- Андрей, - обращаюсь к хозяину апартаментов, - тут от тебя делегация. Подскажи, кто это такие, как их зовут?
Он подошел, рассказал:
- Приблудные они, не знаю, как их зовут. Месяц у меня живут, кормлю пока. Наверное, так и останутся здесь. Боятся звука газонокосилки, у их хозяина не было косилок. Как начинаю кабель разматывать, так она этого в зубы и бежать в угол, где травы нет – к веранде.
- Котенок у нее один, или она остальных уже за веранду спрятала?
- Один.
Он ушел к гаражу, а я к кошке пригляделся, когда она легла тут же, у ступеньки, и малыш начал тыкаться в ее живот. Вокруг сосков – коричневая корка иссохшей кожи, лишь тот сосок здоровый, который нашел косолапый и около которого на ее животе причмокивает. Что-то мне Андрей не договаривает: или прошлый хозяин, или он сам слишком рано раздали котят. Или утопили их. Но не сразу после рождения, а тогда, когда соски уже «в деле» были, и их переполняло молоко. А потом, когда котят отняли, соски «перегорели».
Подошел к кошке, провел рукой по ее голове. Ну что, говорю ей, рассказывай, как дело было, кто тут у вас живодерил?
Она и рассказала. Жила у той самой хозяйки, что Андрей дурной называет. Хозяйку не выбирала, к какой принесли в младенчестве, у такой и жила. Это её первые роды, а где рожать? – по двору пес огромный носится. Проскочила в самый последний момент в комнату, увидела приоткрытую дверцу шкафа, на нижней полке лежали туфли с ботинками, а на второй снизу – тряпки. На них и родила. Откуда ей, кошке, было знать, что это не тряпки, а гробовой комплект – красная ткань, белая тюль, полотенца, ленты. Хозяйка обнаружила «родовую палату» не сразу: она в эту комнату редко заходила. Но заметила, что кошка похудела и постоянно внутрь дома просится. Проследила ее путь и всех нашла. Заругалась, заголосила, котят в черный мешок сунула, этот мешок в другой мешок, а потом в третий и понесла к мусорному баку на улице. Кошка за ней. Когда хозяйка отошла от бака, кошка на край бака заскочила и прыгнула на его дно – к мешку.
Из бака смогла мешок в зубах вытащить, а пленку разорвать, чтобы котят спасти – быстро не получилось. Тут сосед хозяйки открывал ворота, собираясь выехать на машине, увидел ее у мешка, писк услышал. Нож достал из машины, полоснул по мешку, новорожденные вывалились на асфальт, шевелился один из пяти. Она схватила в зубы его и в створку в воротах к нему во двор убежала. Потом и остальных перенесла, но те не выжили, хоть и вылизала она их от дорожной пыли дочиста.
Такую вот голую историческую правду мне кошка рассказала. Андрей свидетель, он подтвердит.
Какое после этого чтение, какие размышления о «страшной перемене» в душе князя Нехлюдова – героя литературного произведения со склада? Я про свои переживания по поводу утраты юношеских идеалов после рассказа кошки вообще не вспомнил. А о чем подумал? Вот о чем: в то утро, когда люди в штатском забежали в спальню Блюхера, его супруга, Глафира Лукинична, кормила грудью восьмимесячного сына Василия Константиновича. И сына у нее отняли на глазах отца, и увозили их в разных черных машинах: маршала отдельно, жену маршала отдельно и грудного ребенка – отдельно. И никто из них друг друга больше не увидел никогда.
Гудят и воют, гудят и воют – что это за звук? Только что была полная тишина, лишь кошка мурчала у моих ног с посапывающим котенком среди пегой шерсти. Что это за гул и вой?
Андрей включил газонокосилку. Ну, понеслась косьба. А почему, когда он перетаскивает кабель между деревьев яблонь и кустов лимона, когда его косилка выключена, звук воя продолжает раздаваться со всех сторон?
Глянул на часы – еще нет восьми утра, а на улице Инжирной уже приступили к работе. Косят все и всюду: два косаря идут вдоль стены резиденции. У одного в руках пила-сучкорез, второй машет мобильной версией газонокосилки. Косят за стеной на обширных «лугах» резиденции, косят в санаториях «Русь» и «Беларусь».
Вой у ручья – мама, не горюй!
Не горюй, кошарка, и не беги скрываться. Твой косолапый – у моей веранды. Здесь нет зеленого газона, да и пакетов черных тоже нет. А те «пакетники», что на колесах, правительственный транспорт, в который упаковывают первых лиц?
На те посмотрим завтра.
5.
Обитатели склонов Бочарова ручья рассказывают друг другу такую байку: однажды начальник прогуливался со своим «маршальским конем» - собакой Кони, и остановился около трудяг, срезающих траву на бывшем теннисном корте резиденции. Они выключили аппараты, чтобы жужжанием мотокосов не мешать начальнику обдумывать важные государственные задачи, ждут, какую начальник даст команду: уйти с глаз долой или продолжить работу.
Начальник не им, а собаке говорит: «Хороший запах, правда? Пойдем, не будем людям мешать, потом еще раз сюда вернемся». И в тот же день от управделами Кожина поступило распоряжение: запах сенокоса оставить, а косарей - убрать.
С тех пор траву в резиденции и вокруг неё «выдерживают» нетронутой до самого последнего момента. Вот станет ясно, когда приземлится в Сочи пассажир спецборта, тогда по траве все разом – вжик. Для запаха.
Как бы ни хороши и свежи были розы, а запах скошенной травы сильнее и для меня – приятней. Тут, у ручья, трава в апреле - у нас в Сибири такая поднимется стеной еще не скоро – к июлю. И вот тогда начнется сенокос. Не по команде и не в связи с прилетом гостя из столицы.
Помню в детстве, все мужики в поселке накануне сенокоса прислушивались, не раздаются ли со двора моего соседа пенсионера, поволжского немца Давыда Андреевича, звуки ударов молоточка по «литовке»: сначала глуховатый удар молоточка по краю лезвия косы и затем сразу ответное от лезвия из хорошо прокованной стали – дзинь. Звонко, далеко слышно.
Застучал молоточек, ага, надо готовить косы, мужики полезли под навес, где с прошлого лета хранится инструмент для заготовки сена. Но собираться в поле еще рано: мужики знают, что надо ждать второго сигнала – чуть слышного тарахтения крошечного «движка» на велосипеде Давыда Андреевича. У него был мотовелик, как мы называли это транспортное средство.
И только тогда, когда Давыд Андреевич, привязав к раме косу и грабли, прихватив рюкзачок с провизией, выезжал со двора и отправлялся в путь на свой надел в 17 километрах от поселка, мужики заскакивали на мотоциклы с люлькой, на «газоны» и «зилы», на всю технику, что имелась в поселке, и мчались в поле – они получили сигнал от старичка пенсионера, что впереди семь дней будет сухо, солнечно, и ни одна капля не упадет с неба.
Как Давыд Андреевич определял, что наступило время сенокоса, никто не знал тогда, полвека назад, никто не объяснит сейчас. Надо было просто делать, как он, и всегда будешь с душистым сеном на зиму, а не с гнильем, скошенным в ненастье.
Несколько слов о легендарной в крестьянской общине косе-литовке. Мало кто ими в поселке обладал, ценили их и оберегали, как берегут личное оружие воины профессионалы – старались в чужие руки никогда не давать. Мне удалось однажды взять литовку и ощутить ее чудодейственные способности. В бригаде косарей один мужик, ему было под шестьдесят лет, всё время шел на покосе сзади меня и покрикивал: «Шевели пятками, студент, а то отрежу». И никак я не мог оторваться от преследователя, как ни махал свой «штамповкой» - обычной косой, купленной в магазине.
Через пару часов гонки с преследователем, я остановился на прокосе, сделал шаг к мужику, без лишних слов взял из его рук косу-литовку, а ему сунул свою: на, говорю, теперь ты этой помаши. И вернулся на свой прокос. Как она легка, как летит в руках, как ровно ложится кошенина полукругом после каждого взмаха – остановится невозможно, она сама косит и тебя за собой ведет!
Дошел до края луга, где мой преследователь? А он пыхтит и выбился из сил, отстал метров на двадцать, оттуда кричит: «Студент, верни литовку, твоей корягой только по камышам в болоте пиздячить, а не траву косить».
Литовку кузнецы ковали из литых заготовок, и делали самые лучшие из них в городе Вильно, поэтому, наверное, и прозвали такие косы литовками. А металл для них плавили в этом городе на заводе, основанном мастерами из Золингена – тогдашней столицы европейского холодного оружия. Возможно, еще царь Петр наслышан был о качестве их металла, но пригласил потомственных немецких металлургов в Россию его последователь – император Александр Первый.
В 1815 году больше сотни «военспецов» из Пруссии прибыли на Урал и в городке Златоуст на местном «казенном» заводе наладили литьё высококачественного оружейного металла. Почти одновременно с ними, в 1816 году, в Златоуст из Петербурга приехал на завод российский ученый металлург Павел Аносов. Он не только постиг секреты зарубежной технологии, но и продвинул её далеко вперед, наладив массовое производство русского булата непревзойденного качества. А заводской художник и мастер гравировки Иван Бушуев научился украшать клинки чеканкой, позолотой и «небесной эмалью» невиданной красоты.
В знак благодарности за науку российский император подарил немецкому императору рыцарский меч, выкованный из «аносовской» стали и «облагороженный» уральским Иваном. Этот меч сразил немецкого императора наповал.
Шучу.
Его поразило, что по своим боевым характеристикам клинок меча оказался более упругий и прочный, чем у лучших образцов из Золингена, о чем ему доложили сами немецкие оружейники.
Передовые технологии, наука, работящие руки и опыт мастеров – вот «золотой ключик» успеха любого дела в любой стране. Все надежды на спасительную особую духовность и возгласы о пятках, что у любого отрежем на ходу – то песенки кота Базилио, разительно отличающиеся по содержанию от исторической логики последовательности перемен.
Усидеть на лавке, когда вокруг начались масштабные приготовления к встрече начальника ручья, совершенно невозможно. Хочется видеть, как важное событие меняет привычный ход жизни, что делают и как себя ведут те, кто принимает в этом событие непосредственное участие. Одним словом, стать соучастником церемониального процесса.
- Книгу с собой не бери, но очки не забудь, - советую супруге, заметив, что она уже укладывает свой прогулочный рюкзачок.
- А плащ брать?
- Какой плащ, посмотри, как греет солнце, сегодня будет первый южный жаркий день.
- Тогда, может, купальник с собой взять?
- Какой купальник, вода в море холоднее, чем у нас в колодце на даче.
Андрей сворачивал кабель газонокосилки в кольца и был неподалеку.
- Куда сегодня запланировали поехать? – спрашивает у меня.
- По окрестностям прогуляемся и пляж ближайший посетим. Сегодня – мы пешком.
- Я тоже сегодня без машины, - он посмотрел в сторону своей парковочной площадки во дворе у дома за прудом под пальмами.
- Сломалась?
- Она мне сегодня не понадобится.
Заканчиваем диалог, открываем калитку в воротах с бронзовыми цветочками на металлических листах, а вместо стены резиденции и улицы Инжирной видим бок автомобиля с мигалкой и синей полосой на борту. И двух полицейских в форме.
- Мы вам мешаем? – спрашивает полицейский, разглядывая наши удивленные лица.
- Нам бы выйти, - говорю ему.
- Здесь живете? – он смотрит то на меня, то на мою супругу.
- Здесь, - отвечаю. И добавляю для фактической точности ответа: - уже неделю.
Полицейский юркнул в служебную машину, завел её и отъехал на пару метров. Мы вышли из ворот, машина вернулась на то место, где стояла.
Глядим, в глубине переулка еще одна полицейская машина, но стоит она поперек дорожного полотна – движение перекрыто. Те машины, что местные жители парковали около своих домов – исчезли. Наверное, во дворы закатили или припарковали на других улицах в целях безопасности.
У ворот резиденции наблюдается суета: одна за другой подъезжают автомобили представительского класса, их пассажиры, без признаков вальяжности в жестах и позах, энергично открывают двери и торопливо шагают к проходной. Большие черные автомобили быстро разворачиваются и тут же уезжают. Генералы собираются на планерку – определил я суть «рабочего момента».
Сделали с супругой несколько шагов вверх по склону и тут же остановились - глазам своим не верим. Еще вчера напротив проходной мы видели небольшой участок земли, метров семь длиной и четыре шириной. На этом клочке не было зеленого газона: на разворошенной земле лежали засохшие кривые стебли, как на огуречной гряде в дни поздней осени или ранней весны. Я несколько дней гадал: неужели охранникам разрешили тут огородик организовать? Но сегодня «грядка» неожиданно превратилась в мозаичное панно из выкрашенной в разные цвета древесной стружки. Когда успели? До третьих петухов изловчились «ковер» расстелить.
Проходим здания «гпту» - так я сам для себя назвал корпуса, напомнившие мне внешний вид профессионального училища нефтяников в поселке Винзили под Тюменью: всё новенькое, всё покрашено, бордюры побелены, дорожки подметены. И летом – никого вокруг, потому что каникулы.
Тут, на улице Инжирной в ее сегменте внизу у ручья, тоже есть такие корпуса, и когда мы проходили ежедневно мимо них, там тоже было как на летних каникулах – никого. А сегодня на всех лавочках сидят парни, но не хлипкие «пэтэушники», а такие здоровенные молодцы лет тридцати. Некоторые из них в пятнистых шароварах и шлепанцах на босу ногу. А рядом поджарые дяди в строгих пиджаках, которые оживленно беседуют с «пятнистыми», и слышен дружный смех – они из одной команды.
Перед лавочками останавливается автобус, из него выходит новая группа «учащихся» - суровые мужчины, всем около сорока лет, одеты «по гражданке», у каждого огромный длинный мешок с ручкой. Это не сумка, не баул, не чехол для хоккейной формы. Это что-то тяжелое, потому что мускулы на руках мужиков сильно напряглись, когда они взяли свои мешки и цепочкой направились ко входу в здание «гпту».
- Здравствуйте, - говорю мужикам с мешками, когда они стали пересекать пешеходную дорожку. Пара мужиков кивнула мне в ответ, но ни один ничего не сказал. Суровые ребята.
Продолжаем с супругой движение вверх по холму и замечаем, что «окрестности» приобрели прозрачность: кусты прорежены, трава уложена, и дерновину можно разглядеть под каждым деревом. А между деревьями на «сене» рассредоточились полицейские: один, через несколько шагов – второй, чуть дальше – сразу трое. У того, что ближе к дороге – парадная белая рубашка, у тех, что за кустами – форма будничная.
Везде, где могут появиться люди из окрестных коттеджей и жилых высоток – выставлены полицейские. А там, где к дороге примыкают выезды из дворов – полицейские машины.
Кордоны, патрули, наблюдатели в «секретах», в общем, Андрей был прав: не заметить усиление охраны невозможно. Особенно, когда видишь рядом с дорогой полицейского в юбке и на каблучках – девушек из различных подразделений МВД, которые играют роль караула, приятного для глаз.
Но нам никто не мешает идти по узенькой пешеходной тропе, никто не останавливает и не приказывает показать аусвайс и вывернуть карманы. Жизнь окрестная как бы катится своим чередом, но с некоторыми заметными отклонениями от нормы.
Стоит жилой дом, на детской площадке мамы с колясками. Среди колясок – вооруженный полицейский. Стоит другой дом, около теплового узла сантехник раскапывает вручную трубу небольшого диаметра, выходящую из земли. Грунт каменистый, поэтому он иногда берет в руки миниатюрный отбойный молоток. Тра-та-та – раздается звук из его окопчика. Натурально, как пулеметное гнездо в минуту боя.
Но на бруствере сантехнического окопа стоит полицейский. Слышу, как он приказывает сантехнику: «Отдыхай!». Тот кладет отбойник и садится на край окопа. Через несколько секунд по дороге проезжает черный автомобиль в сопровождении машины ГБДД. После этого полицейский дает знак сантехнику: можешь продолжать. Слышим за спиной: тра-та-та, тра-та-та. Вдруг звук «стрельбы» опять стихает. Оборачиваюсь, чтобы подтвердить моё предположение о причинах прекращения работы: точно, сантехник сидит, отдыхает, а по дороге вновь шуршат «копыта» какого-то важного чина и его сопровождения.
Я почему слово копыта вспомнил, потому что маршал Ворошилов, первый хозяин резиденции, привозил сюда своего коня и прогуливался вдоль забора верхом в седле. Правда, «коней» сопровождения он не брал – во времена, когда народу объявили, что повсюду скрываются враги, наймиты и шпионы, маршал лишь поправлял усы и за свою жизнь не беспокоился. Да и других красных маршалов «ушатали» не вражеские снайперы и подрывники, а служба госохраны – чекисты из тогдашнего НКВД. И Блюхера семь раз допрашивал не резидент забугорной разведки, а заместитель Ежова – Берия.