Прозрачный весенний лес пестрил набиравшими силу ветками. Даже у ёлок хвоя изменилась с зимнего пепельно-зелёного на весёлый изумрудный цвет. А у сосен стволы избавились от серости и засветились янтарём.
- Жаль запаха не слышно - смолой должно сейчас пахнуть, молодой хвоей...
- Хотите, откроем окна. Погода - как заказывали!
- А почему вы ушли из детсада? Зарплата маленькая?
- Зарплаты там вообще нет. Эти деньги назвать заработком невозможно.
- Бежать...
- Что?
- Сатурн, пожирающий своих детей. Франсиско Гойя.
- Да и ЧП у меня случилось.
- Что такое?
- В такой же майский денёк вывели детей к речке, а они похватали лягушек, головастиков, черепах болотных руками. А потом кто конфетку в рот, кто сухую ягодку шиповника, кто печенюшкой поделился. И через два часа массовый понос у половины садика с температурой - эпидемия сальмонеллёза. У поварихи обморок, её помощница в ступоре, нянечки рыдают от страха... В садике карантин, берут смывы, берут мазки, кухня опечатана, продукты все - на анализ. Отделение инфекции забито. Подняли на ноги даже военврачей - в госпиталь детей отправляли, некуда было класть. Но разобрались - и я чуть под суд не угодила.
- Припоминается эта история. Мы Мирку в другой садик возили. Как тут доглядишь за всеми... За халатность? Хорошо ещё отделалась. А что дети?
- К счастью без последствий. Я, честно говоря, потом долго себе представляла всякие последствия. Если б что-нибудь с кем-нибудь... даже не знаю...
Они замолчали. Соня отвернулась к боковому окну. Она сняла слезинку со щеки и нарисовала на стекле круг.
- Ладно-ладно. Во-первых, время прошло. Во-вторых, все, хвала Богу, здоровы. А в третьих, у меня был совершенно аналогичный случай на педагогической практике. Началась она в сентябре и все классы - и средние, и старшие - отправили на картошку. В моём седьмом классе учились какие-то недоумки полные. Не все, конечно. И мальчишки были умницы, и девчонки... Но выделялся среди них один Суханов Саша. Так он в обеденный перерыв выдернул где-то брюкву или сахарную свёклу и давай её с хрустом жрать. Немытую. Отрезает, подлец, по кусочку и жрёт. Я ему говорю: ты, мол, что делаешь? Тут коровий навоз как удобрение разбрасывают, глистов нахватаешь. Тебе самому не брезгливо? А он нагло в лицо смотрит, тринадцатилетнее животное, ржёт во весь рот, и жрёт. Да и хрен с тобой, думаю, жри, свинья. Не драться ж с ним.
- И что?
- Через три или пять дней гепатит, месяц в школу не ходил. А мне выговор влепили по партийной линии - я ж тогда ж честнейшим коммунистом старался быть. Чуть из универа не попёрли. Так, выходит, мы одинаково с тобой битые. Я через год сам из этой честнейшей партии вышел - как-то вдруг обрыдла она мне. Какие-то знаки сложились в систему... Давай-ка, пока движемся, вернёмся к курсовой.
И они заговорили о нарративе и его отличии от текста. Уточняли формулировки. Давали определения. Разбивали на подглавки и параграфы.
- Вы всё запомните?
- Ну, если забуду, подскажете, надеюсь, - лукаво посмотрела Соня на профессора.
- Тогда вторая глава, - на пару секунд он оторвал взгляд от суровой дороги.
Ему очень хотелось остановить машину, запустить пальцы в её волосы, поцеловать в губы, в глаза, в щёки. Так хотелось, что он замолчал и чуть не въехал левым колесом в промоину.
- Ой, бя-ада!.. - акая, как местные жители, протянул он.
- Чтой-то вы по-турмудски заговорили?
- Что ж, продолжим по-турмудски. Кыкет-иез йыр, - пропел он с тоническим ударением на местном языке.
- О Господи! Вы ещё ко всему и турмудский знаете!
- Мы же здесь живём. Хотя бы "тау" спасибо, "вае" извините знать обязаны. Только не говорите, что вы в шоке.
- Я глубже. А что?
- Сейчас все говорят "в шоке". Прикольно, зачётно, респект. И "вау!" - по любому поводу.
- Ещё появилось новенькое "упс!" И вечное "волнительно".
- Вас тоже раздражает? У Эллочки-людоедки в лексиконе было больше слов. Читали?
- Кино смотрела, - у Леонида Михайловича скорчилась брезгливая рожа.
- Да читала-читала! - отреагировала на неё Соня весело. - Я ж всё-таки не до такой степени... филолух. Это я прикалываюсь над вами. А вот вы помните фамилию её мужа-инженера?
- Щукин.
- А имя мадам Грицацуевой?
- Э-э-э... Наталья Крачковская.
- То-то!
- Прикольно. Нет у неё в романе имени. Старгород, улица Плеханова, пятнадцать. Вдова инвалида империалистической войны. Всё. Поймала! Унасекомила профессора!
Оба смеялись, болтали, шутили. Леонид Михайлович сбивался то на "ты", то продолжал на "вы". Почувствовалась близость душ, резонанс, общность - как это выразить? Сухо по-семиотски: тождественная интерпретация одинаковых знаков? Ничего не объясняет - радости в таком определении нет, радуги, солнца. А напряжение, действительно, куда-то ушло. Даже дорога перестала раздражать. Перед торможением у очередной ямы в лобовое стекло ударился шмель.
- Ух ты! - воскликнула Соня.
- Здорово, парень! Тебе не с нами. Сюжет во второй главе должен определяться по-лотмановски...
- То есть?
- Я найду вам ссылку. В "Семиосфере", кажется. Как последовательность поступков.
- И что из этого следует?
- Это определение отсекает все нехудожественные тексты: инструкции, правила пользования, порядок эвакуации - хотя в них и содержится последовательность поступков.
- То есть текст и нарратив... отличаются наличием поступков?
- Правильно, правильно.
- Но в порядке эвакуации или сборки детской кроватки поступки всё-таки есть...
- Я ошибся. Есть действия, а не поступки. Поступок - это моральный выбор между добром и злом.
Соня задумалась.
- Главное понятно, но... бессюжетные произведения. "В поисках утраченного времени", к примеру. Стихи. "Люблю грозу в начале мая..."
- А вот этого не надо. А то не выберемся обратно. Проблема. Тем более у Пруста нарративом являются все семь томов, а не один роман. Такой прозы мало, и она экспериментальна. И рассматривать её надо вместе со стихами в куинет-и йыр.
- Я поняла. Спишите слова - выучу.
- А лучше оговорить в первой главе и не рассматривать совсем. И второе, что даёт этот лотмановский подход, - новое видение сюжета. Сюжет - это то, что вычитывает читатель. Сколько читателей - столько и сюжетов. Кто-то писал об этом... В Новосибирском журнале, вроде... Вспомню. Сколько сюжетов в "Войне и мире"? Какую последовательность поступков видит читатель, о том он и говорит. Эволюция души Наташи. Метания Болконского и Пьера. Бомонд Москвы и Петербурга. Война. Трактовка Наполеона. Мир. Крестьянская народная жизнь. Историософия. Всё это навскидку.
- Ну, это эпический роман. А семейная сага, к примеру... Впрочем, да. И там тоже. А детектив?
- Информационный текст. В лучшем случае с элементами личного стиля автора или социальными проблемами. Сименон, Кристи... Но и тут есть подводные камни: Достоевский по большей своей части - детективы писал. Гайдар, если вдуматься, "На графских развалинах", "Судьба барабанщика"... Если вы возьметесь за детектив, обратите внимание, что у Конан-Дойла есть совершенно примитивные рассказы - и их большинство. Не люблю. Тоже следует отсечь в первой главе. Хотя есть эксперименты и в этом жанре - Коллинз, например.
- Фил Коллинз? Ударник из "Генезиса"?
- Знаете, Соня, - вздохнул профессор, - мы с вами всё-таки разных генераций.
- Мне так нравится прикалываться над вами, господин профессор, вы себе не представляете! Вы имели в виду "Лунный камень"?
- Опять поймала... Откуда такие горизонты начитанности?
- Предки собирали домашнюю библиотеку. Начиная с бабушки и дедушки. Вся квартира в стеллажах. Ещё из журналов выдёргивали...
- Это нам знакомо - и переплетали? И роман-газеты переплетали? И "Иван Денисовича..." прятали?
- Прятали-прятали... И на машинке перепечатывали, и перефотографировали...
- Вот жизнь была - бредовая!
- Значит, взгляд разных людей на одно и то же?.. Интересно.
- Если вам интересно, то следует почитать Успенского, соратника Лотмана по его Тартуской школе. У него есть монография о разных точках зрения как основы поэтики прозы. Но это отдельный и весьма глубокий разговор.
- А короткие произведения? Лирические рассказы Бунина, Лескова, Куприна. Тургенев?
- Да... ещё проблема... Учтём традиционный подход. Школярский. Перечисляя сюжеты у графа Тэ, я ведь просто перебрал возможные темы школьных сочинений. Это традиция - так подавать писателей. Так их воспринимать. Так их интерпретировать в нашем культурном контенте.
- Спишите слова...
- Так вы словарик составляйте. Сонечка! Это же ваша тема!
- А попроще?
- Да можно и квантовую механику на вилках и ложках за обедом объяснить. Но писать-то придётся научным языком... Нас всех научили воспринимать тексты именно в рамках традиционного культурного понимания и никак иначе.
- Нарративы?
- О! Правильно - нарративы. Найти новую сюжетную линию в известном произведении - задача практически непосильная. Но возможная.
- Например?
Леонид Михайлович задумался надолго.
- Эй! Я здесь! - Сонечка помахала кистью руки в воздухе.
- М-да... С примерами у нас сложности... Всё разобрали по косточкам. Перенесём, скажем, "Вишнёвый сад" в японский культурный контент. И в пьесе сразу появится сюжет, не предусмотренный ни Чеховым, ни литературоведами, ни читателями, ни зрителями. Ибо вишнёвое дерево для японца - сакура - означает совсем не то, что у Чехова. Этот дерево суть сама гармония Вселенной.
- Знак-символ?
- Не символ, а сама сакура - гармония! И последняя сцена должна восприниматься в Японии как крушении Мира - с большой буквы! Вселенская катастрофа! Проигранный Армагеддон!
- Как в фильме "Аватар"...
- И тогда все многочисленные поступки всех героев выстраиваются в другой психологической картине, в другом сюжете: в зависимости от их отношения к сакуре. И с этой точки зрения и Лопахин, и Трофимов-демагог, и подчинившаяся его демагогии Аня: "Прощай, старая жизнь! ╛- "Здравствуй, новая жизнь!" - ничем друг от друга не отличаются: Лопахин рубит сакуру под корень, а дверь-то старого дома и живого Фирса в нём запирает Пётр Сергеевич - вечный недоучка-студент Трофимов!
- Бог ты мой! Ну, вы, Леонид Михайлович...
- Новые люди убивают и разрушают всё "до основанья, а затем..." По-японски нет никакого "затем". По-японски они все убийцы и пособники дьявола. Вселенной конец.
- Да, это очень неожиданный сюжет...
- К тому же именно в видении иного сюжета кроется механизм перевода текстов в целом не только в другую культуру: из русской в японскую, - но и на язык другого рода искусства.
- То есть?
- Романа в инсценировку. Экранизация. Балет "Щелкунчик".
- Опера "Муму". Партия Герасима. Исполняет Розенбаум. Партия Муму. Поёт Градский. Очень впечатляет.
- Смешно, - искренне рассмеялся Леонид Михайлович. - Написаны же опера "А зори здесь тихие", балет "Кремлёвские куранты", мюзикл "Сестра Керри"...
- По Драйзеру? Обалдеть! И кто ж это разродился? Эндрю Уэббер?
- Раймонд Паулс, как ни странно... Можно и страшнее найти примеры в знакомых романах. Почему Лев наш Толстой с такой ненавистью и брезгливостью описывал трижды - и в "Анне..." и в "Войне..." - роды? "Рождение человека" - в пику же ему Горький написал свой рассказ! И Луку создал портретно не случайно похожим на великого ханжу.
- И почему? - глаза у Сони загорелись: семиотика оказалась наконец-то захватывающей наукой.
- Да потому что граф-то с большой любовью в своей, к примеру, эпопее несколько раз - батарея Тушина, батарея Раевского - описывает красоту полуголых потных сильных мужчин, занятых мужским настоящим делом!
Соня от удивления открыла рот, едва прикрыв его ладошкой.
- Да ладно вам! - захохотала она, замахав руками.
- Это поддерживается его дневниками и воспоминаниями о нём. У кого-то есть в дневнике описание, как Толстой на Невском или Арбате восхищался красотой статного гренадёра.
- Нет - правда?!
- Конечно, не всё так открыто, чтоб кто-то откровенно о нём писал... Он скорей всего и сам не понимал, что творится в его душе, и все его латентные предпочтения сублимировались в нарративе и создавали нарратив. Просто в те годы не существовало гей-культуры.
- Ну, это же написать в курсовой невозможно!
- Увы. Тогда возьмите что-то иное. Вот она, эта деревня.
Дорожный знак подтверждал: "Куреево".
- Знаете, Леонид Михайлович, с вами иногда становится страшно.
- И куда тут? Возьмите "Повесть о лесах" Паустовского.
- Ой, скука - еле одолела. Специально для курса советской литературы и лично Людмилы Алексеевны. "Стожары" даже в детстве не смогла до конца прочесть.
- Это не Паустовский. Это Мусатов.
- Всё равно скука. Нам вдоль до конца и чуть дальше.
- В магазин заглянем?
- Палёной водки захотелось? Не бережёте вы себя...
Леонид Михайлович рассмеялся. Всё-таки они мыслили на одной волне.
- Я захватил. Хороший коньяк. Для того, чтобы понять нарратив, иногда приходится вскрывать надтекст и подтекст. Выпишите из этой повести, скучной, не спорю, все эпитеты. И в ньылет-и йыр...
- Это уже третья глава? Я сбилась с арифметики.
- Четвёртая...
- Как время летит!
- ...мы поговорим, как Паустовский создаёт структуру своего нарратива. С помощью эпитетов. Там такие горизонты откроются - уверяю вас.
Они вразвалку проехали деревню по центральной колее грунтовой дороги и покатили дальше. Вскоре за холмом открылось становище: разноцветные палатки укрывали весь берег, дымились костры, бродили люди, стояли машины, даже одна "Скорая помощь".
- Вернёмся к самым первым вопросам: что всё-таки там? и что будем? - любимые вопросы русской интеллигенции.
- Тут у Капора в половодье хорошее течение с порогами.
- А-а, так это, типа, соревнования!
- На майские праздники здесь всегда устраивают водный слалом.
Они припарковались и поднялись на высокую скалу, откуда открывался вид на стремнину. По стрежню реки, пошатываясь и подпрыгивая, неслась резиновая надувная лодка с двумя седоками. Нос лодки заворачивал то вправо, то влево, но ведущий сильными гребками выравнивал движение.
- Вон видишь два лба, чуть правее от нас, - показал рукой рядом стоящий с Соней парень. - Если их засосёт туда - конец.
- Почему? - с тревогой спросила девушка.
- За ними видишь бурунчик? Это клык. Как бритва. Самое подлючее место.
Леонид Михайлович пригляделся и спросил:
- А правее взять?
- Вот их и несёт правее, твою мать! Прямо в прижим под нами! Шарахнет по скале и перевернёт. А-а! - заорал он радостно. - Молодец, Димон!
Соня тоже радостно дёрнула кулаками сверху вниз. "Знак "Yes!", который сам указывает на знак "Здорово!", который в свою очередь обозначает... Знаки указывают на знаки..."
- Они же разобьются сейчас! - закричал Леонид Михайлович.
- Уже нет! - воскликнула Соня. - Димка! Я люблю тебя!
Сверху казалось, что Димон ничего и не делал, и стоящий за ним на коленях второй спортсмен тупо и ни на что не глядя махал веслом, как на каноэ, то справа по борту, то слева. Но это только казалось непосвящённому. Они боролись с водой. И сила её была громадна. Они сумели вывернуть со стрежня влево и уйти в спокойное течение к плёсу. Они обошли порог и по лёгкой воде прибились где-то за скалой. Соня рванулась вниз по тропинке, крикнув:
- Профессор! Давай за мной!
Куда уж мне, - подумал профессор, - "мне не к лицу и не по летам...". Значит, Димка... "Пора-пора мне быть умней..."