- Босиком?
Я послушно надел тапочки.
- Только недолго, - предупредила мама и, зевая, посторонилась.
Втянув голову в плечи, я прошел мимо нее и мимо родительской кровати, где из-под скомканного одеяла торчала огромная мозолистая пятка. Пятку перечеркивал узкий белый шрам, похожий на порез бритвы. Не знаю почему, но этот шрам добил меня окончательно. Я издал мышиный писк, взмахнул руками и вылетел в коридор. В кромешной темноте сейчас же на что-то напоролся, потом споткнулся о чьи-то ботинки, наконец приник к двери. Старый английский замок и на этот раз упрямился, я тихо молил его о пощаде. Вскоре раздался щелчок, и я вывалился на крыльцо.
Иссеченное проводами небо уже побледнело, но двор утопал в темноте: не было видно ни палисадников, ни лавочек, ничего прочего - лишь смутные угловатые тени, силуэты крыш на фоне занимающейся зари, мороз и мое прерывистое дыхание, сизым паром поднимающееся к жестяному козырьку.
Почти вслепую я добежал до Рюрикова крыльца и застучал в обитую дерматином дверь. Долго ничего не происходило. Потом из-за двери спросили: "Кто?", я ответил что-то невразумительное, но меня, видно, узнали по голосу.
Дверь открылась, и в проеме, освещенном тусклым желтым светом, возник низкий, почти круглый дядька в кальсонах и тельняшке, из-под которой выбивалась густая седая волосня.
- Тошка? - сказал дядька, настороженно обводя взглядом пространство за мной. - Что случилось?
Я молча смотрел на него снизу вверх, пока не вспомнил что это не кто иной, как дядь Толик, отец Рюрика. Потом сказал:
- Мне - к Рюрику.
Дядь Толик издал странный булькающий звук.
- К Рюрику? К старшему или младшему?
Я уже понял свою ошибку.
- К младшему, к младшему, - сказал я торопливо. - Можно?
- Проходи. - Дядь Толик отступил вглубь прихожей. - Что-нибудь случилось? Нет? Ну, ладно. Какой-то ты взвинченный просто... Дорогу помнишь?
Я помнил. Оставив дядь Толика в прихожей, прошмыгнул мимо кухни, где кто-то дребезжал посудой, и решительно зашагал по коридору. В коридоре было темно, он тянулся довольно далеко, потом сворачивал и преломлялся незаметной ступенькой около ванной комнаты. Я благополучно миновал ступеньку, и тут неожиданно под ноги попалась кошка - я заметил ее только после того, как она взвыла голосом обиженного младенца. Из кухни сейчас же донеслось: "Кася, Кася!" Это была Юля - наверное, повзрослела до неузнаваемости. Зажав ладошкой рот, чтобы звуком не выдать своих чувств, я поспешил убраться с места преступления.
Оказавшись в нужной комнате, я плотно прикрыл дверь и приблизился к кровати. Рюрик дрых в позе человека, упавшего с большой высоты. Я подождал немного, потом сорвал с него одеяло и зарычал:
- Пр-росыпайся!
- Чё? А? - застонал Рюрик. Рука его зашарила по простыне в поисках одеяла. - Рано же...
- Просыпайся, говорю!
Рюрик скосил на меня красный глаз.
- Тошка? Ты чё, блин, приперся?
- Давай, давай!
Рюрик сморщился и зарылся головой в подушку.
- Нет, ты вста-анешь! - процедил я, выволакивая его из укрытия. - Прямо сейчас встанешь! Давай, ну же, ну же!
Рюрик принялся брыкаться. Но я был непреклонен: тащил, тряс, щипал этого ленивого, сонного, не знающего никаких забот трепача, не опасающегося заснуть и проснуться годы и годы спустя; и можно было даже ненавидеть его за беззаботность, за эту неосознанную беспечность, и угрожать, и обзывать последними словами, какими никогда прежде не ругался, и не посмел бы ругаться. И Рюрик сдался.
- Ладно, ладно! - забурчал он, затем, не открывая глаз, принял сидячее положение. - Ну?
Я обессиленно рухнул на стул у окна. Света в комнатушке было чуть, над кроватью висела огромная книжная полка, из-под подоконника тянуло сырым холодком, и тускло мерцала на стене под стеклом какая-то репродукция.
Стараясь говорить очень спокойно и внятно, я спросил:
- Помнишь, в первом классе мы на котлован пошли?
Рюрик задохнулся.
- Чё-о?
Я пояснил:
- Обманули Юлю и пошли на котлован. Помнишь?
- И ради этого ты меня растолкал?
- Ответь, пожалуйста.
- Растолкал, чтобы спросить о каком-то котловане? - медленно закипая, проговорил Рюрик.
Я дал ему пощечину. Наотмашь. Почему-то сразу стало ясно, что он не ударит в ответ.
- Это очень важно, - сказал я усталым голосом. - Очень тебя прошу. Вспомни: котлован, камера, я тогда еще воды испугался.
Зажав щеку ладонью, Рюрик открыл и снова закрыл рот. Он был скорее удивлен, чем обижен.
- Я жду, - сказал я требовательно.
- Ну помню, и чё? - выдавил Рюрик.
- Отлично. Расскажи.
- Ну, испугался ты, с кем не бывает. Тогда я один...
- Нет, - прервал я. - С самого начала давай. Как мы Юлю обманули?
- Сказали про книги.
- И?
- Она поверила. Потом зашли в чей-то двор...
- Как пахло в том дворе? - спросил я быстро.
Рюрик растерянно замигал.
- Чё?
- Как там пахло? - повторил я.
- Откуда мне знать... - пробормотал Рюрик.
- Не помнишь, как там пахло?
- Н-нет. Откуда?
- Ладно, - проговорил я. - Что было в окне над нами?
Тут лицо Рюрика исказилось.
- Слушай, ты! - заорал он дрожащим от обиды голосом. - Приперся расспрашивать о всякой ерунде? Какое окно? Какой, к чертям, котлован? Тебя чё, по голове стукнули?
- Что было в окне? - повторил я, еле сдерживаясь. - Отвечай.
Рюрик сунул мне под нос кукиш.
- Вот тебе! - сказал он с огромным злорадством. - Катись колбаской со своими вопросами! Ничего я отвечать не буду!
- Р-рюрик... - прошипел я, ощущая, как в висках тикает бешенство.
Но Рюрик меня не слышал.
- Кто ты такой? - вопрошал он, все больше распаляясь. - Старший брат? Дядя? Тетя? С чего я обязан отвечать? Или, может, пахана своего на меня натравишь, а, кретиноид? Крыша едет - так сиди дома, нечего ко мне соваться...
Я замахнулся, Рюрик инстинктивно закрылся руками, и в этот момент вошел дядь Толик. Несколько секунд в комнате стояла болезненная тишина, потом дядь Толик, понимающе покивав, сказал:
- Ругаетесь? Ну-ну. Только на полтона ниже, пожалуйста. Не дай бог деда разбудите, он вам покажет штурм Рейхстага.
Сказав это, дядь Толик удалился. Когда дверь закрылась за ним на тряпочку, я опустил занесенную руку и умоляюще посмотрел на Рюрика.
- Да кот там был! - зашипел он свистящим шепотом. - Обыкновенный! Усатый! Кот! Доволен? А чем пахло - сам думай, я такие вещи не запоминаю... И вообще, на хрена тебе это? Никто ведь так и не узнал. Все ведь хорошо закончилось. Столько времени прошло.
- А сколько прошло? - спросил я жалобно.
Рюрик тяжело вздохнул.
- Ой дура-ак... Много. Много прошло! Год. Два года! В четвертый класс переходим, пионерами будем.
- Два года... - пролепетал я. - Два года...
- Шел бы ты домой, а? - сказал Рюрик, внезапно переходя на доверительный тон. - Скажи маме, что заболел. Полежи, полечись. Я тебя вечером навещу, а?
- Навестишь... - повторил я бессмысленно. Потом меня вдруг осенило. - Нет-нет, стой! Сейчас, сейчас!
Я крепко зажмурился и закусил губу. Нужно было о чем-то спросить, о чем-то важном, это бы многое разъяснило. Был же у меня вопрос!.. А-а, ч-черт, голова дырявая!
- А-ак-а-ва-а-у! - сказал Рюрик, неистово зевая.
- Чего?
- В ванну, говорю, иду.
Он уже уходил, почесывая задницу, когда я подскочил к нему, схватил за плечи и развернул лицом к себе. Вопрос все не появлялся. Я в муке застонал.
- Ну, давай, давай, рожай уже! - поторопил Рюрик, и это помогло.
- Что было, - сказал я с усилием, - когда ты вылез на берег? Что я там делал?
Рюрик косо поглядел на меня, затем поднял глаза к потолку: задумался. В какой-то момент мне показалось, что сейчас он ляпнет что-нибудь обидное и разговор на этом закончится. Но нет, не ляпнул.
- Кемарил ты, - сказал он.
Я обмер, обалдело воззрившись на него.
- О господи, будто не помнишь! - рассердился Рюрик. - Ну, облил я тебя, ну, и чё? Умер? Нет, не умер. За это ты мне плюху отпустил?
- Нет, нет, стой! - завопил я. - Что?! Что было потом?
- Ты прикидываешься или реально с катушек съехал?
- Р-рюрик...
- Не рычи - деда разбудишь.
Я послушно захлопнул рот. Рюрик смотрел уже с каким-то брезгливо-веселым интересом.
- Ну и? - спросил он. - Чё ты прилип как банный лист? Сам ведь все прекрасно знаешь. Ну, облили тебя, ну, проснулся, ну, поорал. Потом оделись и побежали в школу. Дальше рассказывать?
Я сел. В висках тяжело толкалась кровь. Так, подумал я. Вот, значит, что. Проснулся, оделся, побежал в школу. И - ничего, никаких тебе обоев, никаких люстр... Но как же так? Нет, нет, тут что-то не то. Как это - никаких обоев? А дома тогда что? Сейчас же - собственными глазами! - видел и обои, и люстру, и маму. Да и не просыпался я ни на каком котловане! Я там только...
ЗАСЫПАЛ! Тут меня словно кипятком окатило. Засыпал, повторил я почти с ужасом. Только засыпал. Всего лишь и ничего больше... Мысли сбились в кучу, застопорились, стали буквально давить на череп изнутри. Думай, Кривомазов, думай! Вот лег ты на бетон, солнышко светит, ты и задремал. Подошел Рюрик, постоял-постоял, зачерпнул воды и...
Я посмотрел на Рюрика. Он глядел на меня точно так же, как когда-то глядела его сестра по дороге в школу. Я начал терять нить, быстро одернул себя и принялся думать дальше. Так. Мысли снова застопорились, я скорчил гримасу от усилия. Та-ак! - повторил с нажимом. Лег - уснул. Уснул - облили водой. Облили водой - и вот я здесь... Н-нет, не здесь. Рюрик говорит, что там. А там меня и в помине не было... Хорошо, а кто тогда был?.. Я нервно взъерошил волосы. А действительно - кто?..
- Говоришь, в школу побежали? - спросил я в страшном волнении.
Рюрик вполне серьезно кивнул: да.
- И успели?
- Прямехонько на второй урок.
Я облизнул пересохшие губы.
- А-а... как я себя вел?
- Честно говоря, странновато, - признался Рюрик.
Цепенея, как в дурном сне, я весь поддался вперед.
- Как-как?
- Ну-у... - Рюрик невинно отвел глаза. - Например, когда тебя вызвали к доске, ты подошел к Лиане Валериановне и укусил ее за нос. Потом схватил ножницы и отхватил Ванеевой косичку. Она долго плакала.
Какое-то время я смотрел на него в упор. Рюрик молчал, потом вдруг не выдержал - заржал.
- Идиот, - сказал я беззлобно. - Шут гороховый.
- Шут гороховый! - передразнил Рюрик с удовольствием. - Еще спроси, какого цвета на тебе трусы были!
- Это ты, небось, запомнил.
- Как же! Состарюсь - напишу мемуары. Назову "Я и мой чокнутый сосед", а?
Я резко поднялся и, сунув руки под мышки, прошелся по комнате. Кулаки так и чесались. Впрочем, чего я ждал? Правды? Понимания?
- Ладно, - буркнул я раздраженно. - С тобой только лясы точить. Вали давай в ванную, или куда ты там собирался.
Рюрик с сомнением прищурился.
- А ты тут ничего не натворишь?
- Нет, я тоже валю.
- Смотри, - он предупреждающе поднял пухлый палец. - Дома веди себя смирно, не то отведут в дурку. Я к тому, что навещать тебя не буду.
Только сейчас я заметил, насколько он изменился. От мелкого конопатого бесенка остались лишь повадки, в остальном это была точная копия дядь Толика в масштабе один к трем. Не хватало только тельняшки и волосни на бюсте. И когда он успел так отожраться?
Впрочем, долго я об этом не думал. Махнув рукой, поплелся домой.
Давно рассвело; родители были уже на ногах, кровати прибраны, и сладко тянуло с кухни закипающим молоком. Меня позвали к столу. Я промычал что-то насчет немытых рук и нечищеных зубов и был отослан в ванную. Запираться не стал (к чему?), равнодушно отвинтил кран, равнодушно умылся теплой водой с привкусом хлорки, потом столь же равнодушно поплелся к себе в комнату.
Минут через десять - причесанный, в новой форме, украшенной стершимся значком октябренка - я сидел на кухне. На завтрак была рисовая каша с черносливом. Папа, по обыкновению, отпускал шуточки, мама, по обыкновению, пыталась на эти шуточки не реагировать. Со дня нашей последней встречи они нисколечко не изменились - все тот же улыбчивый добродушный папа и все та же нежная родная мама. Если на миг забыться, я бы с легкостью смог повторить то утро перед походом на котлован.
Несколько раз я порывался прекратить это. Так и тянуло ахнуть ладошкой по столу и заорать что есть мочи: "Замолчите немедленно! Кто вы такие? Что вам от меня надо? Довольно! Довольно!" Но духу, естественно, не хватало. В лучшем случае я бы просто расплакался от боли в ушибленной руке.
А можно было рассказать. Выложить им все прямо сейчас, честно, как перед смертью. Но - зачем? И главное - с чего начать? Это же все равно что в убийстве признаться. Тут не за себя - за них страшно. Что они будут думать? Как они будут смотреть?.. Да и не поверят. Невозможно ведь в такое поверить. А упрямиться буду - отшлепают, и в угол. У папы рука тяжелая... И Рюрик хорош: дурка, говорит. Это когда запирают тебя в камере и без конца делают прививки - в шею, под мышку, снутри бедра. Бр-р! А потом весь волдырями покрываешься... Нетушки. Уж лучше молчать. И мне спокойней, и всем спокойней...
В окно постучали.
- О, кавалерия пожаловала! - объявил папа. Я как раз покончил с завтраком и относил грязную посуду на мойку.
- Уходишь? - спросила мама.
Я угрюмо покивал.
- Что-то больно мрачен наш детеныш, - проговорил папа, задумчиво облизывая ложку. - Как считаешь, мать? Не заболел случаем?
Последний вопрос, оказывается, предназначался мне. Я запоздало помотал головой.
- А что молчишь, как на допросе? - осведомился папа. - Ну-ка громко и четко: "Отстань, родитель, я здоров!" Или все же заболел?
- Не, - выдавил я.
- Оно и видно. Ну-ка ходи сюда, посмотрим, что там за "не" такое.
Я нехотя приблизился. Папа высвободил ноги из-под стола, обхватил меня ими за талию и притянул к себе. Лицо его оказалось очень близко - сухое, гладко выбритое, со свежим порезом на правой щеке.
- Тэк-с, - сказал он, потирая ладони. - Следи за пальцем, и чур не моргать. Не моргать, говорю!.. Хорошо. Теперь пошевели ушами. Не можешь? Тогда открой рот, скажи "а-а-а". Шире, еще шире... А-атлично. Теперь высунь язык и дотронься до лба.
Страдальчески скосив глаза к носу, я послушно высунул язык и потянулся им ко лбу.
- Саш! - воскликнула мама, а папа вдруг расхохотался на весь дом.
- Ой, не могу, ой, рассмешил! - закричал он, сотрясаясь от хохота. - Ну, пацанва пошла! Ничего не знает!
Мама в веселом негодовании погрозила ему кулаком. До меня все не доходило, я недоуменно хмурился, пока папа не сжалился и не показал, в чем, собственно, фишка. Тогда - совершенно неожиданно - расхохотался и я.
Рюрик постучался снова. Папа подтолкнул меня в спину и сказал:
- Давай, дружок, не унывай. Уши торчком, хвост пистолетом.
На какую-то долю секунды я опять почувствовал то сладостное облегчение, когда можно, не глядя, поверить отцу уже потому, что он старше, умнее и при случае обязательно защитит. Но нет, не получилось. Не в этот раз... и ни в какой следующий.
В прихожей я чуть не зарыдал от этого нехитрого умозаключения. Если бы не мама, стоявшая у телефонной тумбочки, обязательно бы зарыдал. Напялив какие-то туфельки с безобразно стершимися каблуками, я покорно подставил лоб, дождался поцелуя, затем подхватил изрядно затасканный портфель и, не прощаясь, вышел.
Все повторилось: солнце хищно лизнуло по глазам, я заморгал (на этот раз без всякой оторопи), а отморгавшись - увидел Рюрика. Насвистывая смутно знакомый мотивчик, потолстевший Рёрик Ютландский из рода... - как там его? - восседал на той самой лавочке, в той самой, кажется, позе, в какой я видел его, еще будучи первоклассником. Только теперь вместо Фильки в ногах у него валялся портфель. Это показалось мне непривычным. Я огляделся. Ага, вон она. Положив лохматую мордочку на коротенькие лапки, Филька грустно и с опаской выглядывала из глубины своей будки. Бедняжка. На днях ей здорово досталось от соседского петуха... Тут я помотал головой. Петуха? Какого еще петуха? Через секунду я уже знал - какого. Ага, вот оно как. Теперь ясно. Все равно что кино смотреть. Меня там не было, но я все помню... Интересно, а как... хотя нет, совсем не интересно...