- Хорошего в ней нет ничего, в войне! На войне, как в г...е! Это только в кино, тыры - пыры, все так красиво... даже смерть.
Он плеснул из бутылки на лицо солдата немного водки, вытащил из кармана тряпку и вытер кровь. Под носом еще цыплячий пушок... Курин посмотрел на копошащихся у храма саперов и подумал: "Ради чего все это, во имя чего? Во имя счастливой жизни при коммунизме, ети его мать?!! Вот она настоящая жизнь",- он посмотрел на солдатика, выпил глоток и произнес вслух:
- Была.
Поправляя ему гимнастерку, он вдруг увидел на шее два шнурочка. Отвернув ворот, обнаружил нательный крестик и ладанку с молитвой "Живые помощи".
- Мать, наверное, зашила, когда провожала сынка. Родину, тыры - пыры, защищать... Э-эх, етишкин дух!
Посмотрел на синий собор на хребте урки, на кресты. Подумал:
"Какой никакой, а тоже человек, хоть и падлюка, наверное". И еще раз внимательно посмотрел на его спину: "Во, тыры - пыры!!! Церква и правда похожа на нашу Троицу!"
Поставив бутылку на лавку, он расстегнул ворот рубахи, и вытащил из-за пазухи свой крестик. Держа его на ладони, глядя на зека, на его синие кресты на куполах, сказал вслух:
- А я чем лучше его? Такой же падлюка! Только подлее его! Он - то пришлый, а я крестился здесь... Э - эх, тыры - пыры, фанфан-тюльпан, он дурак, а я баран, - закрыв бутылку, он спрыгнул с машины.
- Все, командир - жопа до дыр, откомандывалси!
И не глядя на происходящее вокруг, взял из толпы, стоящей у пожарки, двух ребятишек Петра Яковлевича Мусина, пошел к нему домой.
Петр, тем временем, залез в дедов сундук и решил поискать во что бы чистое одеть его. Достал старый солдатский кисет. В нём он нашёл ордена и медали, пачку треугольных писем из дома на фронт, кремневую из винтовочного патрона зажигалку и всякую мелочь памятную деду.
В углу сундука лежал, завернутый в белоснежую простыню, сверток. Он, как и все вещи в сундуке, пропах нафталином. Петр развернул простынку. На верху лежал в косую линейку тетрадный листок. Красивым дедовским почерком была написана всего одна фраза: "Всё для погребения". Для Петра это оказалось открытием. ЖИВОЙ еще человек, так спокойно готовился к СМЕРТИ! Ему даже жутко стало. Не по себе.
В ворота постучали. Петр выглянул в окно и обомлел. Перед домом, держа за руки его ребятишек, стоял председатель. Открывая ворота, Петька ожидал грозного рыка, ругани. Но Курин тихо спросил:
- Не прогонишь?
Зайдя в избу, он, немного стесняясь, помялся, снял сапоги. Вытащил початую и цельную бутылки и молча поставил их на стол. Петр так же молча выставил из комода два граненых стакана, нехитрую закуску. Пододвинул председателю шаткий табурет. Курин сел. Плеснули на донышко и уставились на ребят. Те стояли на пороге в переднюю и круглыми глазами глядели на прадеда, который почему-то лежал на праздничном столе со связанными руками и ногами. Дети ничего не понимали, но стояли и плакали, боясь войти в эту самую переднюю.
- Нам-то, старшим, страшно, а каково ребятишкам? А?
Мужики поставили стаканы на столешницу, так и не выпив. У обоих на глазах помокрело. Что творилось в их воспаленных головах, не трудно, догадаться.
А вакханалия вокруг храма продолжалась. Хмурые саперы заложили взрывчатку в шурфы. Протянули провода и были готовы к подрыву. Разогнав людей и скот, командир роты дал неуставную команду:
- Давай!!!
Но у сержанта, который держал динамку, так тряслись руки, что он не мог сделать ни малейшего движения. Его будто сковало невидимыми цепями. Видя это, командир, оставив ругань на потом, сам взял машинку и еще более не по уставному, скомандовал сам себе.
-Ну, с Богом!
Зажужжала, как пуля, динамка, отжат рычаг, и... в вечерних лучах заходящего солнца величественная громада храма вздрогнула. Оглушительный грохот прокатился на многие километры до других сел и деревень.
Поднявшаяся пыль закрыла светило.
Земля тряслась,
Земля дрожала,
Земля стонала от боли!
А когда отзвучало эхо взрыва, ветер разогнал дым и гарь, перед глазами изумленных саперов предстала несокрушимая ТВЕРДЫНЯ! Цельный и невредимый, блистающий золочеными куполами, храм Святой Живоначальной Троицы.
Что творилось в умах и душах солдатиков, одному Богу известно. Народ, даже неверующий, ликовал. Ребятня хлопала в ладошки, прихожане крестились, клали поклоны и благодарили Господа за то, что Он не позволил порушить церковь! Все подумали, что взрывники уедут. Ведь, НЕ ПОЛУЧИЛОСЬ же! Но не тут то было.
Командир саперов приказал заново закладывать взрывчатку. Он солдат! А для солдата приказ - дело непререкаемое. За невыполнение приказа последует строгое наказание, вплоть до расстрела. Это, конечно, в военное время, а в мирное - трибунал. У нас, как известно, от сумы да от тюрьмы не стоит зарекаться.
До заката оставалось часа три, и командир, подгоняя подчиненных, сам протягивал провода. В общем, спешил, потому и помогал солдатикам. Через полтора часа все было готово к взрыву. И все повторилось с начала.
Сначала храм вздрогнул!
Под грохот и клубы дыма попытался оторваться от земли!
Взлететь, как ракета!
Туда - а - а.......
Далёко - далеко!
В небо!
К звездам!
Но весь израненный, истерзанный, он рухнул на землю.
И вдруг в наступившей тишине, откуда-то издалека, послышался колокольный звон!Не с одной стороны, а со всех сторон звучало:
БОМ - М - М, БОМ - М - М, БОМ - М - М ! ! !
В соседних селах, где еще были действующие храмы, а они находились в семи, десяти верстах от села Яркино, звонари били в набат!
До самого заката!
До самой зари!
А заря была красная, как полыхающий пожар!
***
Якова Мусина хоронили всем селом. Курин и Петруха были теперь не разлей вода. Сдружила их смерть деда Якова и все, что происходило в селе в тот злополучный день. По воскресеньям даже стали семьями посещать храм в соседнем селе. Все удивлялись этому, даже посмеивались над ними, но не зло, а как-то так незлопамятно. В деревне так смеются над слабостями человека или его чудачествами. Только не отмолил Петр своих грехов. И с ним, вернее, с его ребятенком, случилась непоправимая беда. Страшное несчастье. А было это так.
У Петра, если вы помните, было двое мальчишек. Одного из них звали тоже Петей. Как - то Ленка, жена Петра, парила на электрической плитке комбикорм для скотины. Когда все было готово, она унесла ведро с пойлом в хлев. Плитка же осталась включенная. Рядом с ней, на крыльце, сидел сынишка Петька.
Отец принес домой маленького щенка. Разулся, спрятал псину за спиной и позвал сына к себе. Тот, в одних спущенных до колен трусишках, улыбаясь во весь рот, подошел к отцу.
- Смотри, Петюня, чо тебе папка принес!
Вытащил из-за спины лопоухого кобелька и поднес его к самому лицу сына. Щенок лизнул в губы мальчонку и негромко тявкнул. Младший Петруха попятился от испуга и сел попкой прямо на раскаленную до красна электроплиту. Сначала не было слышно ни звука, у мальчонки только широко открылись глаза, лицо исказила страшная гримаса боли. Потом малыш закричал так громко, завизжал на такой высокой ноте, будто диск пилорамы на совхозной лесопилке. Не вставая с плиты, он потерял сознание. Запахло жареным мясом и паленой тряпкой. Петр оторвал маленькое тельце от плитки, положил на пол, плеснул в лицо из кружки водой.
Он сам забился в истерике. Сел на ступени, обхватил голову руками, и стал раскачиваться из стороны в сторону и мычать, как голодный бык. Прибежала Ленка. Увидев эту картину, она сама запричитала, как плакальщица возле покойного. Щенок, прижавшись к лежащему на полу малышу, тоже в испуге повизгивал и скулил.
В общем, мальчик от болевого шока не пришел в себя, тронулся умом. Стал он деревенским дурачком. Незлобивым, даже излишне добрым и доверчивым. Прозвали его Пепеней. Это он сам себя так называл. Его спросят: "Как тебя зовут?" Он отвечал: "Пепеня". Что-то производное от своего имени. Он вообще плохо и мало разговаривал. Обходился десятком фраз, которые для незнакомых людей были совсем непонятны.
Покладистым, работящим, небуйным рос Пепеня. Хотя, честно говоря, его можно было разозлить. Да ещё как! Но при условии, если кого - то обижали у него на глазах. Неважно кого, человека или скотину. Тогда Пепеня мог схватить все, что было под руками, дрыну или кирпич, и припечатать кому следует и как следует. Правда, перед тем как ударить, он предупреждал: "У-у, блин, гада!".
Если человек, делающий по мнению Пепени что-то плохое, не переставал этого делать, то его постигало "возмездие". Поэтому в присутствии Пепени, встречая с выгона скотину, никто не погонял животных даже хлипким прутиком. Физически он был крепок и силен неимоверно. Поэтому его просили старые люди и одинокие женщины, то порубить дровишки, то вскопать огород, скосить надел травы. И все это за умеренную плату. Чаще всего расплачивались продуктами, реже деньгами. Все заработанное Пепеня приносил домой.
- Добытчик ты наш!- говорили ему мать и отец. Отчего он улыбался такой же широкой улыбкой, как тогда... перед отцом.
По всему, Пепеня остался по разуму таким же, как был перед бедою.
Отец сделал ему тачку на двух колесиках. Укрепил старое ведро, в которое Пепеня положил несколько ржавых консервных банок. Когда он катил по деревенским колдобинам эту тачку, грохот стоял неимоверный. При этом Пепеня еще и рычал, как ракетный тягач "Ураган". Называл он свой агрегат по своему косноязычно, но верно - "Рынька".
Когда крестили Пепеню в тогда еще величественно блистающими крестами и куполами храме, местный фотограф запечатлел все семейство Петрухи Мусина. После крещения они все вышли на ступени церкви и стали в рядок. По серёдке стояла улыбающаяся Лена с маленьким Пепеней. Рядом, держась за ее юбку одной рукой, а другой, ковыряясь в носу, стоял старший братишка Сашка. По разные стороны от Елены расположились крестные, дед Яков да старуха Щукина. Вот с тех пор на стене в избе и висела грубо отретушированная, многопамятная фотография. Пепеня часто смотрел на фото, и тыкая пальцем на глянец снимка, комментировал:
- Мам, де Ясь, па, Сяся, ляль Пепень, Ссюка баб, клёсны.
Показывая на храм, говорил:
- Изба Бозина, церка! Бозька там пит, Бозя доба - доба!
При этом гладил себя рукой по голове и повторял:
- Доба - доба!
То есть, дом Божий, Бог там спит, он добрый - добрый. На причастие он приходил вместе с отцом и мамой каждую неделю.
Священник, отец Николай, приходился дальним родственником по материнской линии. Жена умерла, не оставив ему наследников. Сам он стал прислуживать в церкви псаломщиком после войны, с которой вернулся инвалидом. Ему прострелили колено, и нога не гнулась. Жена имела музыкальное образование, потому регентовала в храме. Она и привела его в церковь. Потом стал дьяконом, а потом рукоположился в священники. Служил он в двух приходах, разъезжая от села к селу на инвалидной мотоколяске.
Отец Николай всегда привечал Пепеню. Относился к нему по-отечески тепло и ласково. Иногда поручал несложную работу по благоустройству территории храма. Косить траву на Троицу, украшать внутреннее убранство, наносить воды для крещения и всякое прочее, что было по силам и разуму больного. Отец Николай часто разговаривал с Пепеней, вернее он говорил, а Пепеня молча слушал. Он был идеальным собеседником. Казалось, за этим молчанием кроется, не смотря на умственную болезнь, пытливый и здоровый разум. Отец Николай научил его креститься. Молитвы, выученные Пепеней, звучали из его уст милой, понятной только ему, тарабарщиной. Батюшка подарил ему большой, литой из бронзы, нательный крест, да свою старую, поношенную скуфейку.
Когда по близости не было отца Николая, Пепеня вынимал из-за пазухи крестик, вешал его поверх одежды. И гордо, в скуфейке на ушастой голове и с крестом шее, тарахтел своей "Рынькой", гоняя по селу.
- Пепеня - попа, - докладывался он каждому встречному и осенял крестом, размером с коромысло.
Крест он связал проволокой из сломанных детских лыж. Священник, конечно, об этом знал, не ругал его. Грешного в этом ничего не видел, не в разбойника же играет. Перед тем, как закурить, а Пепеня уже покуривал, мужики научили, он снимал скуфейку, прятал нательный крест снова за пазуху. Крестился и говорил, глядя на небо:
- Гди, Бозька туда - тама вон, - и показывал пальцем в сторону леса, -
Пепеня тютю.
Аккуратно складывал скуфейку, прятал ее в карман и закуривал папиросу. Это он говорил, что бы Боженька глядел не на него, а в лес. Что Пепени здесь нет, тютю, в общем, Пепеня.
***
Левинсона давно уже убрали с руководства районом и действительно направили в какую-то дыру. Но не за то, что случилось в недалёком далеко, а за пьянку и моральное разложение. Районное начальство было новым. По слухам, простых людей не обижало. Зато областные партчинуши райком "обижали". А случилось вот что.
Обком завалили жалобами на то, что справлять "религиозную нужду православным христианам почти негде". Что скоро может возникнуть "межрелигиозные и международные конфликты". Потому как "православные храмы большей частью разрушены или в клубы превращены, а мечетей не тронули не одной".
Это Петруха Мусин и Федька Курин вместе с партийной, но сочувствующей вере, библиотекаршей организовали этот вал жалоб в верха.
- А чо? Тыры - пыры, пусть немного почухаются! Да, Петруха?