Толкнув дверь спальни, Вика ввела Карину в комнату.
Половину спальни занимала большая, сделанная под старину, кровать с витиеватыми стойками и высоким балдахином. На противоположной стене, отражая это великолепие, между двумя старинными настенными канделябрами царствовало венецианское зеркало в массивной золоченой раме. Живописно собранные в глубокие складки ночные шторы из той же ткани, что и балдахин, и множество декоративных подушек создавали таинственный полумрак и особое настроение.
- Будуар, - выдохнула Карина. - Великолепно...
- Подожди, я сейчас, - Вика метнулась к изголовью кровати и сняла с крючка небольшой пейзаж в золотистых тонах. - А теперь смотри, - и она осторожно повесила на освободившееся место часы. - Вот теперь полная гармония, - Вика отошла на несколько шагов в сторону и, по-детски прижав руки к груди, довольно улыбнулась.
Карина тоже с тихой улыбкой молча смотрела на нее.
- Ой, ну как же мне нравится! - воскликнула Вика. - Спасибо тебе! Это мой самый счастливый день рождения.
Утром Вика проснулась поздно. Слепящее январское солнце уже пробивалось в спальню сквозь щели в ночных шторах. Из кухни раздавался звон посуды - видимо, завтракал Борис. Вика, позевывая, подошла к зеркалу и посмотрела на отражающиеся в нем часы.
"Половина второго? Да не может быть!" - подумала она и оглянулась. Часы показывали десять тридцать. "Ну да, цифр-то нет на этом циферблате! Здесь же лучики, вот я сразу и не сообразила. Конечно, в зеркале будет отражаться половина второго".
Вика снова посмотрела на отражение часов, потом перевела взгляд на свое лицо, но себя не увидела. В зеркале отражался только спящий Борис, а под ним часы, на которых была половина второго. Вика опять оглянулась: половина одиннадцатого, смятая постель пуста. "Ну, все, схожу с ума", - испугалась она.
Какие-то секунды Вика постояла перед зеркалом, разглядывая спящего мужа, не в силах понять, что же происходит. Когда же совершенно неожиданно для себя вместо спящего Бориса она вдруг увидела в зеркале свое растерянное и испуганное лицо, ей стало еще страшнее.
- Ой, мамочка, что это со мной? - шепотом произнесла она и медленно опустилась на край кровати, не отрывая от зеркала напряженного взгляда. Пока ничего необычного не происходило, и это помогло ей немного успокоиться.
"Может, Бориса позвать? - думала она, слегка нахмурив брови. - Да нет, тогда сразу начнется: вот тебе твоя рухлядь, уже на мозги стало действовать. Нет, лучше ничего не говорить".
Бой часов прервал ее размышления. Она вздрогнула и оглянулась. Уже одиннадцать. А в зеркале? Так и есть - час. Значит, в зеркале часы идут как бы в обратную сторону. А что под часами?
Она опустила взгляд ниже и увидела, как Борис подошел к постели и лег.
"Так ведь он вчера в час ночи ложился! Вот оно что! Зеркало отражает прошлое, причем, момент, который отмечен на этих часах"
Вика встала так, чтобы часы в зеркале не отражались, и поднесла к волшебной поверхности руку. Она увидела свои узкие пальцы, обручальное кольцо, длинные накрашенные ногти.
"Вот здорово! Значит, все это работает как система "зеркало-часы". Или "часы-зеркало"? Да все равно, какая разница, главное, что работает!"
Следующий взгляд в зеркало ничего не дал. Часы отражались, но ничего необычного не было. Все снова пропало.
"Так, - уже спокойно размышляла Вика, - осталось понять совсем чуть-чуть. Ну уж теперь я не пропущу этот момент."
И она с решимостью уставилась в зеркало. Ждать пришлось полчаса. Когда на отражении циферблата установилась половина первого, Вика увидела, как с началом боя часов картина в зеркале сменилась - смятая разобранная постель вдруг оказалась застеленной. "Да-да-да, в это время в спальне еще никого не было", - лихорадочно соображала она, но взгляд не отрывала. Через минуту все изменилось.
"Здорово! - с восхищением думала Вика. - Вот теперь я все поняла. Значит, так: увидеть можно только то, что отражается ровно в какой-то час или в половине какого-то часа. Видно все прекрасно и не так, как если бы кинопленку крутили в обратную сторону, а все вполне натурально, но вот держится это всего минуту. Ладно, надо еще немного посмотреть".
Но теперь Вика уже не ждала полчаса. Она намеренно ничего не стала трогать в спальне, а вышла на кухню. Борис уже ушел. Все было вымыто и убрано после вчерашнего праздника.
"Какой же он заботливый. Повезло мне все-таки с мужем", - с блаженной улыбкой подумала Вика. Она сделала себе кофе и снова направилась в спальню.
Через несколько минут часы пробили полдень. В зеркале это должна была быть полночь. Наверное, так и было, но в отражении кроме смятой постели Вика так ничего и не увидела.
"Ну что ж, - с удовлетворением подумала она, -все ясно. Когда обе стрелки вместе, я увижу только настоящее. Теперь можно убирать постель, я уже все поняла окончательно. А интересно, заметит ли Борис?"
Но Борис ничего не заметил. Он спокойно одевался и причесывался перед этим зеркалом, не обращая внимания на пытливые взгляды жены, и она решила ничего ему не говорить. Сама же частенько забавлялась, заглядывая в прошлое.
Летом они жили на даче. Жила, конечно, в основном Вика, так как Борису было бы слишком трудно ежедневно далеко за полночь ехать за город переночевать, а рано утром снова мчаться на работу. Он бывал на даче лишь в выходные. Вика же, взяв на все лето отпуск, только пару раз в месяц ездила в город по сугубо женским делам вроде посещения парикмахерской, салона или покупки всяких дамских мелочей, без которых совершенно невозможно жить даже на даче.
Наступившие внезапно, посреди августовской жары, холодные дни с унылым, почти осенним дождиком вынудили Вику совершить внеплановую поездку - ее любимый теплый свитер и подходящая к погоде обувь оставались в городской квартире.
"Вот Борис обрадуется. Я, пожалуй, останусь с ним на пару дней", - решила Вика, собирая заодно нуждающееся в стирке белье.
Квартира была пуста, значит, Борис сегодня уехал рано. Вика машинально отметила про себя, что все было убрано, посуда на кухне вымыта. Она любила чистоту и порядок, и в этом они с мужем были, к счастью, похожи. Вика выпила горячего кофе, полистала свежий журнал и, вымыв за собой чашку, прошла в спальню.
Постель тоже была аккуратно застелена. В вазе стояли цветы. Вика улыбнулась. "А Борис, наверное, все-таки ждал меня сегодня. Он всегда покупал для меня цветы", - подумала она, доставая из шкафа пушистый свитер.
В это время часы прозвонили свою нехитрую мелодию. Вика оглянулась и посмотрела на бронзовое солнышко. Девять часов утра. По привычке она заглянула в зеркало и остолбенела...
Часы показывали три часа ночи. В спальне горел ночник. На тумбочке в вазе стояли цветы. А на постели под часами из-под обнаженной спины Бориса виднелось смуглое плечо Карины и ее прекрасное лицо с закрытыми глазами и закушенной в страсти нижней губой. Ее пышные темные волосы в беспорядке разметались по подушке.
Вика закрыла лицо руками. Она не помнила, сколько так простояла, стараясь ни о чем не думать и ничего не чувствовать, но в памяти ее все время всплывало прелестное личико девчушки - дочки Карины. Теперь стало понятно, кого напоминали ей эти черты.
Когда часы пробили снова, Вика не смогла удержаться, чтобы не взглянуть в зеркало, в котором на этот раз во весь рост отражалась обнаженная Карина с победной улыбкой на красивых губах, а перед ней на коленях Борис, обхвативший ее ноги руками. Дрожа от ярости, Вика сорвала со стены часы и швырнула их в зеркало. Сотни мелких осколков разлетелись по комнате. Рухнув на подушку, Вика громко, по-бабьи, завыла.
"Нет, - подумал Димка, - по названию трудно угадать, о чем там написано"
Подложив под голову побольше подушек, он прилег на диван и стал читать все рассказы подряд, не выбирая.
"МАТЬ И СЫН"
Он остался один. Жестокий жаркий бой разметал по полю всех его товарищей. Их истерзанные тела обмякшие и безжизненные, пугали своей неподвижностью и уже вечным молчанием. А враг все не унимался.
Молоденький белокурый солдат дрался яростно и неистово. Когда же была брошена последняя граната, и вышел последний патрон, он с быстротой развернувшейся пружины бросился на стрелявшего в него в упор врага. Уже раненый, собрав всю свою волю, стараясь не потерять сознания, он не разжимал рук, пока последние силы не покинули его.
А в далеком сибирском селе, утонувшем в зеленом кедровнике, в старой бревенчатой избе глухой темной ночью на чисто выскобленном полу перед темными ликами святых, едва проглядывавшими под мерцающим светом лампадки, стояла на коленях маленькая седая женщина и усердно била поклоны, творя свою вечернюю молитву. Смиренно шептала она что-то, просяще заглядывая в глубокие мудрые глаза, беспрестанно крестясь и утирая тихие слезы.
Закончив свое действие, она устало поднялась с колен и, кряхтя и охая, стала укладываться, по привычке разговаривая сама с собой.
- Ох, что-то на сердце у меня тяжело сегодня. Видно, чует оно недоброе. Не смогу уснуть, наверное. Ноги-то как ломит, еле хожу. Знать, немного уж осталось. Только бы Алешеньку дождаться, повидать напоследок, а там уж и помереть можно.
Она загасила лампу и, продолжая вздыхать, прилегла на широкую скрипучую кровать. Через несколько минут ее охватил чуткий, беспокойный сон.
И снилась ей ее молодость, красивый и сильный муж, их дети, живые, здоровые и, наконец, младшенький и самый любимый Алешенька. Он бежал босиком по залитому солнцем лугу, приминая сочную изумрудную траву, и протягивал к ней худые загорелые ручонки. А она, тогда еще здоровая и крепкая, легко подхватила сынишку на руки и подбросила его вверх. Его детское тельце поднялось высоко в воздух, закрыв собой ослепительный свет, и вдруг все стало темно. Повеяло холодом и сыростью.
В жутком недоумении оглядывалась она вокруг, пытаясь найти своего сыночка, но вместо цветущего луга увидела искореженную жестокой битвой землю. Тут и там вперемешку с вывернутой пожухлой травой, грязью и обгоревшим металлом лежали неподвижные тела погибших. Ей стало холодно и страшно, но она уверенно пошла к видневшемуся невдалеке пригорку со сломанной березкой, продолжая искать сына. Грязь мерзкой кровавой жижей хлюпала и растекалась под ее босыми ногами.
Пройдя еще несколько шагов, она увидела белокурую голову Алеши и поспешно направилась туда.
Он лежал у ее ног безмолвный и застывший, вцепившись посиневшими пальцами в горло врага. Равнодушный ветер трепал его пшеничные кудри.
- Алешенька, - застонала мать и опустилась возле него. Она осторожно отвела его руки от мертвеца и развернула сына на спину. Бледное лицо его было безжизненным и отрешенным, на груди растеклось огромное бурое пятно.
При виде этого еще совсем недавно горячего молодого живого тела растерзанным и затихшим, у матери невольно вырвался громкий крик боли и отчаянья. Широкой волной пронесся он над этим бранным полем, над стоявшим невдалеке уснувшим лесом, вспугнув спящих птиц, и устремился, затухая, к темному горизонту...
Последнее, что он помнил - это закатившиеся глаза врага и его предсмертный хрип. Затем перед его взором поплыли цветные круги, уплывающие куда-то в черноту.
Очнулся он от страшного крика, пролетевшего над ним. Он медленно поднял будто налитые свинцом тяжелые веки.
- Мама, - прошептал он, с трудом разлепляя спекшиеся губы. Усилием воли пытаясь удержать взгляд на молодом, памятном из далекого детства лице матери, сын слабо улыбнулся. - Ты мне снишься? - еле слышно спросил он.
Облегченно вздохнув, мать прижала сына к груди, нежно поглаживая и тихонько раскачивая: так она делала когда-то в его младенчестве.
- Мама, где мы? - спросил он, почувствовав под собой сырую землю.
- Сыночек, Алешенька, вставай, я помогу тебе. Нельзя здесь оставаться, - засуетилась мать. Она бережно подложила под отяжелевшее тело сына руки и подняла его. - Я понесу тебя, обхвати меня за шею.
- Мама, не надо, мамочка. Тебе тяжело, я сам.
- Молчи, сынок, мы скоро выберемся отсюда, ты только ничего не говори. Ты должен жить. Один ты у меня остался, все твои братья полегли. Кто закроет мои глаза, если я и тебя потеряю? Ты пока спи, не тревожься, - уговаривала она его, как маленького, а сама все шла и шла, ни на минуту не останавливаясь, твердо ступая босыми ногами по изрытой битвой земле. Она не чувствовала ни камней, ни острых осколков, ни холодного ветра, ни тяжести слабеющего тела.
Когда мать вышла на дорогу, тьма ночи уже принимала тусклый серый оттенок. Впереди показалась небольшая деревушка. Приблизившись к ней, она заметила кумачовый флаг над единственным двухэтажным зданием. Во дворе третьего от края деревни дома стояло несколько повозок и машин с санитарным крестом.
Подойдя к хате, мать бережно опустила сына на крыльцо, поцеловала его в горячий лоб и громко постучала в окно...
В окно громко постучали, а затем с треском распахнулась скрипучая дверь. Розовощекая Варюха - деревенский пастух - заглянула в избу.
- Матвеевна, ты что-то сегодня разоспалась. Айда коров выгонять.
Крепкие ступни молодки дробно простучали по половицам.
- Ты не захворала ли, Матвеевна? - участливо спросила Варюха с трудом отходящую ото сна соседку. - Давай встать-то помогу, - засуетилась она, бережно поддерживая ее, - вот так, не спеши, помаленьку.