Сидящая рядом девочка подалась всем телом в его сторону, тоже рассматривая картинку. Сэй подошла ближе, заинтересовавшись изображением какого-то странного животного, имеющего сходство с лошадью, но гораздо более устрашающего и изображенного рядом с водой.
— Агишки, — прочитал Хеймитч название главы. — Властный водяной конь.
Девочка задумчиво покусала нижнюю губу и вся превратилась в слух.
На первых страницах чтец из алкоголика со стажем был неважный. Предложения, прозвучавшие особенно невнятно из-за проглоченных окончаний слов и неправильно расставленных пауз, девочка требовала повторить, тыкая пальцем в книгу. Не умея распознать ни одной буквы, она умудрялась следить за самим процессом чтения, и Хеймитч, смирившись с тем, что не сможет читать дальше из-за настойчивого пальца, закрывающего следующую строку, читал предложение повторно с большим старанием. Сэй могла бы рассмеяться, заметив, что ближе к середине третьей страницы мужчина читает, уже увлекшись текстом, и повторов Жози уже не требует, просто наслаждаясь окрепшим голосом чтеца. Сэй тоже следила за чтением, стоя у плиты и занимаясь своими делами. Шуметь при этом бывшая торговка старалась меньше. Ей было интересно узнать, как водяной конь увлекает в морские глубины поддавшихся очарованию скакуна путников. Неподходящее чтение для девочки, думала Сэй с тревогой, но почему-то процесса чтения не прерывала. Девочка жила с ней в Шлаке. Девочка видела и слышала, как заживо горят люди. А еще девочка сама выбрала эту книгу из нескольких десятков таких же книг. Быть может, это ничего и не значит. Быть может, это значит слишком многое. Сэй не знает, что ей делать в такой странной ситуации и поэтому не делает ничего.
Хеймитч дочитывает до конца главу и останавливается. Жози требовательно переворачивает страницы обратно, к началу главы, и долго рассматривает картинку, будто другими глазами видя изображенное на ней животное. Еще она сосредоточенно водит пальцем по пышной нарисованной гриве.
— Очень кровожадный конь, — соглашается с девочкой Эбернети, хотя точно не знает, какие мысли роятся в маленькой темноволосой головке.
Потом девочка отрывает от картинки свои глаза и смотрит на Хеймитча. Мужчина смущается, совсем как в тот раз, с растаявшей шоколадкой, хотя сейчас не пьян. Жози слезает со стула и тащит его обратно, на кухню.
— Ты заберешь книгу? — спрашивает бывший ментор с каким-то внутренним беспокойством.
Жози останавливается в дверях кухни и пристально смотрит на него. Что бы не означал ее всего лишь взгляд, Эбернети понимает его правильно. Он оставляет книгу на кресле, заложив между страниц закладку из салфетки, просто оказавшейся поблизости.
Сэй выглядывает из кухни и напоминает, что шторы в гостиной все-таки нужно снять. Ей не нравится задумчивый взгляд обычно пребывающего только в двух состояниях — хмельного беспамятства и затравленного ожидания очередной порции беспамятства — мужчины. Но этот же взгляд ей и нравится; это взгляд живого, а не гниющего в собственных воспоминаниях человека.
Секундой позже Хеймитч стряхивает эту внезапную задумчивость и с прежней вялостью идет выполнять просьбу Сэй.
Кажется, будто момент чего-то настоящего и нужного упущен. Но нет, это настоящее и нужное только начинается, потому что на следующий день, уже после завтрака, Жози хватает Хеймитча за рукав и тащит опять в гостиную, чтобы выслушать вторую главу. Хеймитч даже сам несет из кухни тяжелый стул, а Сэй дает маленькую подушку, чтобы девочке было удобнее сидеть.
Это времяпрепровождение быстро входит в привычку. Хеймитч уже не ждет настойчивой просьбы, чтобы устроиться в кресле. Салфетку в книге сменяет полоска яркой голубой ткани. День ото дня закладка перемещается все дальше и дальше по переплету книги. Сэй освобождает время для того, чтобы прослушать новую главу без суеты, с рукоделием, и ненавязчиво вводит в привычку совместную уборку стола после завтрака.
На шестой день, когда Хеймитч читает шестую главу про Ланнан Ши, волшебную возлюбленную, пьющую кровь молодых неженатых мужчин, Сэй замечает, что Китнисс, прежде никак не выдающая своего отношения к происходящему, уходя после завтрака, оставляет дверь в свою спальню приоткрытой. Женщина немного жалеет, что нареченная Сойкой-пересмешницей девушка не увидит, какой иллюстратор изображает эту жуткую Фейри. Жози, к примеру, очень внимательно после чтения рассматривает и длинные вьющиеся волосы, и выделенные темным губы.
— Рот должен быть красным, — соглашается с невысказанным мнением девочки Хеймитч, когда ее пальчик останавливается именно на губах. Девочка поднимает свой задумчивый взгляд и впервые подтверждает ход своих мыслей мелким кивком головы.
Ментор Голодных игр обменивается радостным взглядом с Сальной Сэй, впервые, должно быть, за все время их совместного сосуществования.
Ночью, укладывая Жози спать, Сэй впервые с ужасом думает о том, что завтра прибудет поезд с продовольствием из Капитолия и окрестных дистриктов. С этим поездом прибудет и спиртное. Хеймитч не будет больше читать вслух никаких книг. Подумав об этом, женщина, познавшая так много боли от человеческих пагубных привычек, только сильнее сжимает зубы. Ее внучка будет разочарована произошедшими переменами, но сумеет, наверное, пережить и эту напасть. После бомб и жизни под землей чужое пьянство — не такое уж и испытание.
Однако это становится испытанием, когда Хеймитч просто не появляется дома. Сэй и хотелось бы закрыть глаза на отсутствие приобретенного так внезапно и без обоюдного согласия соседа, однако сделать этого женщина не может. Даже Жози ведет себя беспокойно, бесцельно бродя по дому с зажатой книгой в руках.
— Он не придет, — зло говорит Китнисс своим хриплым, будто покрытым ржавчиной голосом. — Он слаб.
— Слишком много презрения — и от кого? — повинуясь внутреннему неуправляемому «я», парирует Сэй с напоказ явными ядовитыми нотами. — От тебя?
Девушка дергается, как от удара. Она пытается прожечь бывшую торговку взглядом, но сдаётся, отворачивается первой. Женщина, победившая в споре, которого не было, видит и поджатые губы, и стиснутые кулаки. Может, у нее получится хоть таким бесчеловечным способом вернуть Сойку к жизни, ведь назвать ее текущее существование жизнью сложно. Должно быть, пройдя через ад, Китнисс полностью утратила всякую цель существования и теперь просто дожидается смерти в своей комнате, заколоченная все равно что в склеп из собственного прошлого.
Хеймитч набирается смелости и появляется в доме только через три дня. Сэй уже спокойна: ей удалось прознать о месте его беспробудного пьянства и убедиться, что он, по крайней мере, жив и относительно здоров, чтобы о нем можно было перестать волноваться. Бывшего ментора, заискивающего, в грязной одежде, пахнущего совсем не розами президента Сноу, встречают недружелюбно. Даже Жози, проводившая бывшие часы чтения на прежнем месте с зажатой книгой в руках, не радует расфокусированный взгляд недавнего друга. Она не только не дает ему книгу, но и сама как можно быстрее скрывается в комнате, которую делит вместе с бабушкой.
— Ты виноват, — говорит Сэй холодно.
Он, впрочем, и без ее напоминания не забывал о своей вине.
— Это сложно, — заплетающимся языком отвечает мужчина, очень медленно двигаясь по коридору, используя для опоры стену.
— И, разумеется, глупо пытаться облегчить все это, — фыркает Сэй и больше не произносит ни слова.
На следующее утро Китнисс все-таки выходит на улицу, неуверенно, как зверь, долгое время томившийся в клетке. Она быстро возвращается назад, с ведром, полным ледяной воды, ногой распахивает дверь в комнату бывшего ментора и будит того самым бескровным способом, имеющимся в ее теперешнем арсенале.
Теперь Жози смотрит на нее с ожиданием, выслушивая все ругательства, на которые способен ни на что другое неспособный Хеймитч.
— Девочка ждет следующую главу, — говорит Китнисс с раздражением. — Хотя бы ее не подведи.
У Хеймитча затравленный взгляд. Жози впервые берет его за руку, мокрую и холодную после неожиданного душа. Сэй тяжело вздыхает. И этих соседей она несколькими днями назад считала лучшими соседями, которые у нее были.
Спасение Хеймитча вовсе не в ледяном душе, не в отсутствии спиртного. Спасение Хеймитча, да и не только Хеймитча, в чтении страшных книг вслух. Теперь, читая, он держит маленькую девочку за руку и морщится каждый раз, когда Китнисс демонстративно хлопает дверью.
— Когда-нибудь ты получишь ее прощение, — замечает Сэй, хотя ее мнение здесь точно никто не спрашивает.
Хеймитч бросает в ее сторону недобрый, но все еще трезвый взгляд. Сэй знает, как сильно ему хочется наплевать на все и сорваться. Сэй слышит порой, как он просыпается от кошмаров. Но путь, которого он держался практически всю свою жизнь, ведет только в один конец. И теперь у него есть те, кто не позволит ему на этот путь вернуться. По крайней мере, они сделают все, что в их силах, чтобы этого не произошло.
Китнисс по-прежнему не говорит ни слова. Даже когда Жози притаскивает с улицы едва живого рыжего кота, шипящего и вырывающегося из ее рук при виде сестры своей единственной хозяйки, она не произносит ни одного слова, только крепче сжимает кулаки и скрывается в своей комнате раньше обычного. Другая девочка — не Прим — тоже держит блудного кота крепко, но при этом бережно. Сэй не запрещает оставить кота, Китнисс помогает — молча — обработать его раны, хотя именно ее кот царапает до крови. Свои свежие раны бывшая огненная девушка тоже обрабатывает самостоятельно. И молча. А ночью будит всех своим истошным криком.
— Это никогда не закончится, — говорит Хеймитч, неуверенно останавливаясь у запертой двери.
— Будто ты помогаешь этому закончиться, — говорит Сэй и уводит внучку обратно в комнату, хотя та уже практически выспалась.
Хеймитч не помогает никому, даже самому себе, но продолжает читать вслух. В книге остается последняя глава, но Жози не торопится выбрать новую книгу для чтения. Атмосфера в доме, по мнению Сэй, становится невыносимой, будто все они обречены гнить заживо, потому что не сумели спасти или спастись.
В часы чтения Жози теперь гладит кота. Тот не дается, но уже не царапается в ответ на ласку. Кот терпеливо ждет, когда его приласкает та, настоящая хозяйка, как будто скоро настанет день, когда мертвые вернутся с того света.
Бывший ментор двенадцатого дистрикта медлит впервые за долгое время, приступая к чтению новой главы. Его мучают нехорошие предчувствия. В черно-белых нарисованных чертах красивого и отталкивающего одновременно лица он видит если не свой, то чей-то приговор.
— Банши, — произносит он медленно, как в первый раз.
Когда глава подходит к логическому завершению, Китнисс распахивает дверь — неожиданно и резко. Дверь даже бьется о стену с оглушительным звуком. Все, кроме Жози, вздрагивают. Сэй даже привстает со своего места, готовая броситься к чрезвычайно бледной хозяйке дома и подхватить ее, если вдруг та упадет в обморок.
Китнисс смеется со слезами на глазах.
— Голос, который предсказывал смерть, — неточно цитирует она одну из только что прочтенных Хеймитчем строк. — Я и есть Банши. Сколько людей погибло из-за моего голоса? Сколько?
Ей не дает покоя этот вопрос. Она выкрикивает его бесконечное число раз, даже когда Хеймитч ловит ее у стены, о которую она в кровь разбила собственные руки. Китнисс вырывается, лягается, одержимая какой-то сумасшедшей идеей. Она успокаивается только через полчаса, и долгое время после окончания истерики лежит в кровати, свернувшись в комочек, все еще всхлипывая при очередном вопросе.
Жози прячет книгу среди других книг и долго стоит в дверном проеме в комнату бывшего символа революции. Жози больше не попросит Хеймитча что-либо прочитать.
========== 3. ==========
Комментарий к 3.
За исправление ошибок в этой главе сердечно благодарю уважаемую бету Александрин Вэллэс!
Новости о новом подтверждении сумасшествия Китнисс Эвердин распространяются слишком быстро.
Эвердин — известная всему Панему личность, тем более, когда сходит с ума в очередной раз.
— Она считает себя банши, — говорит Джоанна Мейсон.
Язык ее заплетается после превышенной нормы алкоголя. Она щурится, пытаясь сфокусироваться на расплывающемся лице собеседника, а потом бросает это занятие как совершенно точно бессмысленное; она действительно слишком пьяна, чтобы понять выражение лица немногим более трезвого Гейла Хоторна.
Когда Джоанна пьяна, она полностью не контролирует громкость своего голоса. К разговору, совершенно точно задуманному как их личный с Хоторном разговор, присоединяются несанкционированные собеседники. Тоже пьяные. И, что самое удивительное, слышавшие всю историю Джоанны с самого начала.
— Кто такая эта банши? — спрашивает Энорабия. Еще живая. Привезенная как задокументированный груз в чертов второй дистрикт для устрашения и заключения гребанного мира с остатками старого режима.
Джоанна уверена, что старый режим — его жалкие остатки — рассосались бы сами собой и без присутствия этой зубастой профессионалки, но новое руководство все равно прислало Энорабию, присвоив ей непонятный статус: что-то среднее между пленницей и миротворцем, который сам вот-вот станет террористом.
Вопрос недоделанной союзницы ставит седьмую в неловкое положение.
К счастью — по нелепому стечению обстоятельств — для справки есть Бити.
— Мифология Ирландии, — говорит он, брезгливо осматривая шеренгу пустых бокалов. — Существо, которое своим криком предвещает смерть. — Затем гений местного разлива замечает (или придумывает) скептические взгляды и поясняет: — Ирландия — государство, стертое с лица земли природной катастрофой еще до образования Панема. Кажется, это было извержение вулкана, а сама Ирландия находилась на острове…
Его историческую справку об Ирландии по умолчанию считают излишней и игнорируют все присутствующие.
— Тогда Эвердин и правда банши, — подытоживает Энорабия и полностью теряет интерес к разговору.
Джоанна мучительно собирает остатки разума. Она здесь, во втором дистрикте. Без особых причин, просто потому, что не было сил оставаться в Капитолии, не было желания возвращаться на родину, как и не было причин ехать куда-либо еще. Она все еще не сдала чертов экзамен на профпригодность — уроды-военные раз за разом не были удовлетворены глубиной ее истерики после пыток дождем, которым сопровождался любой ее практический экзамен. Она все еще вынуждена лечиться у своего доктора, который теперь спит под ее монологи по телефону. И именно этот самый доктор рассказал ей невероятную глупость, которую придумала про саму себя Китнисс. Может, ее морфлингом перекачали? Или это последствия яда ос-убийц спустя столько времени дают знать о том, что мозг бывшей сойки-пересмешницы продолжает разлагаться?
Почему-то так просто представить Эвердин в виде этой самой банши. Нет, определенная логика в этой параллели есть. Но это логика извращенная и принадлежащая точно сломанному всякими голодными играми разуму. Джоанна с трудом понимает, что находится как в раз в кругу тех самых людей — сломанных, пусть и не только играми, а ебучей жизнью. Как Гейл Хоторн, например, которому повезло не попасть в жернова игр, но не повезло считаться кузеном Китнисс Эвердин, которой повезло попасть в жернова голодных игр, да еще в качестве добровольца.
Мозг Джоанны вот-вот взорвется от построения таких сложных логических заключений, поэтому Джоанна икает и смотрит на Хоторна, который сидит в прежней позе с прежним выражением лица.
Сказать по правде, он — единственная возможная причина того, что седьмая приехала именно в этот дистрикт. Мучить своим присутствием Китнисс было бесполезно: Китнисс сослали за убийство Койн на самые рога Панема, в родной двенадцатый дистрикт. Хеймитч, к которому Джоанна никогда не пылала добрыми чувствами, убрался вместе с ней. Мучить Пита было опасно для здоровья — все-таки он как был, так и остался странным капитолийским переродком, да еще остался в Капитолии, откуда Джоанна желала сбежать. Оставался только Гейл — последний, кто был хоть как-то интересен Джоанне, пусть и в качестве жертвы.