С каких пор Алвес начал думать о себе во множественном числе?
Что он будет говорить стражам порядка, когда его здесь обнаружат?
Может быть, он и впрямь сумасшедший и оттого не помнит, что делал вчера?
— Вторая личность? — просто чтобы понять, как оно звучит, произнёс Алвес вслух. И довольно громко.
Перила возмущённо взвизгнули, недовольные вынужденной стыковкой с не пойми откуда взявшейся тумбой. Алвес, только решивший игнорировать лестницу, конечно же…
Пошёл на хрен!
Сейчас, он будет идти туда, где тумбы падают! Может, там хрупкий пол! Может, никто здесь не работает и не прибирается оттого, каким хрупким стало строение за годы, и вовсю идут споры о его восстановлении или сносе! Мало ли!
Алвес торопливо шагал прочь, цепляясь для равновесия и поддержки за стену, каждый раз с тревогой ожидая, что пол рухнет прямо под ногами. Задрожит, прогнётся, расползётся уродливыми трещинами, и вся башня вместе с ним, с тем, кого она нетерпеливо ждала столетие, с ним, кого так жаждала забрать с собой…
Это не его мысли!
Португалец обернулся, останавливаясь, только сейчас замечая, как стало трудно дышать и как подгибаются ноги в коленях.
Что за чушь лезет ему в голову? Почему он решил, будто башня хочет его убить? Она старая и в аварийном состоянии, наверное.
А может, это всё шоу.
Дыхание успокаивалось. Алвес привалился к косяку плечом, не обращая внимания на занозы, впивающиеся в кожу сквозь тонкую ткань, опустил голову, прикрывая глаза. Чем бы оно ни было, оказалось, это жутко — ходить здесь, не понимая даже, что ему нужно, не пора ли вернуться, не стоит ли…
Оглушающий грохот прямо под ухом, толчок, от которого с лёгкостью отлетаешь к противоположной стене, боль, пыль… Алвес едва успел прикрыть голову рукой, чувствуя всё равно тёплую кровь, стекающую за ухом, и боль сразу в нескольких ушибленных местах. Голова гудела, а сквозь наворачивающиеся слёзы он мог разглядеть лишь всё те же осколки камня, пол родной и небо…
Стена взорвалась.
Он опёрся на стену и теперь прямо там же широко распахнутыми глазами разглядывал небо, теряющее закатный румянец. Всё ещё не веря глазам, оттирая с щеки кровь и прихрамывая, проковылял ближе, вытянул руку, желая наткнуться на камень, отделаться временным или колоссальным помешательством.
Рука ничего не нашла.
Чувство, будто кто-то смотрит сзади, больше всего на свете желая толкнуть в спину, побудило упереться ладонью в крепкую кладку, не понимая, как оно вообще могло случиться. Что-то прилетело в стену снаружи, что она разлетелась?
Но нет, по ощущениям слишком сильно. И какой шанс, что попадёт именно в стоящего Алвеса?
Он до сих пор с лёгкостью разглядывал валяющиеся на полу осколки камня. Побитые, мелкие и крупные. Самые разные. И явно из тех, что раньше здесь не было.
И впрямь призраки агрессивные, оттого здесь ничего сделать и не могут?
Призраки?
Алвес и впрямь оказался готов принять настолько абсурдную идею?
Всю сознательную жизнь португалец называл себя атеистом, не верящим ни в души, ни в богов, чувствуя отвращение к любым религиозным веяниям. Порой был очень груб и резок, когда поднимались такого рода вопросы. Игнорировал религиозные, даже повсеместно принятые праздники, предпочитая в эти дни работать, но подальше от жалующихся на неудачную смену и позицию коллег.
Вся эта мистика, гадалки, экстрасенсы, демоны, души, призраки – всё находилось в отсеке с небрежной подписью «не требующий внимания и времени мусор». Любой, кто знал Алвеса хоть месяц, знал эти особенности. Знал, что не переспорить.
Но сегодня… Сейчас…
Все эти нервничающие дамочки, с придыханием повествующие о холоде призрачных фантомов, проходящих мимо, и тепле, струящемся из рук чудесного целителя, блекли по сравнению с Алвесом и его ощущениями.
Живая башня. Чужие взгляды. Взрывы. Шум. Неясные, безумные мысли. Он снова шёл, куда мог идти.
Впервые Алвес пожалел, что не изучал психологию и понятия не имел, что это за симптомы, как с ними дальше жить и похоже ли это вообще на заболевание. Или всё же заговор?
Что-то очень больное было в этой башне!
Алвес лишь бегло оглядел просторное помещение, отдалённо, по инструментам и старым машинам, каких, как раньше думал Алвес, быть в девятнадцатом веке не могло, определил помещение в ранг лаборатории. Поёжился, представляя, что за эксперименты могли проводиться здесь…
Экзорцисты.
Изгоняют демонов. А как они их находят?
Язык горчило осознанием и проведенной с инквизицией параллелью. Здесь даже пыточные могли иметься. Или ещё какая дрянь.
Чего Алвес сюда припёрся?
Нет, он срочной пойдёт вниз. Или вверх. Нет, из стены этажом выше, что разлетелась, виднелось небо и улица! Или там больше этажей было? Где здесь окна и дыры, что помогут определить местонахождение по отношению к самой земле, а?
Алвес поёжился, задрал голову, потирая расцветающий на плече синяк — один из многих полученных от капризной стенки (странно, что насмерть не убился!), и, не улавливая ни одного пятна, принюхался. Воздух всё ещё казался свежим, но ни одного сквозняка ноги, как назло, не улавливали. А Алвес кружился на месте в окружении пугающих экранов, каталок, столов, стекла.
Здесь не было дыр.
Почему тогда Алвес так недурно разглядывает предметы, особо не напрягаясь? Телефон оставался в руке, но свет не зажигался. Здесь не темно, но никаких источников света.
С ним самим всё точно в порядке?
Алвес моргнул, закрыл глаза на время, но видеть хуже не стал. Приятная полутьма, позволяющая присматриваться и точно называть предметы и, кажется, не имеющая особо тёмных мест вообще! С каких пор эта фигня происходит с ним?
Не с тех ли, как взорвалась стенка?
Может быть, он… мёртв?
Холодный пот как бы напоминал, что мёртвые на такое не способны. Но Алвес о том не думал. Не думал ни о причинах, ни о следствии, просто шёл обратно или думал, что шёл обратно, потому что там, где должна была быть лестница, – лишь стена, а где пролом, удобный для спуска и подъёма, – пролом лишь ещё ниже. Голова кружилась, воздух вдруг показался очень пыльным, спёртым, забивающим горло и лёгкие.
Алвес обессилено опустился, тихо повторяя, что от удара по голове вполне мог начать бредить. Возможно, всё здесь лишь сон. Возможно, что-то с его памятью. Или его вторая личность продолжает дурить.
Со стоном Алвес врезал кулаком в большую дверь с красивым узором, что, конечно же, не поддалась. Трясясь, вгрызаясь пальцами в рельеф, прошипел пару крепких ругательств и обернулся, только чтобы столкнуться лицом с…
С маской.
Белоснежной, узорчатой, остроносой полумаской, что скрывает лишь верхнюю половину лица и сияет, словно посыпанная серебряной пудрой. Карнавальной, венецианской, глупой, но, может быть, даже красивой — признал бы Алвес, если бы хватило дыхания. Потому как маска была единственным материальным объектом среди всего, что Алвесу удалось разглядеть. Позади и вокруг клубился белый дым, вовсе не похожий на тот, что используется во время спецэффектов, чтобы скрыть лишнее или дать нужное впечатление. Дымка напоминала призрачный, гладкий плащ, белоснежный, плывущий в воздухе, подчиняясь законам неведомых ветров и несуществующих сквозняков.
Туман не доходил до пола. Между полом и туманом не было ничего вообще.
Туман парил в воздухе прекрасной мантией, струясь вокруг маски.
Маска смотрела Алвесу прямо в лицо.
Тихий вскрик покинул горло вопреки желанию и усилиям. На полноценный вопль привалившемуся к стене за спиной Алвесу не хватило лишь дыхания.
— Что ты…
Маска, не сводя пугающего безглазого взгляда, слегка наклонилась в бок, словно вопрошая. Или недоумевая. Отклонилась, заглядывая вверх.
Алвес отступил вбок. Осторожно, касаясь ладонями стены за спиной, будто перебирался по краю утёса, и одно неверное движение отправит в бездну.
— Это вообще…
Мало ли что Алвес собирался сказать и чему возмутиться? Главное, что маска вдруг взмыла под потолок, хищно расправляя полы плаща и вьющиеся вокруг ленты, что выглядели так же материально и грозно, как и сама маска. И Алвесу было плевать на то, как оно выглядит со стороны – он бросился прочь, напоследок попытавшись ударить неизвестное нечто.
Рука прошла сквозь шелковистое, невесомое, не причинив никакого вреда и, кажется, оставшись цела.
Чего не скажешь о психике Алвеса, кинувшегося прочь, не разбирая дороги, ни разу не свалившегося и не переломавшего себе кости лишь благодаря мистическому зрению или скрытой, не менее удивительной подсветке.
Он заставил себя остановиться, лишь упёршись в стену и со всей ответственностью понимая: придётся вернуться назад и избрать другой путь, если желает двигаться. Тупик оказался лаконичным и естественным – не обвал, каких здесь встречалось немало. Самый обычный конец коридора, пробегая по которому Алвес не открыл ни одну дверь.
Бежать по прямой всегда проще.
Никаких витающих существ или масок поблизости не наблюдалось. Но Алвес вообще не знал, где он может находиться после такой пробежки. Кажется, он бежал вперёд по большей части, что равно «по кругу», учитывая форму башни, и вниз.
В ту пору он заботился лишь о скорости передвижения, эффективности и старался избегать захламленных, подозрительно хрупких помещений.
Как такая опасная развалюха вообще может стоять посреди парка и быть едва ли не главной туристической достопримечательностью? Здесь всё…
Или оно лишь выглядит хрупким и заброшенным? Тогда работали профессионалы. А Алвес, пытающийся сдержать истерический хохот, чем-то накачан по самые уши. Или изначально больной на всю голову.
Губы дрожали, и в груди клокотало нарастающее нечто, распирающее грудную клетку, грозящее острыми краями вырваться сразу со всех сторон, разрывая тело, и картинка в воображении предстала столь яркая, ясная и подробная, что губы разжались, и хохот вырвался из-под контроля, снося остатки здравомыслия.
Он не пытался определить, куда перемещается и что будет делать, когда откроется причина происходящего. Алвес не был уверен, что доживёт до счастливого мгновения данного открытия. Он лишь хохотал и перемещался медленно, цепляясь за стены, щурясь во тьму, податливо раздвигающую перед ним края подрагивающего в слезах изображения.
Грудь болела уже от хохота, от недостатка воздуха, и все ушибы оказались незначительными, когда, из последних сил захватывая воздух, Алвес рухнул на пороге едва прикрытой комнатушки.
Со стола свешивалась бледная рука.
Может быть, это даже был не стол. Может быть, то, что лежало там, было жертвой, но очень ясно в сознании Алвеса проступило понимание, что у маски с туманным плащом не было рук, а именно её он и запомнил первой. Неестественно бледную и немного странную, будто игрушечную или одетую в перчатку.
Рука, свешивающаяся перед его лицом, выглядела настоящей. Хоть и тоже довольно бледной.
Алвес медленно приподнялся, приглядываясь к очертаниям хранящегося под простынёй тела. Его лицо было удивительно молодым, совсем ещё мальчишеским, тонкая ручка с рельефной мускулатурой безжизненно свисала из-под простыни, но ничего, кроме силуэта, рассмотреть не удавалось. Только факт отсутствия второй руки — проглядывался лишь совсем небольшой обрубок плеча и ничего кроме.
Но самое главное — это белоснежные ресницы и волосы.
Белоснежные!
Сказка приобретала всё более безумные очертания, неожиданно становясь так близка к истине, что, прокусив до крови ладонь, Алвес снова захохотал, не понимая, почему и что такого в этом юноше и ситуации, что по щекам текут слезы. Ни смеха, ни боли. Но рождённые всё от тех же чувств, взорвавшихся безумной феерией в груди и ударивших в голову до треска черепушки.
Он просто хохотал, плакал и сходил с ума, когда дверь пронзительно заскрипела, и талию вдруг обвила серебристая лента.
И Алвес совсем не удивился, когда руку перехватила чужая, белоснежная, голову накрыла тёмная пелена, и пол поплыл под ногами.
Рука, кстати, как он успел радостно заметить напоследок, оказалась левой!
Проснулся Алвес сам. Но уже от знакомого ощущения пронизывающего холода и неудобной лежанки под собой. Трава-то в парке ничуть не смягчала положения! Зато опять пропитала свежей сыростью шмотки ненавидящего этого португальца.
По крайней мере, сегодня его никто в таком состоянии не узрел.
Вокруг, расплываясь, пылали фонари, в отдалении слышался смех и пахло сладким, вызывая невольное слюнотечение и ворчание желудка.
Алвес осторожно поднялся, отмечая, как побито его тело после взрыва стены, с удивлением отмечая сидящего рядом Вайзли.
— Какого?
— Ты вышел не через главные ворота, но я отслеживал тебя, — тихо отозвался Вайзли, почему-то улыбаясь. — Разбудить не смог.
— А?..
— Что случилось в башне?
Алвес нервно оглянулся к темнеющей башне, что казалась так близка и далека одновременно, и выдохнул, не скрывая лихорадочного блеска пожелтевших глаз:
— Без понятия, но я должен туда вернуться!
========== Часть 4 ==========
Больше всего остаток следующего дня Алвеса раздражал тот факт, что Вайзли постоянно задавал глупые вопросы. О том, что случилось в башне. Помнит ли он что-то. Нормально ли себя чувствует. Не станет ли задавать вопросы о произошедшем, ведь давно следовало начать!
Алвес в который уже раз убедился в том, что правило, которым он жил раньше, было верно на сто процентов: нельзя пускать домой человека, которого знаешь меньше месяца. Вообще. За порог пускать нельзя. И плевать на вежливость и нормы приличия! Вайзли, сразу начавший вести себя как дома, а может, и хуже, полностью подтверждал целесообразность этих мер.
Алвес, на первых порах застрявший в горячей ванне, а затем рассматривавший в зеркале собственные глаза, слышал из-за двери и ругань, и ворчания, и причитания, и самые разные комментарии о том, как он живёт и как не надо бы жить. И что изменить. И куда, и как…
Профессиональная привычка, быть может?
— Банально, но во многом верно: мусор нужно убирать из головы и квартиры.
— В моей квартире нет мусора!
— Значит, отсюда он уже начал перебираться в голову, — Вайзли оставался непреклонен.
И Алвес ненавидел его всё больше и больше, притом чувствуя слабое, но очевидное сходство, родство духа.
— А ты, случаем, не псих тоже? — всё же сорвалось с языка Алвеса.
— Такое не бывает случайностью, — туманно отозвался седовласый парень, релаксируя на любимом диване хозяина. По его собственным словам, он набирался сил перед ответственным заданием, вторым походом в башню, потому как отвлекать внимание людей не так-то просто.
— Не в моём состоянии.
— А что с тобой не так?
— Давно уже всё так. Но чувство утраты осталось.
— Чего?
Вайзли горестно вздохнул.
— Брат говорит, ты ещё тогда был не в себе, Тики, и подставился. А после никогда не желал принимать правду. Брат говорил жуткие вещи об этом. Очень жуткие.
— У вас секта? — меланхолично поинтересовался Алвес, открывая холодильник и убеждаясь, что чудес не бывает. Почему он всегда забывает купить еду? Придётся тащиться куда-нибудь. А потом…. Он опять забудет купить пищу домой!
С досадой захлопнув дверь пустого холодильника, Алвес захватил лишь кубики льда из морозилки, желая пить что угодно, но очень холодное. Даже припомнил, как одна из его «попыток» пыталась научить искусству распития ледяного чая и постичь дзен, наверное.
Алвес всё ещё не понимал прикола, но сегодня оказался готов к обучению.
— У нас семья, и я уже говорил.
— И со мной случилась беда. А причём здесь твоя слабость?
— Со всеми нами случилась беда. Наш старший, первый брат проиграл.
С каждым новым объяснением Вайзли Алвес понимал всё меньше, меньше и меньше. А потому бросил пару кубиков в высокий стакан с обыкновенной водой, подумав, добавил сахара и отправился постигать искусство жизни без алкоголя.
Горькой жизни.
И он так и не купил сигарет!
К счастью, хоть о чём-то Вайзли вопросов не задавал, отчего складывалось страшное впечатление, будто хитрец, с которого всё и началось, точно знает ответ. Но, тем не менее, вслух он не спрашивал, зачем именно Алвес так стремился вернуться в башню. Но настоял на вечернем отправлении, справедливо замечая, что днём справиться с людьми ему сложнее, их больше.