбался и подавно. Казалось, никто не обращал на это внимания, посчитав, видимо, это частью характера севрюка, однако Ваня, уже долго исподволь наблюдавший за ним, всё же заметил эти перемены. Орёл и ранее отличался особым умением чувствовать характеры и настроение других, но теперь он стал с особым вниманием относиться именно к Курску. Его чувства к нему ещё не сформировались полностью, и Ваня не мог их понять, но он уже знал, что тянет его к их предводителю отнюдь не просто так.
В эти долгие зимние вечера и зарождалась их дружба: за время, проведённое вместе, все пятеро прониклись друг к другу определённой симпатией, и даже вечно обижавшийся на всех Елец не смог устоять под очарованием обстановки и несколько раз назвал Воронежа братом. В прочем, сам он позже уверял всех, что это была не более, чем ошибка, но в глубине души он и сам понимал, что всё уже совсем не так однозначно, как до приезда в Чугуев.
Сам город зимой становился буквально отрезанным от всего остального мира: жизнь, ещё теплившаяся на его улицах осенью, растеклась по домам, и во дворах стало и вовсе безлюдно. Лишь иногда ухо могло уловить слабый скрип снега под чьими-то сапогами или же копытами. И ранее создававший атмосферу полузаброшенного места, Чугуев зимой выглядел и впрямь оставленным жителями.
Но это отнюдь не смущало Курска, объявившего однажды утром Орлу, что с этого дня начинаются его подготовка. В тот же день он и потащил Ваню на мороз в его уже потёртом кафтане, на котором уже едва прослеживались блестевшие когда-то золотистые завитушки. Ваня, конечно, знал о необходимости занятий, ведь сам он почти ничего не умел, но надеялся, что они будут отложены хотя бы на весну. Оно и понятно: заниматься чем-либо на улице в холода ему хотелось меньше всего. Вот только он не учёл, что на этот счёт у Курска были совсем другие планы. Он-то знал, что больше времени терять нельзя, и, что самое главное, Крым может объявиться уже весной, и Ваня тогда и вправду окажется для них лишь талисманом. С этим явно нужно было срочно что-то делать.
Когда Орёл думал, что его мучения закончились после той долгой дороги, он просто ещё не знал, как тяжело будут даваться ему занятия с Курском. Вся его решительность помогать друзьям в бою пропала в один миг: если к этому нужно идти через такие терни, то пусть лучше это делает кто-то другой.
Во всём этом обучении был только один плюс, ради которого Ваня и терпел его, сколь бы тяжелым оно ни было. Он наконец-то видел Курска в деле. Пусть даже не в настоящем бою, но это было уже что-то. Его быстрая реакция, идеально отточенные движения, резкие выпады — всё приводило Орла в восхищение. Но вместе с восторгом Ваня также понимал, что сам он вряд ли когда-то достигнет таких же результатов. Ему оставалось лишь мечтать и неуклюже повторять за своим учителем основные действия.
Иногда с ними практиковались и другие их спутники, чаще всего Елец, но обычно они, не спеша вылезать из довольно тёплого дома, лишь сочувствующими взглядами провожали на улицу хрупкого Орла, шедшего рядом со своим суровым преподавателем. Больше всех за зиму обленился Воронеж, так как кроме лошадей он ничем полезным особо не занимался, за что и получал постоянные тычки от своего брата. Морша же, как обычно, пытался сгладить их споры и помирить друг с другом, но получалось у него это плохо — Валера злился уже на обоих и причём только сильнее.
Непривычный к долгим занятиям на свежем воздухе, Орёл болел несколько раз за зиму. Из-за этого Курск, доведший его до такого состояния, иногда ловил на себе неодобрительные и даже осуждающие взгляды Ельца и Морши, которым и предстояло лечить Ваню. Ближе к весне тот заболел особенно сильно, и потому Валера даже запретил Курску какое-то время после выздоровления тренировать Орла. Севрюку это, конечно, понравилось мало, но он понимал, что неокрепший организм имеет больше шансов заболеть снова, а потому, через силу, согласился дать ученику небольшой отдых.
Однажды после одного из занятий, когда уставший и в который уже раз измотанный Орёл, отдыхая, сидел со своим учителем в сенях, он решился поговорить с ним. Ваня заранее был готов к любому ответу его сурового наставника, но он всё же надеялся, что ему удастся его разговорить.
— Что-то случилось?.. — Вопрос мучил Орла уже долгое время, ведь с каждым днём Курск становился всё мрачнее и отстранённее.
— С чего ты взял? — Буркнул в ответ севрюк, тут же спохватившись и стараясь придать лицу обычное невозмутимое и даже немного весёлое выражение.
— Ну… — Протянул Орёл, не зная, с чего начать. — В последнее время ты сам не свой. — Не найдя ничего лучше, чем спросить напрямую, Ваня ещё не знал, насколько болезненным может стать для Курска этот разговор. — Ходишь грустный, поникший, даже немного рассеянный… Вот я и подумал, может быть, что-то не так?..
— Всё хорошо.
— Послушай… — Поднявшись со своего места, Орёл подошёл к собеседнику. — Иногда стоит делиться с другими своими переживаниями. — Он сел рядом. — Может быть я и не умею сражаться так хорошо, как ты, но зато я могу выслушать тебя и понять. Не держи в себе, будет только хуже.
— Это моё дело, и я сам справлюсь с ним, понятно? — Находясь так близко с Ваней, да ещё и наедине, Курску вдруг стало неуютно. — К тому же, чем мне может помочь твоё сочувствие? Исправить-то ты всё равно ничего не сможешь. Да что там! Даже я не смогу.
— Я могу разделить твою боль. — Улыбнулся Орёл, заставляя севрюка посмотреть на него. — Ну, я хотя бы попытаюсь…
— Если ты так хочешь… — Курск отвел взгляд, смотря куда-то на стену, но как бы и сквозь неё. — Возможно, мне и вправду стоит кому-то это рассказать. В общем, некоторое время назад на эти земли принадлежали одному очень дорогому для меня олицетворению.
Он замолчал, как бы вспоминая полузабытый образ того, кого не видел уже много-много лет.
— Его практически у меня на глазах отдали в рабство. Я тогда жил в Литве, и ничего, совсем ничего не мог с этим сделать. — Ваня буквально чувствовал, как обычно спокойному и сдержанному Курску тяжело давались эти слова. — С тех пор я больше его не видел. Он пропал без вести, я не знаю даже как найти хоть какую-то подсказку о том, где он сейчас.
«Интересно, о ком это он? — Пронеслось в голове Орла. — Мог ли он быть к кому-то привязан настолько сильно, что… Стоп-стоп-стоп, да этого же просто не может быть!»
— Ещё тогда, в Москве, когда я понял, где нам придётся жить, мне стало не по себе. Но здесь… — Паузы между словами Курска становились всё более большими, а их громкость — всё меньшей. — Это его земля, и я постоянно представляю его здесь. Я всё жду, что он однажды придёт, скажет, что с ним всё хорошо, что жив и здоров… Но время идёт, и ничего не происходит, лишь эта обстановка давит на меня всё сильнее. Отчасти поэтому я и стал заниматься с тобой так рано: мне нужно отвлечься на что-то, чтобы не думать об этом постоянно.
Поймав себя на мысли о том, что ему неприятны слова учителя, Орёл всё же понимал, что Курск чуть ли не впервые открыл перед ним свою душу, и потому придвинулся к нему поближе. Он понимал также и то, что тот в этот момент чувствовал себя слишком одиноким, и это гадкое ощущение нужно было срочно смягчить.
— Может быть, я помогу тебе его найти? — Немного подумав, предложил Ваня. На самом деле ему мало нравилась эта идея, но, раз уж он обещал выслушать Курска и помочь ему, то был обязан держать своё обещание до конца. Вместе с этим он не мог бороться с гнетущим чувством обиды, поднимающимся откуда-то изнутри. Конечно, он знал его название, но до этого дня ещё не верил, что так быстро познакомится с ним. — Мы все поможем, только нужно рассказать другим.
«А что, если этот кто-то — это его первая любовь? У него правда кто-то был?.. — Продолжил Ваня свою первую мысль и тут же смутился. — В любом случае, так можно переживать только за очень дорогое олицетворение…»
— Не надо ничего им рассказывать. Я делюсь этим только с тобой. Самое странное, кстати, знаешь что?.. — Немного оживился Курск, словно поддержка Вани и правда давала результат. — Я был самым близким ему олицетворением, и эта земля должна была перейти ко мне после его смерти. Но я… Я совершенно не чувствую её своей, будто… Будто он всё ещё жив.
Было видно, что последние слова дались Курску с особенным трудом, и от этого Орёл только ещё больше поник: ему казалось, что все его наивные надежды рухнули только лишь за один этот разговор. И зачем он только полез с этими своими расспросами! Но отступать уже было некуда, и Ваня решил узнать больше о своём негласном сопернике.
— Это был Крым?.. — Стараясь унять волнение, спросил он собеседника и, заметив недоумение Курска, добавил: — Я имею в виду, это Крыму отдали в рабство то олицетворение?..
— Нет, это был Глинск[3]. Тебе это название ни о чем не говорит, но это бывший ордынец, сбежавший в Литву. Там-то он и стал… Рабовладельцем. — Курск вздохнул. — Некоторое время назад в округе говорили, что он, якобы, сдох, но я не знаю, верить ли этим сплетням. Если это правда, то я понятия не имею, где искать нужное мне олицетворение. Да и от самого него ни весточки, будто и вовсе след простыл. А вдруг он умер уже? Или в рабстве у кого-то другого?.. В общем, я уже не знаю, что и думать.
Он снова посмотрел на Ваню, который грустно улыбнулся.
— Знаешь, а ведь ты похож на него. — Как-то слишком мягко и обречённо произнес севрюк. — Я помню его белые локоны и кожу… Нежную, прямо как у тебя.
«Как я раньше не понял! Я только усугубляю ситуацию, напоминая ему его возможную пару! — Мысленно удивился Орёл. — И как он меня всё это время терпел?.. Хотя, погодите-ка… Если я напоминаю ему того, кто был ему дорог, то, выходит, я всё же ему нравлюсь?! Нет-нет-нет, быть не может! Он же так скучает! Это неправильно! Да и то олицетворение наверное сейчас очень страдает, если вообще живо ещё…»
Ваня чувствовал себя виноватым. За то, что посмел ещё робко и наивно, но думать, что у них с Курском может что-то получиться. За свои первые, ещё не до конца сформировавшиеся и понятные ему самому, чувства. За то, что тот, о ком так переживает Курск, негласно уже стал Орлу врагом. И с чего он вообще взял, что Курск свободен?..
— Ладно, пораспускали нюни, и хватит. — Взбодрившись, улыбнулся Ване наставник. — Не привык я к этому. Да и дел ещё много. Давай отдыхай тут, а я пойду к остальным.
Он встал и своей обычной уверенной походкой направился к двери в горницу с печью.
— Вань, — уже собираясь сделать шаг в другую комнату, Курск вдруг остановился и, обернувшись, окликнул Орла по имени. Это было совершенно несвойственно ему, ведь он почти всегда называл Орла просто Орлом, как и всех других. Курск и сам удивился внезапному порыву, но потом мысленно свалил всё на влияние последнего разговора.
— А? — Ваня уже был погружён в свои путанные мысли, и не сразу понял, что его учитель снова обращается к нему. — Что?
— Спасибо. Мне действительно стало легче. — Губы Курска тронула лёгкая улыбка. На этот раз она была настоящей. Орёл чувствовал это, и других доказательств ему не требовалось.
«Может быть, ещё не всё потеряно? — Мелькнуло в его голове в ту секунду. — Что же всё-таки там за олицетворение такое было?..»
Снова вернувшись к раздумьям, Ваня ещё долго сидел в сенях, будто переваривая все полученные им сведения. За один только разговор на него обрушилось столько нового, что раскладывать по полочкам ему всё это придётся ещё долго.
Главным же открытием для юноши стало осознание того, что даже сдержанный и строгий Курск, с виду казавшийся бесчувственным воякой, тоже оказался способен на обычные человеческие чувства. Да и весь этот разговор очень сильно сблизил учителя и ученика, значительно сузив пропасть между ними и натянув через неё тонкую нить доверия.
Для того, чтобы окончательно понять, что ему делать дальше, Орёл решил записать всё в свой дневник, что он и исполнил сразу же по возвращении к его друзьям.
Начало весны 1571 года, г. Чугуев.
А время всё продолжало свой ход, и на смену холодной, но довольно уютной, зиме постепенно приходила весна. В начале марта солнце снова вернуло страждущей земле своё тепло, и под его влиянием снег начинал потихоньку таять, обнажая доколе спавшую под ним землю. Вскоре вернулись некоторые птицы, а с ними на улицы Чугуева, казалось, возвращались и люди.