Откинув лоскутное одеяло, Варюха вдруг удивленно ахнула.
- Да что это с тобой? Гляди, как постель-то грязью вывозила. Да рыжей какой-то. И где только нашла такую? - продолжала приговаривать Варюха, провожая
изумленным взглядом медленно переступающие по чисто выскобленному полу облепленные засохшей грязью ноги соседки.
"ЗАМАНЧИВОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ"
Ясным летним утром под тенью могучих деревьев старого городского сквера на скамейке сидела одинокая старушка. Немногочисленные завсегдатаи этого тихого зеленого уголка - бабушки с внуками и молодые мамаши с детьми - часто видели ее здесь. Она всегда была одета в темно-синее платье в белый горошек с белым воротничком, а голову ее украшала старомодная черная соломенная шляпка. Лицо старушки носило следы былой красоты, поредевшие седые волосы были уложены на затылке аккуратным пучком. Она всегда приходила одна, подолгу сидела, погруженная в свои мысли и почти не обращала внимания на то, что происходило вокруг. Но к ней обычно никто не подходил.
Старушка задумчиво смотрела на резвящуюся у фонтана парочку, когда рядом с ней вдруг раздался вкрадчивый мужской голос.
- Вспоминаете свою молодость, Василиса Федоровна?
Она вздрогнула и посмотрела на заговорившего с ней человека. Это был незнакомый мужчина неопределенного возраста с черными, мелко вьющимися волосами, большими залысинами и высоким лбом. Темные глубокие глаза его смотрели пристальным колючим взглядом. Тонкие губы, нос с горбинкой и острая бородка придавали лицу довольно хищное выражение.
- Откуда вы меня знаете? - удивилась старушка.
- Не пугайтесь так, все очень просто. Мы когда-то жили в одном доме, еще до войны. Вы меня, конечно, не помните, я тогда был совсем маленьким, а вот вас знали все - самую красивую девушку в нашем дворе.
- Ну-у, это было так давно. Теперь мне даже кажется, что это было не со мной.
- Не скажите, наверное, трудно забыть такую толпу поклонников, которая каждый вечер поджидала вас?
Легкая улыбка тронула губы старушки.
- Это правда, много у меня тогда женихов было, да вот любила я одного только Васеньку.
- Счастливец! Повезло, значит, ему.
- Да, мы поженились. Но это было за год до войны. Недолго мы были вместе. Правду говорят: не родись красивой, а родись счастливой.
- Неужели беда случилась?
Польщенная чужим вниманием старушка горестно закивала:
- Как ушел мой Васенька на фронт, так и не вернулся больше. Похоронную получила в мае, перед самым Днем Победы. Вот и живу с тех пор одна. Так и не смогла его забыть. А все эта война... Отняла его у меня. А как мы с ним могли бы быть счастливы, как бы дружно жили! Много я отдала бы за то, чтобы вернуть наше золотое время, чтобы снова увидеть его живым, - на глазах старушки показались слезы. Она тихонько шмыгнула носом и достала из кармана платочек. - Ах, разговорилась я, вы уж извините. Живу одиноко, а так хочется иногда с кем-нибудь поделиться.
- Ну что вы, я вас понимаю. Однако, война войной, но никому не дано знать свою судьбу. Трудно сказать, как сложилась бы ваша жизнь с мужем. Может, вы еще не раз пожалели бы, что он вернулся.
- Нет, нет, что вы такое говорите, - вскинулась старушка, - никогда, ни за что! Вы так думаете потому, что совсем не знали моего Васеньку. Он так любил меня!
- А хотели бы вы прожить снова свою жизнь, но уже с Васенькой? Допустим, вы дождались его с войны живым.
- О, конечно, но ведь это невозможно.
- Это как сказать, - испытующе глядя на нее, проговорил незнакомец. - Правда, есть одно условие.
- Какое такое условие? Кто вы? - испуганно забормотала старушка, отодвигаясь на самый край скамейки.
- Я, кажется, напугал вас? Извините, я не хотел. Вы слышали когда-нибудь о гипнозе?
Старушка недоверчиво кивнула, но снова пододвинулась поближе.
- Ну вот, считайте, что это обыкновенный гипноз. А условие простое: если вы хоть раз пожалеете о его возвращении, вы потеряете все. Вы понимаете? Даже жизнь.
- Да, да, зачем мне такая жизнь? Знаете ли вы, что такой полное одиночество? - старушка придвинулась совсем близко. - Я согласна, согласна. Начинайте! Что от меня требуется? - горячо заговорила она.
- Хорошо ли вы помните своего мужа?
- Он всегда в моей памяти как живой. Я его ясно представляю таким, каким провожала на войну.
- Тогда закройте глаза, расслабьтесь, - властным голосом приказал незнакомец. - Вы видите своего мужа среди других отъезжающих на фронт...
...Василиса всхлипывала, уткнувшись мокрым распухшим носом в шею мужа. Перрон был полон плачущих женщин и детей. Отправляющиеся на фронт бойцы старались крепиться, но в глазах многих стояли слезы. Прощальный гудок паровоза - и потянулись дни, месяцы, годы ожидания, годы скупых солдатских писем, изнурительной многочасовой работы на заводе, голодные дни и холодные ночи. И, наконец, радость. Огромная, безмерная. Победа!
Теплой июльской ночью, когда ожидание становилось особенно невыносимым, вдруг раздался знакомый стук. Василиса босая кинулась в прихожую и резким движением распахнула дверь. На пороге стоял Василий, постаревший, усталый, в вылинявшей гимнастерке, но глаза его светились счастьем.
- Любимый, муж ты мой, живой, - заголосила Василиса, целуя его небритые щеки, сухие губы, колючие усы. - Вернулся, вернулся, живой, слава Богу, - повторяла она, не помня себя от радости, не замечая ни его искалеченной кисти руки, ни хромоты.
С этого дня она будто заново родилась, летала, как на крыльях. Все-то у нее спорилось, везде успевала. Вся ее былая девичья красота снова вернулась к ней, но уже расцветшая неповторимым женским обаянием.
А Василий, немного осмотревшись, устроился на работу плотником, хоть и трудно было ему с одной рукой. Хорошо зажили они с Василисой, да вот беда - детей у них не было. Все чаще становился вдруг Василий задумчивым, все чаще видела его Василиса с соседскими ребятишками. И всегда у него была для них или конфетка, или кусочек сахара, или леденец. В такие дни тоска сжимала сердце Василисы, и шептала она мужу жаркими ночами: "Все еще впереди у нас с тобой, все еще будет, лишь бы мы были вместе, лишь бы ты любил меня".
Но годы шли, а все было по-прежнему. Напрасно Василиса старалась развеять печаль мужа. День ото дня он становился все угрюмее и мрачнее. Теперь Василий часто приходил с работы пьяным, грязным и злым, и тогда ругался, страшно скрипя зубами, и был посуду, проклиная Василису. Она в ответ только молчала, стиснув побелевшие от страха губы, стараясь не попадаться ему на глаза. Но однажды, не сдержавшись, он ударил ее наотмашь здоровой рукой по лицу. Из рассеченной брови брызнула кровь, заливая потемневшие в ужасе глаза. Это его сразу отрезвило. Он остановился, испуганно глядя на жену.
- Ничего, Васенька, дорогой, - плача говорила она, вытирая окровавленное лицо, - успокойся, все будет хорошо, лишь бы ты был со мной, любил бы меня, все пройдет.
Долго они не спали в ту ночь, долго Василий просил прощения у жены, клялся больше не пить. И с этой ночи его как будто подменили. Он снова стал ласковым и внимательным, стал следить за собой. Это был прежний Василий. И Василиса опять чувствовала себя счастливой. Они подолгу гуляли вместе в городском скверике, когда после первой смены у Василия были свободные вечера, ходили в кино, вместе занимались своими нехитрыми домашними делами, ни словом, ни намеком не напоминая друг другу о прошлом. А когда Василиса работала в вечерней смене, муж всегда встречал ее у проходной, и они, прогуливаясь, не спеша шли домой.
С днем рождения Василису поздравлял весь цех. Ее, спокойную, немногословную, красивую женщину все знали и любили. Подарили Василисе отрез на платье и огромный букет роз, а мастер ради такого торжества отпустил ее домой пораньше. Счастливая Василиса не торопясь шла по городу, прижимая к груди прекрасные цветы, и горделиво поглядывала на прохожих.
В городском сквере зажглись цветные фонарики, играл духовой оркестр, и Василисе казалось, что весь город радуется вместе с ней. Она свернула в аллею, по которой они с Василием так любили гулять вместе. "Жаль, что его сейчас нет рядом", - подумала она, проходя мимо обнимающейся парочки, и вдруг остановилась, будто оглушенная, не в силах сделать больше ни одного шага. Этот родной, до боли любимый голос она узнала бы среди тысячи других. Срывающийся и хриплый от страсти, он словно окатил ее ледяным потоком, пригвоздил к месту, а каждое прозвучавшее слово она ощущала, как звонкую пощечину на своем лице. Ей казалось, что в вечернем полумраке эти постыдные звуки становятся слышны всем. Она беспомощно озиралась, и ей хотелось только одного: чтобы во всем мире наступила полная тишина. Но голос не умолкал.
- Милая, солнышко мое, хватит, пойдем скорей к тебе, а то мне скоро идти встречать свою старуху.
Совсем близко, почти рядом с Василисой, под отцветающими липами, обнимая здоровой рукой прижавшуюся к нему невысокую худенькую девушку, стоял ее дорогой Василий.
- Нет, нет, - закричала Василиса, давясь злыми слезами, - так нельзя. Да за что же ты так со мной? Уж лучше бы я совсем не увидела тебя больше, чем так. Никогда, никогда, - рыдала она...
Резвившаяся у фонтана молодая парочка, услышав крики, подбежала к скамейке, на которой, неестественно откинувшись, неподвижно лежала молодая красивая женщина в темно-синем платье в белый горошек и с белым воротничком. На голове у нее была надета черная старомодная шляпка из соломы, а волосы аккуратным тугим пучком уложены на затылке. Прекрасные свежие розы волшебным ковром рассыпались у ее ног, издавая тонкий, грустный аромат.
"НА ДОБРУЮ ПАМЯТЬ"
На вокзале было шумно и суетно. Сергей с Машей долго бродили в поисках укромного уголка, пока, наконец, не устроились на низенькой лавочке за киоском с мороженым. Здесь они могли спокойно попрощаться.
Сергей пришел на вокзал проводить Машу. Она уезжала на соревнования по парашютному спорту. Маша была его невестой. И надо же было так случиться, что эти соревнования устроили за три недели до их свадьбы, когда еще столько хлопот.
Сергей не отрываясь смотрел на Машу грустными глазами.
- Ну, не скучай, Сереженька, я же через семь дней приеду. Ну, улыбнись.
- Постараюсь не скучать и улыбаться, - кисло согласился он. - Ты будешь думать обо мне?
- Конечно, буду. Все время. Я собираюсь каждый день писать тебе. Но я приеду даже раньше, чем эти письма дойдут до тебя. Потом еще вместе будем их читать, - попробовала она пошутить.
Дальше шел обычный бессмысленный разговор влюбленных, пока он не был прерван появлением тренера.
- Команда вся в сборе, ждем тебя. Прощайтесь быстрее. Поезд уже подали: первый путь, вторая платформа, седьмой вагон, - коротко скомандовал он и тут же исчез.
Маша сразу заторопилась, лицо ее стало серьезным и сосредоточенным. Сергей подхватил вещи, и они быстрым шагом направились к указанному месту.
Целуя Машу на прощанье перед самой посадкой в вагон, Сергей вдруг вспомнил:
- Я же принес тебе фотографии! Помнишь, Сашка нас в лесу снимал? Он мне сделал две карточки. Возьми одну с собой, будешь меня вспоминать, а эту я себе оставлю. Они совершенно одинаковые. Ну, до свиданья, любимая моя, счастливо тебе там. Береги себя.
Если бы Сергей мог знать, что он видит Машу в последний раз, то, наверное, лег бы на рельсы и не дал бы поезду тронуться с места.
Маша разбилась в самый последний день соревнований. Ее парашют не раскрылся. Она воспользовалась запасным, но было уже поздно.
Сергей переживал свое горе тяжело и молчаливо, как почти все мужчины. Стал хмурым и неразговорчивым, между бровей залегла глубокая морщина. Неподвижно сидел он за столом, глядя на тот единственный снимок, на котором они с Машей были вместе, и подолгу разглядывал любимые черты.
Но время шло, и постепенно Сергей стал смиряться с тем, что Маши больше нет. Однако память о ней не ослабевала, как не затихала и его тоска о невесте. Все так же часто смотрел он на снимок, где на освещенной солнцем полянке стояли они с Машей, взявшись за руки, молодые, счастливые и весело улыбались друг другу.
А жизнь все же брала свое. Сергей познакомился с хорошей доброй девушкой, которая всем сердцем потянулась к нелюдимому задумчивому парню. Но короткими и нечастыми были их встречи. Сергею было скучно с Асей, и после каждой встречи он, как завороженный, нетерпеливо спешил домой к своей фотографии.
Однако кроткая, но настойчивая девушка не оставляла Сергея в покое в надежде, что он сначала просто привыкнет к ней, а потом и полюбит. И действительно, Сергей вскоре перестал убегать от нее так рано. Все дольше длились их встречи, все длиннее были задушевные беседы, и все терпимее становился он, когда ловил на себе ее молящие взгляды. Но полюбить Асю он так и не мог. Тихими темными ночами, когда оставался совсем один, в глубокой тоске шептал он над заветным снимком: "Машенька, Машенька, не могу забыть тебя и не хочу. Одну тебя любил, люблю, и буду любить".
Так вот и жил он, не в силах разлюбить свою погибшую невесту и не смея оттолкнуть другую девушку, которая - он видел это - всей душой любила его.
И вот однажды тихая, но упорная Ася, так и не дождавшись заветного слова, сама призналась Сергею в любви. Он стоял, тупо уставившись на нее, не зная, что ответить ей и как теперь поступить.
- Сережа, ну что же ты молчишь, скажи хоть что-нибудь. Ой, какая же я дура, - тоненько заплакала Ася, - зачем я тебе это сказала? Никогда себе не прощу, - ее худенькие плечи мелко вздрагивали.
- Не надо, Ася, ну не плачь, - нерешительно топтался возле нее Сергей, - ты добрая, ты хорошая, милая, у тебя все будет замечательно... - приговаривал он, робко поглаживая ее по плечу, но тихие всхлипы Аси переросли в горькие рыдания, и, поморщившись, Сергей с досадой в голосе произнес: - Перестань, Ася, успокойся, я тоже тебя люблю.