Каракут вышел от Волоховой и стоял в коридоре, раздумывая. Потом сделал несколько шагов в сторону и вытянул из темного угла Андрюшку Молчанова.
- Андрюх ты?
- Я. - виновато сказал Молчанов. - Копеечку, копеечку вот потерял.
- А. Ну ладно. - Каракут отпустил Молчанова. - Скажи. Все слышал?
- Ничего не слышал.
-Тогда пойду, а ты копеечку ищи.
- Погоди. Погоди. Слышал чего же тут.
- Зачем?
- Интересно, кто же это за мной следил. И зачем ему дурная от горя мамка?
- Понял.
- Ты понял. - согласился Молчанов. -Я не понял.
Каракут приблизился и внимательно посмотрел в глаза Андрюшке.
- А ты что не узнаешь меня, царев помяс? Травник Андрюшка Молчанов?
Андрюшка щурился, разглядывал Каракута.
- На Москве виделись? Не помню.
Каракут облегченно вздохнул и отстранился.
- А и ладно. Ты когда Нагим рассказывать будешь...
- Да с чего ты взял?
- Андрюх. Андрюх. Я тебя винить не буду...но только если про меня молчать будешь.
- Что ты. Что ты. Совсем все из головы вылетело.
Каракут протянул Андрюшке серебряную монету.
- На вот, чтобы обратно не влетело.
- Что это? Кажись не нашенская?
- Персидского серебра. Заговоренная.
- Это как?
- Заговорит, узнаешь.
ХХХ
Торопка прятался за углом гостиного двора, наблюдал за Дашей. С корзинкой повешенной на локоть она шла по улице, направляясь к дому попа Огурца. Торопка повернул голову и начал с кем-то советоваться.
- Подойти нет? Что она подумать может? Матушку ее казнил, а теперь в ухажеры пристраивается. Не знаю. Чего молчишь, Барабан?
Барабаном оказался большой лохматый пес. Вместо ответа Барабан снялся с места, неторопливо затрусил по улице, пока не перегородил Дарье дорогу. Даша лохматую зверюгу совсем не ипугалась.
- Откуда ты такой?...Кудлатик. На тебе.
В секунду Барабан проглотил кусок румяного капустного пирога.
Барабан пошел рядом с Дашей, а за ними, пытаясь остаться незамеченным, следовал Торопка. У дома попа Огурца Даша остановилась.
- Пришли. Спасибо, кудлатик, что от лихих людей защитил. А теперь иди, иди. Тебя туда нельзя.
Барабан вернулся к Торопке. Вместе они наблюдали за тем, как Даша зашла в дом попа Огурца.
- Ты задавайся да не очень - выговорил Торопка псу. - Она меня еще в кафтане малиновом, что мамка к Пасхе сготовила, не видела. Вот я ей в кафтане покажусь, тогда посмотрим кто кого!
ХХХ
Митрополит Геласий в отличии от патриарха мирскому чужд не был. Любил красивые рясы дорогого сукна, хорошо со вкусом поесть и иногда в скоромные дни завивал и смазывал свою короткую бородку душистым левантийским маслом. От справедливой анафемы и проклятий истинно русского бога Геласия спасало только то, что по его словам этого не чуждались и в Константинополе, истинном, хотя и обесчещенном приюте православной веры. В конце 16 столетия русский суровый бог еще склонялся перед былым величием Византии. Но оно постепенно выдыхалось и не поспевало за мерной все преодолевающей поступью молодой своей нравственностью силы. Так и митрополит Геласий, не смотря на то что был совсем еще не стар едва поспевал за патриархом Иовом. Они прогуливались по Воробьевым горам. Вернее прогуливался патриарх а митрополит Геласий страдал, задыхался от одышки, потел нездоровым ленивым потом и опирался на драгоценный посох, вывезенный из святой земли. Патриарх говорил.
- Делать все нужно тонко, Геласий. Всего два года минуло как получили мы патриаршество. Что царь? Один, другой. Но если церковь рухнет, вот тогда Русь растворится во времени, как будто и не было ничего. Что теперь Константинополь, Что Византия? Седая пыль на толстых книгах. И будут ли еще эти книги.
- Что же церковь, отче? Или мы в этом деле...
Патриарх даже остановился....Подождал пока к нему подойдет толстенький Геласий.
- Что ты. Что ты, Геласий. О другом с тобой хочу говорить. Нагие пишут, что царевич от лихих людей смерть принял. Когда выяснится, что это не так. Нам нужно свое слово сказать. Народ...- они добрались до вершины и теперь через излучину реки смотрели на панораму еще далекой Москвы. Патриарх продолжил. - Злым и нечестным людям это хорошо ведомо. И при жизни Дмитрий был для всех недовольных парсуной, а уж после смерти, кто помешает из него настоящего царя вылепить.
- Не могу уловить, отче. О чем речешь ты.
Патриарх вздохнул.
- Хорошо, Геласий. У церкви нет суждения в этом деле. Пусть так будет, как князь Василий Шуйский приговорит.
- А если иначе выяснится?
- Ты меня слышишь, Геласий? Церковь поддержит то, что князь Шуйский приговорит.
ХХХ
Торопка вертелся перед печкой в роскошном малиновом кафтане. На все это Барабан взирал меланхолично, забравшись под толстую дубовую лавку. И так Торопка замечтался, что выпустил из внимания тот момент, когда раньше времени домой возвернулась его богоспасаемая матушка.
- Куда это, Бова Королевич собрался? - заблажила она прямо с порога.
- Пойду пройдусь, матушка. Кафтан вот выгуляю. Что ему в сундуке киснуть.
- С чего бы это вдруг? Вокруг такое деется, а он гулять собрался. Я вот на рынке была. Поросенок трухлявый -семь копеек. Куда ж это? Точно тебе говорю. Не простят Угличу московского дьяка.
- Скажете матушка. Мы то здесь причем. Это князь наши выделали, пусть теперь ответ держат.
- Причем? Им что? А спины наши ломаться будут. Не пущу. Тати Нагих по городу шныряют, в раз разденут вместе с кожей.
- Я недалече...К Терентию Кузьмину.
- Неужто за ум взялся? Дай-ка я на тебя посмотрю...Ну чистый прынц. Как взглянет на тебя Евлампия Терентьевна и обомлеет вся от любви.
- Так я пошел?
- Ты еще здесь стоишь? Невеста там иссохлась вся у окошка сидючи. Терентию мой поклон передавай и лахмана своего блохастого забирай.
- Да где? Нет его здесь.
Макеевна не слушала.
- Выходи, Барабан. Что я не знаю, где прячешься.
Виновато Барабан выполз из-под лавки.
-Чтобы в последний раз, Торопка, я твоего барбоса дома видела.
- Да я даже не видел, как он в избу проскользнул.
- Будете вы мне сказки баять, баюны.
ХХХ
В домике попа Огурца за столом сидели Дарья и Устинья. Даша пересказывала, что у них в дому без Устиньи делалось.
- Микитка с Данилкой кожный день тебя вспоминают. Где мамка? Ножиков деревяных тебе наделали. Говорят мамка вернется ей подарим, а она на за это пряников медовых испечет.
У Устиньи глаза стали влажные.
-Все время видеть их хочется. Иногда думаю, ночью прокрадусь, чтобы посмотреть на них.
- Не надо, матушка. Сама знаешь. Они, малые, вокруг растрезвонят.
- Знаю, знаю...Быстрей б уж, козаки свои дела делали. С ними пойдем. Какая ты, доченька. Прозрачная вся. Ты же не ешь совсем?
- Мама.
- Погоди. Я вот мужикам щи сготовила. Рыбка вчера полбарана приволок. До чего домовитый мужик. Погоди, погоди я сейчас.
Быстро Устинья достала из печки обливной горшок с дымящимися щами. Поставила на стол и положила рядом деревянную ложку.
- Забыла совсем. У меня еще узвар грушевый. Рыбка сготовил.
- Вот это козак. Прямо золотой для жонки.
- Нет у него жонки.
- Да что же он монах?
- Это уж нет Глазами стреляет и пыхтит...Сейчас узвар принесу.
Устинья вышла и без всякой девичьей застенчивости взялась Дарья за щи. Жадно, как мужик на сенокосе. Так, с ложкой у рта, и застал ее Торопка. Он вошел смело без стука в своем легендарном малиновом кафтане.
- Здравствуйте, хозяева.
И в тоже мгновение с другой стороны в горницу вошла Устинья. От неожиданности она вскрикнула и выплеснула грушевый узвар прямо на кафтан юного стрельца.
ХХХ
Макеевна ставила пироги. Сегодня и начинка была что надо: квашенная капуста со свежей свиной мякотью и тесто удалось. Хорошо взошло. И все так ладно складывалось, что обязательно должно было что-то подчернить этакую благость. И точно. Не успела Макеевна сопроводить первую партию в хорошо, березовыми дровами, настоенную печку как явилось. И не запылилось. Русин Раков явился.
- Мир этому дому, не пойдем к другому. Что, Макеевна, пироги ставишь?
- Здорово, староста. Торопку порадую на последние грошики. Что же это у тебя деется, староста. Али не видишь? Поросенок трухлявый - 7 копеек. Али свету конец приходит?
- Свету не знаю. За весь свет не ответчик. А нашему Угличу точно последние времена приближаются.
Русин Раков присел на лавку, рядом пристроилась Макеевна.
- Да не томи ты, черт? Зачем пожаловал?
- Приказано дома определить для постоя московского посольства. У тебя, значит, десяток стрельцов разместим.
- Ты что, Русин? Мыслимое ли дело. К честной вдове разбойников, охальников подводить?
- Не разбойников? Стрельцов государевых. Сын твой кто? Разбойник?
- Нет моего дозволу. А мы где с Торопкой жить станем? С Барабаном в будке?
- У тебя поварня воон какая. А ночки теперь воон какие теплые. Сам бы жил.
- Вот и живи.
- Ты Макеевна не рычи. Дело это решенное.
- Не решенное. К Пантюхиным небось не пошел. А у них изба не чета моей.
- И к Пантюхиным пойдем. Что делать, если целое войско к нам пожалует. Пойми, Макеевна...Вот никак не открутится..
- Эх, Русин,Русин. Сколь я хозяйке твоей Акулине яичек перетаскала, да масла, да сыру сычужного....Черт с тобой, крапивное семя.
- Не ругайся..Не ругайся, Макеевна.
Макеевна роется в сундучке.
- На вот.
- Что это?
- А то не видишь? Хвост лисий. Акулине твоей от меня подарок.
- Посмотреть еще надо. Чей это хвост.
- Посмотришь, когда дело сделаешь.
Огненно-белый хвост произвел заметное колебание в системе мироустройства отдельно взятого губного старосты.
- Ладно, Макеевна. Подсоблю тебе, честной вдове. Не будет тебе стрельцов.
- Вот это другой разговор, губной староста.
- Я к тебе писарчуков приказных определю.
- Ах, ты!
Макеевна хлестанула Ракова приснопамятным лисьим хвостом.
- Что ты! Что ты! Себе хотел их оставить. Они народ гиблый. Тихонючий....Да хватит тебе мамайничать. Согласна иль нет?
Макеевна бросила лисий хвост на колени Ракову.
- Чтоб тебя через два угла на третий.
ХХХ
Федор Никитич Романов помедлил на пороге и на цыпочках, чтоб и половица не скрипнула, прошел мимо спящего Субботы к заветному сундучку под иконами в красном углу. И только отбросил он крышку и только увидел туго набитые мешочки, как почувствовал прямо у шеи обоюдоострый кинжал, а вслед за ним и жесткий голос своего дядьки.
- Учи тебя не учи. Как медведь топотун. За Можаем слышно.
Федор Никитич развернулся, зло прошелся по горнице.
- Ничего себе...- говорил как бы себе, но, конечно, для Субботы. - Думный боярин. Царю ближайший родственник.А у себя в дому ничего и сделать не могу.
Зотов спрятал кинжал и сел на разобранную постель.
- Мне твой батюшка...
- Батюшка мертв давно. Я теперь семьи глава и за все в ответе. Я ответчик.
- А деньги тебе зачем, ответчик? На баб ссадить снова?
- Не твое дело. Ты кто? Дворянишко худой. Мне смеешь...Смотри, Суббота. Одно мое слово и под кнуты пойдешь. Научишься свое место знать.
Суббота как-будто смирился. Встал и смиренно потупил голову.
- Прости, Федор Никитич. И в правду...Как будто места своего не знаю. Прости, Христа Ради...
Федор смягчился.
- Смотри Суббота, чтобы в последний раз.
-Ага. -соглашался Суббота. - В последний раз.
И тут же ударил Федора Никитича в грудь. Романов полетел в стену. Через мгновение поднялся и схватился с Субботой. Однако, старик был не плох. Совсем не плох. Но и Федор Никитич уступать не собирался.
- Старый ты, черт. Холоп дрянной. - ругался Романов.
- Дам я тебе холопа. Соплежуй жухлый.
Дрались в запертой горнице, а входная дверь с другой стороны вся была облеплена дворовыми. Слушали чем дело закончиться.
Обессилев, Романов и Суббота сидели на постели. Федор чуть не плакал.
- Дай, Суббота.
- Знать теперь будешь. С кем в зернь играть.
- Он князь грузинский. Кочемой Абалханович.
- Князь грузинский, что ярыжка пинский. Таких князей на Тишинке на пятак дюжина.
- Дай, Суббота. Неужто честь Романовых не дорога?
- Это мне то? Ради нее одной и живу. И тебе пропасть не дам, Федор Никитич. Как бы ты не старался.
- Так а мне чего делать?
- Ко мне этого ярыжку направь. Я ему все сполна взвешу.
- Суббота...
- Пока не увижу, что повзрослел. Что можно тебе без боязни все передать...Федор Никитич, ты для больших дел рожден, а не для того, чтобы отцовское добро в зернь всяким прощелыгам просаживать.
ХХХ
Посольство провожали со всей возможной пышностью. От Успенского собора в присутствии царя и патриарха растянулся поезд из кибиток, телег и аглицкой кареты. В ней путешествовал митрополит Геласий. Все было готово, и князь Шуйский получал последние наставления от царя.
- Правды от тебя жду. - говорил царь. - Не утешения, но правды.
- Все сделаю, государь.
- Хорошо.
Царь Федор поцеловал князя Василия и передал ему глиняную свистульку.
- Царевичу положишь. Для него делал и сам хотел передать. Да вот не вышло.
Шуйский принял игрушку, а царь убрал с лица выступившие слезы.
Шуйский подошел к патриарху.
- Благослови, владыко.
Патриарх коротко перекрестил князя.
- Митрополит Геласий тебе верным подручным будет. За тебя и за него молимся.
Шуйский повернулся к Годунову.
- Правитель.
- Все что надобно уже сказано. В добрый путь, князь.
ХХХ
На выезде из Москвы, оставаясь незамеченными, Суббота и Федор Никитич наблюдали, как змеится караван посольства по старой казанской дороге.
- Как на войну, ей-богу. - воскликнул Федор Никитич.
- Кто его знает как оно там все обернется.
Когда в пыли растаяла последняя телега, Суббота добавил.
- Что ж. И наше время пришло.
Он свистнул по-татарски. Из-за деревьев показалось несколько всадников.
- Зачем только едешь? -спросил Федор Никитич.
- Дело есть.
- Челомкаться будем?- улыбнулся Романов.
- Это с девками своими проворачивай. Дай бог, на пару дней всего. Власьевну слушай, там по дому...На вино не налегай.
- Суббота. Ты мне может еще и про утирки скажешь?
- Вот ты, Федор Никитич голова. Чуть не забыл. Я Прохору Косому наказал, чтобы каждое утро. И это...
- Что?
-Ничего...За мной, молодцы.
Маленький отряд сорвался с места и Федор Никитич остался один.
ХХХ
Ворота были ладные, крепкие с железной круглой скобой.
- Хозяева? Есть кто? - постучал скобой в ворота Каракут.
Из ворот высунулась вихрастая голова и Каракут увидел того самого парня, который давеча бросался с топором на Рыбку.
- Вот так встреча. - удивился Каракут. -Колобовы здесь живут?
- Чего драться пришел? А мы только одно стуло из Брусенной избы потянули.
- Тимоху зови.
- Да скажи зачем?
- Драться не буду. Для другого.
Во дворе Каракута кроме парня ждали его дед и отец.
- Тебе чего, мил человек?- спросил старик.
- Тимоха Колобов мне нужен.
- Ну я Тимоха Колобов. - сказал старик.
- И я - добавил мужик.
- И ты? - спросил Федор у парня.