— Чем?
— Ну, я не знаю. Карты?
— Я не люблю карты.
Аллен усмехнулся, выуживая из кармана штанов одну уже изрядно потрёпанную колоду.
— Говори так при Графе, я отлично знаю, что тебе плевать, как называется игра, ты не любишь её лишь в пику Тики!
— Твой словарный запас заметно увеличился. Благодаря тому же, кто дал тебе эту колоду?
Аллен с усмешкой пожал плечами, снимая перчатки и начиная тасовать карты. Он обожал их. Обожал до безумия по двум простым причинам: ему нравилось играть с Тики, и игра в карты помогала ему разработать пальцы левой руки. И сейчас он играл уже очень даже неплохо. Мухлевать было тяжеловато, но богатая фантазия позволяла придумать различные трюки по отвлечению игроков и хитрым манипуляциям с картами, подстёгивая к дальнейшему самосовершенствованию.
Он любил играть в карты и принимающая правила Роад тоже, чего бы она там не утверждала.
Школа показалась Аллену странной. Учителя строгие и, вроде бы, учёные, студенты в форме, с завистью поглядывающие на них двоих, изредка опускаясь до грубостей. И директор, у которого Аллен окончательно осознал: его семья не просто богата. Его семья богата, влиятельна и вселяет во многих страх при том, что играет благородные роли. Расшаркивающиеся учителя, шепот из-за спины, уважительное, даже подлизывающееся поведение выбивало из колеи сильнее, чем любое презрение.
С презрением и ненавистью как жить, Аллен знал. А что делать с новым отношением и предположить не мог. А вот Роад, казалось, в восторге от возможности безобразничать безнаказанно, как она и привыкла. Только за первую неделю экзаменов Аллен услышал о семи несчастных случаях. И один из них подстроил он сам в отместку за излишнюю грубость от одного из старших парней, что попробовал к нему прицепиться.
Как оказалось, устраивать подобное действительно было весело.
Вот только Аллен решил всё больше сосредоточиться на экзаменах и мыслях о том, кто этот пробудившийся Камелот. Однако, как оказалось, много знаний от него никто требовать не собирается, наводящие вопросы на устных опросах и нормальное отношение на письменных действительно вдохновляли.
Аллен был сосредоточен и почти расслаблен. До сих пор при переходе по коридорам школы или общежития он чувствовал себя напряжённо, потому что вокруг была толпа, но стоило из-за угла выскочить Роад, или ему самому очутиться в собственной выделенной ему комнате, как все страхи тут же исчезали.
А Роад по обыкновению начинала жаловаться на всех и каждого, ничуть не смущаясь присутствием тех самых лиц, на которых она и жаловалась.
Только вот сегодня, в вечер воскресенья, которое Аллен полностью просидел у себя, девчонка пришла слушать жалобы Аллена и смотреть за тем, какие фокусы Уолкер пытается сотворить со своими тремя колодами.
— Единственное, что меня на самом деле беспокоит, так это история, — отметил Аллен, в третий раз угадывая карту своей сестры и довольно перемешивая колоду. Теперь он собирался попробовать управиться с фокусом в перчатках или хотя бы одной перчатке, которую редко снимал, несмотря на то, что Семья была в курсе. У него была стойкая внутренняя ассоциация: пока рука в перчатке, она как меч в ножнах – никого не ранит и ничего не разрушит. Подобные мысли были очень наивными, а Нои давно сумели убедить его в том, что до творимых им разрушений им наплевать. Главное, чтобы самому Аллену ничего не мешало, а так пусть творит, что пожелает он или его чистая сила.
— Я хорошо разбираюсь в истории. — Роад валялась на полу, на боку, складывая бумажного голубя. Но получалось уже в десятый раз нечто невообразимое то с двумя головами, то с хвостом как у дракона, то с шестью крыльями, то с парусами. — Лучше всех учителей и историков мира. Разве что… кое-кто, может быть, круче меня. Вот только многие мои знания доказать невозможно. Официальная наука говорит одно, я говорю другое. Наука полагает, будто я юная необразованная шутница.
— Юной я бы тебя не назвал.
— Это всё дурное влияние Тики.
Аллен уже привык, что любые его не понравившиеся другим действия объясняются влиянием Тики. Наверное, для этого их вообще друг с другом и познакомили, чтобы всегда и во всём виноват был именно он. Единственный Ной, который предпочитал быть человеком. Независимым хоть немного человеком.
— Не думаю, что виноват только он, ты сама не желала раскрывать мне истинный возраст.
— Продолжишь в таком духе — не помогу с историей.
— Так ты же не знаешь официальную версию из учебников. Я иногда забываю, кто вы такие, но не тогда, когда меня тыкают в этот факт носом.
— Аллен, только ответь честно, — Роад выглядела неуверенной, — ты боишься нас?
— Это именно то, о чём ты так и не решилась спросить в поезде? — не моргнув и глазом уточнил мальчик, понимая, что это тот разговор, который девочка откладывает не первый день.
— Ты не слишком ли умён для своих лет?
— Извини, Роад, это будет не очень мило, но это ты немного… хм, глуповатую играешь для своего настоящего. А я просто не глуп. И касаемо вопроса я отвечу на него вопросом, но зато… этим, который не требует на себя ответа: а вас можно не бояться?
Аллен быстро поднимался по длинной и странной лестнице, зависшей в полной темноте. Правда, его это не удивляло. Он понял, что это сон уже некоторое время назад, когда в чьём-то доме пытался со своими «друзьями», в которых не было ничего от реальных людей, ловить бобров.
Зачем их ловить и что это за бобры такие фиолетовые и мордастые, Аллен, собственно, уже и не думал.
Он забирался вверх по белым аккуратным ступеням, провисшим в темноте и сворачивающим то в одну, то в другую сторону. Больше всего он сейчас боялся упасть, потому что такие падения с лестниц встречались в его снах довольно часто. И, если уж во сне возникала лестница, без разницы, понимал ли Уолкер, что это сон, или нет, но в итоге он падал. Иногда даже прыгал специально, чтобы проснуться.
Но никогда не мог вырваться в другое место. Лестница — конец сна. Вопрос в том, сколько он успеет пропрыгать по ступеням до тех пор, пока не рухнет от какой-то глупости. Падать было неприятно. Падать не хотелось.
Но Аллен знал, что от него ничего не зависит. Знал и продолжал взбираться вверх, понимая, — полёт вниз становится всё более и более опасным и страшным. Хотя он и будет длиться лишь до тех пор, пока мальчик не проснётся.
Но всё же…
Белоснежная дверь была совсем не тем, чего он ожидал. Но Аллен толкнул её вперёд, шагая в широкий странный коридор, стены, пол и потолок которого представляли из себя одно сплошное зеркало.
Если бы это была реальность, зеркало бы точно треснуло от его бодрого шага, но во сне Аллен спешил вперёд, понимая, что зеркала не единственная аномалия в этом коридоре.
Он слышал музыку. Он слышал музыку, которую кто-то играл на пианино. Или, быть может, музыку играли пластинки, не важно, в общем-то. Но музыка была, и был коридор, и были зеркала, которые лишь вначале отражали Аллена и друг друга. С продвижением вперёд, к самому источнику музыки, Аллен понимал, что зеркала перестают быть зеркалами. Они больше ничего не отражали, становясь похожими на стекло, которое отделяет пять разных коридоров друг от друга. Но если Аллен был окружён стеклом, то за ними было видно и серые неинтересные стены, и смазанные пятна картин, небольшие столики.
Это был очень странный коридор — считал Аллен. А потом увидел за одним из стёкол пианино, источник этой чудесной музыки, которая, вроде бы, и была, но уловить её и описать мальчик не мог. И за пианино сидел и играл… тень. Тёмный, немного смазанный человеческий силуэт, если быть более точным. Аллен даже мог угадать очертания приталенного костюма на этом молодом человеке и слегка взъерошенные волосы у правого уха, там, где пряди выбились из короткого хвоста.
Склонив голову на бок, любопытный мальчишка шагнул ближе к стеклу, и тёмный юноша замер. Опустившаяся тишина была совсем не тем, чего желал Аллен, и он тут же попятился обратно.
— Извините, я не хотел мешать вам играть. То есть, продолжайте дальше! — он улыбнулся, зная, что улыбка это то, что может загладить любую его вину.
Но тёмный юноша уже не был заинтересован в инструменте или музыке. Он рассматривал Аллена, и подросток даже видел его светлые глаза, что впились в него с такой жадностью.
— Подойди ко мне, Аллен, — позвал этот юноша. — Ты ведь Аллен, я прав?
Аллен не мог видеть, но видел, что юноша улыбался. Но во сне и не такое бывает.
— Я Аллен. Вроде бы.
— Подойди ко мне. Я хочу посмотреть на тебя, Аллен. Как ты…. Как ты живёшь? Ты счастлив, Аллен? И чего ты боишься? Аллен, подойди, пожалуйста.
Юноша присел на колени, вытягивая обе руки, будто желая объятий. Но их двоих разделяло это стекло, и Аллен сделал лишь два шага вперёд – ровно полпути.
— Я рад… — тихо проговорил юноша, чего-то явно недоговаривая.
— А ты кто? — спросил Аллен, остановившись и вскинув голову.
Но юноша будто и не слышал никакого вопроса, продолжая разглядывать Аллена, и тот решил спросить кое-что другое. Может быть, его всего лишь игнорируют, показывая, насколько нежелательным был тот вопрос.
— Это пианино…. Это… я не хотел мешать и прерывать занятие.
— Ах, это не столь важно, ты мне совсем не помешал! — парень махнул рукой, поднимаясь на ноги и упирая руки в бока. — Я всего лишь играю тут. Тебе понравилась эта песня?
— Песня? Но я слышал только музыку. Ты действительно пел? Или оно только называется так? — удивлённо ответил Аллен, забрасывая собеседника новой партией опросов. Он мыслил подозрительно ясно для сна. Даже для осознанного сна. — Но мне понравилось. Ты можешь снова мне спеть, а?
— Конечно! Ты просто стоял слишком далеко, чтобы услышать меня! — Парень рассмеялся, нагибаясь к полу и подбирая оттуда разбросанные листочки с нотами. Ещё пару минут назад их там не было, или их не было видно. А теперь весь пол был в этих страницах, и ноты были странными. Очень странными и знакомыми. Они были на языке, которому его обучал Мана. Это было что-то вроде забавной игры, которую юный Уолкер обожал.
Тёмный юноша в это время уже вернулся к инструменту и снова задумался.
— Аллен?
— Да?
— Ты тоже можешь играть эту песню.
— Я не умею.
Юноша снова рассмеялся. Казалось, он был сейчас в превосходном настроении, и глупые вопросы мальчика лишь прибавляли ему удовольствия.
— Это не сложно, Аллен, — пальцы на пробу коснулись клавиш, — Ты всего лишь должен послушать эту песню, послушать мелодию и запомнить. Ты ведь запомнишь, так?
— Наверное, — Аллен неуверенно пожал плечами.
— Тогда ты сможешь играть её.
— Вот так просто? Научусь играть?
— Зачем усложнять простое?
Аллен рассмеялся. Этот парень и этот сон ему нравились. Очень нравились.
— Хорошо. Я только рад слушать, а уж если сам научусь…
— Если вдруг ты попадёшь в беду, — медленно проигрывая начало этой песни, протянул юноша, — Ты обязательно наиграй эту мелодию со мной?
— А ты будешь со мной, когда я попаду в беду? И у меня будет пианино?
— Оно будет у меня. И мы будем играть вместе. Хорошо, Аллен? Если ты вдруг попадёшь в беду, обязательно воспользуйся этим.
— Ладно. Я жду твоей песни. У тебя красивый голос, — покраснев, признал мальчик, и тёмный юноша снова рассмеялся.
— Спасибо, Аллен. А сейчас….
Юноша кашлянул, музыка на мгновение сбилась с ритма, но в следующий миг её дополнил уже вырвавшийся на свободу, отражающийся от стен вместе со звуковыми волнами мелодии голос, напевающий колыбельную.
Это была самая прекрасная колыбельная из всех, которые Аллен когда-либо слышал.
П/А. В Экзорцисте Аллен не поседел и шрамом не обзавёлся. Все помнят? Я тоже, но могу тупануть и по привычке вставить седые волосы где-нибудь. Если вдруг заметите, что я опечаталась, а бета пропустила… Пинайте меня, не стесняясь. Такие моменты реально сложно заметить, а держать в голове всё время слишком трудно))
ЗЫ. Надеюсь, никого не смутил прыжок на полгода? Там ещё прыжки будут….
====== Глава 8. Мир слишком тесен. ======
Последний экзамен у Аллена оказался именно историей. И ему было очень сложно на нём сосредоточиться после рассказанных на ночь истории о Ливии и о том, как Роад там в свое время веселилась. Она отлично всё помнила да ещё и теперь собиралась забить голову Уолкера этой бесполезной информацией. По крайней мере, именно так мальчик сказал вечером накануне, пинками прогоняя девочку из своей комнаты.
Девочка, оказавшись снаружи, надулась, постояла у двери немного, уже не шокируя мимо проходящих фактом своего появления на исконно мужской половине, а затем потопала к себе, полная надежд встретить хоть одного обладателя конфет, без которых она сидела уже три дня.
Граф совершенно не подумал о её снабжении любимыми сладостями, но зато требует результата, возлагает ответственность и ведёт себя, как свинья!
Мало того, он до сих пор за эти недели ни разу не проверил, как у них дела. Было всего два звонка. А мог бы навестить их сам или прислать кого-то. Пусть даже и некого, не Скина же или Тики, которого здесь и на порог в его человеческом обличии не пустят! Но сейчас, когда пришло время отбытия, когда они с Алленом были такими молодцами, он, кажется, и не собирался появляться здесь и забрать их домой. Прислал хотя бы Шерила Камелота – только пробудившийся Алчность. Конечно, у этого Ноя сейчас было очень много дел и проблем. Он был политиком, известным политиком и влиятельной фигурой, которая теперь могла обрести ещё больше влияния.
Но Граф мог забрать их сам! Лишь одна вещь могла искупить его вину: запланированный им сюрприз!
Покрутившись на каблуках, Роад помчалась обратно, бойко затарабанив в комнату Аллена. Из-за двери донеслось только невнятное мычание.
— Аллен, ну впусти меня, мне правда скучно!
— А мне правда очень весело со всеми этими историческими дребеденями вокруг меня!
— Аллен! — Роад была из тех личностей, которым для веселья или отвлечения жизненно необходим был хоть какой-то компаньон. Но Аллен, как назло, и не думал отвлекаться. — Аллен, я ведь не уйду! Ну, пусти, я правда не буду тебе мешать! Вообще не буду, посижу тихо-тихо в сторонке и….
Дверь резко открылась, едва не треснув девочку по лбу, но затем прямо в лицо ей ударило пакетом с конфетами. Изумлённая Роад проводила взглядом вновь захлопнувшуюся дверь, разминая пакет в руках и думая о том, сколько времени Аллен должен был хранить эту заначку именно для неё. В том, что это для неё, Роад даже и не сомневалась. Отдавая должное сообразительности Аллена, она распечатала пакет, срывая зубами обёртку с первого леденца, и поспешила прочь.
На эти сутки от Аллена она, конечно, отстанет, но…
После экзаменов они оставались ещё на пару дней в школе для чего-то непонятного и скрытого от глаз и только после этого должны были возвратиться домой.
Не удивительно, что эти два дня Аллен решил провести у себя в комнате.
Роад действительно беспокоила эта его замкнутость и нежелание идти на контакт. Всё же он был ребёнком довольно активным и любопытным, было странно понимать, что Аллен предпочтёт сидеть с сотней стен поместья, пренебрегая огромным миром снаружи. И сама Мечта никак не могла посодействовать его раскрытию, ей обычно хватало её мечты и некоторых членов Семьи в компании, чтобы прожить не одну, а десятки жизней.
Может быть, самый большой толк был бы от Тики Микка, конечно… Тики Микка, — во рту, несмотря на сладость леденца, становилось кисло при одном только воспоминании об этом странном Ное. Роад его любила, но не считала хорошей компанией для Аллена. Не сейчас, по крайней мере. С Тики рядом маленький Уолкер почти наверняка отдалится от Семьи, пока не привязался к ней достаточно крепко, и единственной оставшейся связью будет ненадёжный Удовольствие Ноя.
Когда она сама так успела привязаться к мальчику?
Леденец хрустнул от слишком сильного нажатия зубов, а ответа на эти вопросы пока не предвиделось. По крайней мере, по мнению Роад.