–Да, заработает она!– злобно закричала мама.– Какая у неё там зарплата будет,– на хлеб не хватит!
В общем, от бабушки пришло благословение, а от мамы – проклятие. Это было подло с её стороны: она же сама грезила, чтобы я работала в библиотеке, выпросила для меня это место, а теперь попрекала!
Часть вторая.
Глава десятая.
Я остаюсь.
И я, я остаюсь.
Там, где мне хочется быть.
И пусть я немного боюсь,
Но я, я остаюсь,
Я остаюсь, чтобы жить.
Анатолий Крупнов.
–А, это ты! Пришла всё-таки! Молодец! Ну как, родители не узнали? Какая ты нарядная сегодня!
Если осенью Света предпочитала халат, то сейчас на ней была ослепительно белая блузка хорошего кроя и серая длинная юбка, которую она сама же себе и сшила «для свидетельства об Иегове», а на плечах – светло-жёлтая ажурная шаль. Неужели она вырядилась так ради меня, в честь того, что я «продолжила учёбу»? И вид у неё в этом наряде был такой русский, такой православный!
И Огола сказала за стенкой тихо и грустно:
–Светочка, она пришла всё-таки? – и вышла поздороваться.
И Огола сегодня разоделась в пушистую белую кофту и серую юбку из клиньев. Просто как какая-то старая, богатая купчиха. Получается, они осознавали, что их учение может напугать, ввергнуть в панику, заставить спастись бегством.
Ну и я сегодня тоже решила соблюсти «свидетельский дресс-код»; надела юбку, подаренную маму (надо же её ну хоть куда-то носить!), розовый индийский свитер, – с ним очень красиво сочетались чёрный шёлковый воротник и манжеты. Я в них ещё в школу ходила.
–Как насчёт работы? – по-родственному спрашивает Огола.
–Была очень хорошая работа в Москве, но в последнюю минуту взяли своих,– пожаловалась я.
–А какая? Секретарём? Писать что-нибудь?– догадалась Светлана.– А ты не хочешь стать продавцом? А то я часто вижу объявления, что нужен продавец…
–Да что ты, что ты, Светочка!– замахала Огола на неё руками.– Там своруют, а она – отвечай за недостачу!
–Но, там же у них вроде закрыто, под стеклом…
–Да они на складе своруют! А если они ей недостачу в кассе сделают? – со знанием дела сказала Огола. – Ну, ничего, Аллочка, может, мама в Щёлкове тебе что-нибудь найдёт…
–Но я хочу именно туда! – не сдавалась я. – Мне эту работу нашли…мои новые друзья!
Вряд ли Захарова, и её муж, которых я так любила, считали меня своим другом, – просто назойливой мухой. Или приблудной кошкой, которой можно в виде одолжения и почесать за ушком. Ей даже молочка ни разу не налили. Вот Соколовой я нравилась, как забавная обезьянка, но я её ненавидела, потому что она занимала рабочее место, которое могло стать моим. Но мне было важно соврать и самой себе, и другим, что у меня есть друзья.
–Вон и Мытищи город большой, Аллочка, и Подлипки.
–Да мама хочет, чтобы я работала рядом с домом.
–А ты у них одна?
–Да.
–Значит, они просто жалеют тебя.
–А учиться ты не хочешь? – спросила Света.
–Нет.
–Хе-хе, высшее образование! Ну, есть оно у них, ну и что? Торгуют на рынке тряпками со своим высшим образованием! А вот я, хоть и без их высшего, всю жизнь проработала на инженерных должностях! И в двадцать девять лет сама построила дом! Мне моя свекровь так и сказала: «Рая построила дом ни по уму, ни по возрасту»,– потому что, ну какой ум в двадцать девять лет? В Чертанове, пока нас не сломали… Светочка, а у вас по воскресеньям Библии не продаются? Надо Библию Алле.
–Да вот были…А какую? Там формат бывает разный и перевод немножко не такой.
–Светочка, та женщина из Фрянова просила меня, чтобы шрифт был покрупнее.
–Мне бы с картами,– заказала я.
–Тебя вот такая устроит? Или тебе, может быть, тоже шрифт побольше? А то я смотрю, ты как-то…
–Нет, крупный шрифт – у кого дальнозоркость, а мне – любой.
–А то я в воскресенье стояла-стояла, думала-думала, купить, не купить. Потом смотрю, она стоит 32 тысячи, а у меня всего 26 тысяч рублей…
–Вот, возьми деньги: я сейчас мужчину обучаю, немолодой уже мужчина, ему лет столько же, сколько и мне, – вот он просил. Он ко мне домой приходит.
–Ал, а тебе Библию купить?
–Да у меня сейчас денег нет.
–Тогда пока этой пользуйся.
–На Ивантеевке, в том доме, который мне дали, живёт пятидесятник, – он какой-то подполковник, что ли, в отставке. Его жене недавно в бедро вставили этот…этот…
–Стержень?
–Он мне говорит: «Я принадлежу к 144 тысячам!» Я ему: «Николай, так они уже набраны!» – «Нет, я всё равно принадлежу!» Но Библию он наизусть знает, она у него вся расчерчена!
–А пятидесятники – это кто?
–Это секта, где, как они говорят, к ним Святой Дух на пятидесятый день сходит, и они «говорят на языках». Этот мне заявляет: «Иисус Христос – Бог!» – «Да, Николай, Бог, но не всемогущий». Что ж, пора брать молитву,– опомнилась Огола. – Иегова, благослови это маленькое собрание из трёх человек, и всё братство по лицу земли. Благослови сестру Светлану с мужем Виталием, и благослови ученицу Аллу, чтобы у неё с родителями всё было нормально, ибо они не познают истины. Аминь.
–Аминь! – гаркнул хор.
–Вот, теперь ты у нас сестра Светлана, – довольно хмыкает Огола.
Мне всё это слышать очень неприятно. А я – ещё ученица. Потом я узнала, что в других сектах братьями и сёстрами назывались все те, кто ходит на богослужения и факультативные мероприятия, а здесь – только после «крещения». Просто как у масонов: ученик, подмастерье, мастер, магистр ордена.
Сегодня мы проходим главу «Иисус Христос – ключ к познанию о Боге».
–«Ты стоишь у дверей своей квартиры и возишься с ключами, – читала я, как всегда, не вникая в смысл. – На лестничной площадке холодно и темно, но дверь никак не открыть. Замок не поддаётся! Тот ли ключ ты выбрал? А может быть, его кто-то сломал? Этот пример хорошо иллюстрирует замешательство в религиях этого мира относительно познания о Боге. Многие испортили этот ключ, открывающий это познание, исказив роль Иисуса Христа. Они исказили роль Иисуса, поклоняясь ему как Всемогущему Богу».
Мои родители, а также дед и бабушка, верили в Иисуса Христа, как в Бога, только ничего мне о Нём не рассказывали. Мама всегда угрожала нам злым и мстительным, ветхозаветным Богом-Отцом. Отчима потряс фильм «Иисус из Назарета», особенно его последняя серия о мартисе – крестной смерти.
–Иисус Христос, Аллочка, это «художница», искусный помощник Иеговы, он трудился под руководством Иеговы над созданием всего сущего. Понятно тебе? Поняла теперь?
–Да, конечно.
–Так кто такие Иисус и Святой Дух?
–Иисус Христос – первое творение Иеговы, а Святой Дух – действующая сила, отходящая от Бога, – отбарабанила я.
Во время чтения Злата носится по комнате, – кричит, скачет, мешается.
–Она уже отвыкла просто от наших занятий, – объясняет Света.
–Скажи-ка, Аллочка,– доверительно начинает Огола, – а достаточно ли нам нашей веры?
–Нет, конечно! – оживилась я. – Вот что в «1-м послании к Тимофею сказано»: «Если брат и сестра наги, а вы скажите им: идите и грейтесь, что толку от такой веры?»
–Да-да! – радуется Огола.– Только это не Тимофей, Аллочка, а Иаков. «Да, если брат и сестра наги…» В нашем собрании они могут получить помощь духовную и материальную, если трудно бывает. Бесы-то, хе-хе, «тоже веруют и трепещут»!
–Веру надо подкреплять делами, а это очень трудно, – разволновалась я. – В Индии говорят: без труда не сделаешь добра. Или стало человеку плохо, упал он на улице, все зубоскалят, а он – умирает. А кто-то хочет и может помочь, но стесняется.
Меня выслушивают очень внимательно:
–Да,– как бы соглашается Огола,– добрые дела мы, конечно, тоже должны делать.
Звонок в дверь. Света встаёт, возвращается, и, – нарядная, прекрасная, – склоняется над Оголой, и, преданно заглядывая в глаза, шепчет:
–А я хотела спросить у вас, когда ходят по квартирам и собирают деньги на похороны, можно ли нам давать, с точки зрения Библии? – и, не дожидаясь высочайшего соизволения, открывает платяной шкаф, где у нас все хранят свои сбережения.
–Много – не давай,– очень строго говорит Огола.
Света отнесла две тысячи, в чём тут же отчитывается.
–Раньше много ходили,– виновато оправдывается она, – то похороны, то беженцы какие-то…
–Это всё – пьяницы! Мы же не должны поощрять грех! Но если ты точно знаешь, что в вашем доме умер человек, тогда можешь дать.
Что ж, сбор денег на погребение по соседям – это старая добрая советская традиция, не изжившая себя и поныне.
На кухне как всегда без зрителя, работал телевизор.
–Старый фильм? – обрадовалась Огола.
–Да, «Свинарка и пастух».
–Крючков поёт…
Даже она не могла не любить советский кинематограф, один из лучших в мире!
–Когда нам с вами завтра идти? – заискивающе спросила Света.
–В десять! Я сказала Краснопёрову.
–Это дом рядом с булочной…
–А в пятницу я пойду на Сиреневую, 4! Я специально выбрала себе пятиэтажный дом, где нет лифта, а то в многоэтажках на площадках так темно, пока доберёшься до верхнего этажа…
–Да, люди приедут на лифте, и им скорее бы в свою квартиру попасть…
–Светочка, ну как тебе быть крещёной? Помню, как брат нас придержит, чтобы мы не захлебнулись…
–А как мне сказали! – восторгается Света. – «Сейчас ты чиста от всех своих грехов!» Мне было так странно…
–Крестим только взрослых, которые осознают! Детей мы не крестим!
Мне ужасно неприятно всё это слышать, и поэтому я перевожу разговор на другую тему: в день рождения у меня стали резаться все зубы мудрости.
–Мне этот зуб до того резал щёку…– вспоминает Огола.
–А я решила десну разрезать,– говорит Светлана.– Думала, мне легче будет, а стало так больно…
–Тётя Рай, а где ты живёшь? – таинственно спросила Злата.
–Ой, да близко, близко, Златочка, – ну что тут доехать!
Я осталась очень довольна сегодняшней встречей: Света вела себя, как старшая сестра, Огола – как добрая тётушка. Но когда мы вышли, она пошла на остановку, а я всё так же сделала вид, будто иду на улицу Советскую.
–Аллочка, у тебя там подружки? – спросила Огола.
–Да.
Но я там никого не знала. На Свирской жила моя одноклассница Таня Воронина, но мы не общались.
***
За неделю Огола сильно поседела, я её и не узнала.
–Смотри сюда! – крикнула она, не поздоровавшись. – Это – перевод архимандрита Макария!8 Здесь имя Иеговы упоминается 3500 раз! Архимандрит – это значит, самый главный,– с поразительным уважением произносит Любезная, она, призывающая чуть ли не к расстрелу священнослужителей.
Я же пользовалась Синодальным переводом, который доверила мне Светлана. Я и не знала, что эту Библию обокрал Мартин Лютер,– в Ветхом Завете не хватало одиннадцати книг. Я всегда читала аннотации, предисловия, послесловия, комментарии, и Вика от меня научилась, но не обратила внимания, что Светина Библия «издана для российских протестантов». Я ещё не знала, что Мартин Лютер замахивался и на Новый Завет, на послание святого апостола Иакова, и что лютеранская Библия – тоже другая: в ней неканонические книги помещены в самом конце Ветхого Завета.
–А Синодальный перевод всё равно лучше, – признаётся вдруг Огола. – Он – красивее, и легче запоминается: «Иегова говорит» или «говорит Иегова»,– есть же разница! И в этой Библии я ничего сразу найти не могу,– свою-то я наизусть знаю!
Мне тоже тот текст показался довольно топорным.
–Вот так-то, так и надо,– продолжает Огола, – Иегова, единый Бог! А-то богов– то, хе-хе, вон их сколько! Рок-звёзды там всякие! Этот, как его, Джейсон?
–Майкл Джексон? – догадывается нарядная Светлана. – А вы забыли, сколько долларов он нам перечислил?– сладко пропела она.
–Но ведь он же сейчас отошёл от истины! – не сдаётся Огола.– На собрания у себя в Америке не ходит!
–А вот я хочу спросить у вас,– по своему обыкновению длинно начала Светлана, – она, как и я, никогда и никак не обращалась к Оголе, – как мне быть с мужем? Он так ругается, когда я берусь за Библию! И когда он дома, а мне нужно идти проповедовать, я боюсь ему об этом сказать. Раньше-то он меня всегда гулять отправлял, чтобы я дома не сидела, мол, «иди к подружкам», а сейчас…
–Светочка, сатана тебе через мужа мешает нести Слово Божие!
–Свет,– сказала я,– мужчина всегда хочет показать свою власть в семье, по поводу и без. Когда мне было двенадцать, и я вечером вязала, отчим устроил страшный скандал и в знак протеста ушёл из дома!
–А может быть, ему просто нужен был повод, чтоб уйти, – ехидно сказала она.
–Нет, не было нужно,– заверила я её.
–Да, я помню,– задумалась она,– как я читала в постели, а отец мне как-то грубо об этом сказал, хоть я ему и не мешала.
Я не настолько доверяла Свете, а уж тем более Оголе, чтобы выливать для их пересудов всю грязь, бурлящую в моей так называемой «семье». Я никому и никогда не говорила о том, что у меня творилось, это было табуировано. Но сейчас, когда их уже нет, я снимаю гриф «Совершенно секретно!», чтобы показать ту эпоху.
В феврале 1992 года ещё одна моя подруга, Наташа Лютова, попросила меня связать салфетку для своей тёти, дала клубок серой шерсти. Лет в десять я сама выучилась вязать крючком по книжке, а точнее, освоив несколько приёмов из двадцати пяти. Мне всегда хотелось создать что-нибудь значительное, какую-нибудь красоту из той волшебной литовской книжки, но у меня ничего не получалось! А ещё я научилась лицевым и изнаночным петлям, и всё время пыталась связать на спицах шарф, чтобы можно было его носить, но он у меня всё время расширялся, превращаясь в трапецию! Отчим всё издевался:
–Всё она вяжет, и ничего в доме связанного нет! Всё она шьёт, и ничего дома сшитого нет!
Со мною никто не хотел заниматься. Мама любила вышивать крестиком, а бабушка умела вязать на спицах шерстяные носки и варежки. Она готовилась неизвестно когда заняться рукоделием и набирала книг; у неё была вязальная машинка, но так и валялась без дела, крючки всех калибров, круговые спицы для вязки свитеров.
А шитьё я ненавидела, это был ад! Но когда в последней четверти началось вязание, меня ждал успех! Я вязала из толстой фиолетовой пряжи какую-то ерунду, и получала пятёрку за пятёркой!
Кажется, я хотела связать крючком шапочку для куклы, хотя в куклы никогда не играла, а получилась у меня салфетка. Цепочку из десяти воздушных петель я соединяла в колечко, полустолбик, столбик с накидом, и получалась плетёнка с плотной серединкой и волнистыми краями. Но это вязаное изделие имело успех, мне все его заказывали и платили по пятнадцать копеек! Но ещё было советское время, и я не нуждалась; мне эти заработки были не нужны, и я не считала их «первыми заработанными деньгами». Надо же, в десять лет у меня появилась бизнес-жилка, тяга к предпринимательству,– продажа изделий, созданных своими руками! Но она растворилась, затёрлась!
Салфеток, конечно, из шерстяной пряжи никто не вяжет, но нам этого никто не объяснил. А мы с родителями жили тогда в одной комнате. Отчим устроил скандал, чтобы я прекратила вязать, что уже пора спать. Уйти рукодельничать на кухню я права не имела. И тогда он, по обыкновению обозвав меня «сучкой», ушёл из дома.
Мама устроила мне дополнительный скандал, заявив, что я издеваюсь над её мужем. Она сказала:
–Я всё жалею тебя, сиротку!
Вот это был удар ниже пояса! Да лучше мне было быть, как всегда, «сукой, курвой, падлой», чем «сироткой»! Да я что, Золушка, Козетта?! Да, у меня никогда не было отца, он меня бросил, и все считали меня в…ком!
И я задумала наказать себя, как монахиня в католическом ордене, решив спать сидя, прижавшись к холодной стене.
Но вскоре отчим вернулся, рассказав:
–Я вышел, сел на электричку, поехал в сторону Москвы, а потом передумал.