Последние слова дядя тонули в тишине, затопившей мозг Алексея.
"Совершилось!" - повторял про себя Алёша. - "Дело совершено!"
Тот, кто убивал, убит сам. Смерть наказуема смертью. Кровь отца отомщена.
А кровь Рустама?
Чем за неё будет наказан сам Темников?
Это убийство наказуемо жизнью.
Жить без света, без семьи, без любви, без родины, без жизни - вот удел Алексея теперь.
И это тоже - совершилось.
И это тоже надо принять, как принимают смерть.
* * *
Надо было срочно бежать из города. Дело слишком серьёзно: вызов брошен двум могущественным структурам, - власти и мафии, и ещё неизвестно, какая из них опаснее и какая нанесёт удар первой.
Но Алексею было необходимо перед отъездом встретиться с последним человеком, с которым он мог ещё говорить искренне, - с матерью.
Тайком как от мафии, так и от дяди, окольными маршрутами он пробрался к материнскому дому. Мама встретила его молчанием, - она словно не поняла, что за человек, небритый, растрёпанный, огрубевший душой и телом, стоит перед ней. Она сидела на кровати, то сминая, то расправляя покрывало, чтобы хоть как-то занять слабеющий ум.
"Я знаю, что ты не поймёшь меня, - шептал ей Темников. - Но только ты можешь меня простить. Некоторые люди предлагали мне своё прощение, некоторые - кричали, что я недостоин милости. Но все они были самозванцами. Я не просил у них прощения. Я попрошу его только у того, кто может мне его дать - простить меня просто так, а не требовать, чтобы я сначала встал перед ним на колени.
И я иду к тебе, и прошу прощения у тебя, перед которой - единственной - не виновен... Я знаю, что, когда весь наш город, вся Сибирь, вся Россия, весь мир будут рушиться, распадаться, погибать под обломками старых, заржавленных истин, только одно уцелеет, только одно сохранит свою ценность и силу - твоё молчание, покорное, безропотное молчание женщины, потерявшей всё и всё благословившей...Перед этим молчанием я склоняю голову...
Слышишь ли ты меня?
И что ты мне сможешь ответить?..."
"Да, - ответила мать, - да", - и продолжила руками складывать кисти от покрывала на постели в один ряд - "для порядка".
* * *
Что можно сказать дальше? Что добавить ещё к этому тяжёлому и горькому рассказу?
Через несколько дней, серым октябрьским утром, Алексей стоял на границе с Казахстаном. Он уходил - навсегда. Что его ждало, что он оставлял на родине, - знал один Темников, и больше никому он не смел сообщить об этом. Незримая стена встала между ним и старым миром.
Дядя провожал Алексея в дорогу. "Я сделал для тебя всё, что мог, - сказал юноше Клавдий Григорьевич. - У тебя есть солидная сумма казахских денег, паспорт и всё остальное, чтобы выжить на первых порах. Ты знаешь, к кому идти, у кого просить помощи. А меня - забудь. Я останусь здесь, чтобы бороться дальше. Я тебе больше не нужен. Считай, что меня - нет".
"А его не было и раньше", - подумал Темников. Всё произошедшее, - кровь, безумие, убийства, самоубийства и любовь, ставшая первой и, вероятно, последней, - мелькало в памяти, как сновидения, как долгий кошмарный сон, от которого надо было проснуться.
Жизнь кончалась.
Да здравствует новая жизнь!
Алексей пожал руку дяде и зашагал по серой, никем не контролируемой степи. Неподалеку текла такая же серая пересыхающая речонка без названия. Алексей нащупал за пазухой свёрнутые квадратиком листы бумаги, - это была символистская поэма, которую он писал с дядей. Её Алексей носил с собой все эти страшные дни, как символ веры.
- Зачем мне это теперь?
Алексей выбросил поэму в речку. Листки уплыли по реке, как кораблики, и чернила на них постепенно расползлись в неясные иероглифы. "Так же расползётся и моя судьба,- подумал Алеша. - Какая вода в реке стала холодная... Скоро настанет зима..."
Мысли о приближении зимы, суровой и длинной, заняли собой все существо раба Божия Алексея Темникова.
Больше думать было не о чем.
Песнь благодарения
(отрывок из поэмы Алексея Темникова "За последним рубежом")
Довольно песен о боли и страдании, довольно бунта и мятежных слов! Новую песнь - песнь благодарения - начинаю я отныне. Пусть всё , что я испытал в своей жизни, получит от меня дар благодарных звуков.
И я запеваю песню, исполнять которую должен не устами, а всем существом, всей жизнью своею:
- Благодарю тебя, Жизнь, за дары и наказания твои. Да благословенна будет твоя тяжесть, воспитывающая во мне силу, и лё гкость твоя, дающая мне возможность любить.
Жизнь, ты - яд и противоядие, болезнь и исцеление, грех и покаяние; в тебе - всё . Но в этом - проклятие твоё , тот первородный грех, за который страдают все живые. Ибо ты борешься против самой себя, подавляя то, что сама же создала.
Ты растишь цветы и заставляешь их вянуть, ты питаешь детей - и ведё шь их к старости; воистину, ты лечишь от одной болезни, порождая другие. И за это я люблю тебя ненавидящей любовью, ибо не могу я относиться иначе к тебе: ты, Жизнь, - это верё вка, привязавшая меня к миру настолько прочно, что я на при вязи стал свободен и обрё л свободу в неволе твоей. За это - Аллилуйя жизни!
- Благодарю тебя, Совесть. Я сдался тебе в плен, чтобы не сдаться людям; я доверился тебе. Ты имеешь право грызть и терзать меня, ибо я для тебя - только кусок грубого камня, из которого ты высекаешь человека.
Совесть, ты, терзая меня, сама страдаешь больше меня; и страдание это дает душе урок. Обидчик всегда слабее обиженного, и палач всегда сла бее жертвы. Поэтому удар, нанесё нный любому человеку, есть удар по мне. Ты, совесть, расширяешь пределы моего бытия, заставляешь меня страдать со всем, что живёт, и я проникаю сквозь тё мные сферы жизни к свету со-бытия.
Совесть, ты подобна зверю, приручаемому человеком. Ты опасна и грозна, и трудно приручить тебя; но, если ты будешь приручена мною, то навсегда окажешься неспособной к жизни на воле. И только в процессе дрессировки совести становится мне ясно, что не я - тебя, а ты - меня приручаешь, Совесть, и за это - Аллилуйя совести!
- Благодарю тебя, вдохновение. Ты позволяешь мне творить. Творчество - это рождение человека. Когда я творю, я рождаю себя сам. Человек в процессе творчества переживает одновременно муки рождающей матери и рождающегося ребенка (которые, кстати, гораздо страшнее - я помню это).
Каждый день из бесформенной безобразной массы выковывать себя, быть утробой, плодом и врачом одновременно - вот что такое творчество.
Как это представить себе? Как понять это с точки зрения человеческого разума? Не знаю... Но материнская ласка и забота врача здесь исключены, и процесс родов души, родовых схваток мысли длится всю жизнь.
И за ежедневные муки рождения, за ежечасные прозрения и заблуждения, за ежесекундные прикосновения к новой жизни - Аллилуйя вдохновению!
- Благодарю тебя, Смерть. Сейчас, на пике своей жизни, на вершине души своей, на холме, возвышающемся над равниною времени, - я хочу говорить с тобою, Смерть. Я не боюсь тебя, ибо знаю, что не я - тебя, а ты - меня должна бояться.
Ты беднее меня, Смерть, и несчастнее, ибо жизнь твоя, абсурдная жизнь смерти , длится только один миг - миг моего умирания.
Пока я живу, я каждый миг побежд аю тебя; когда я умру, ты обретё шь одно мгновение полного торжества надо мною, но против этого одного мига я выставлю мириады мгновений своей жизни, полных чувства, мысли, любви, полных Человечнос ти, - и счёт нашего поединка всё равно будет в мою пользу.
Не бойся меня, дочь моя Смерть; мы не враги с тобою, и я помогу тебе избавиться от страха и, живя рядом со мною, работать на меня, а не против меня.
Союз Жизни и Смерти - вот что нужнее бессмертия ! Если он сформируется, то само бессмертие будет уже не нужно. И я пью кровь и плоть Жизни, причащ аясь во имя этого союза: за твоё зд оровье, дочь моя Смерть! За твоё з доровье, сестра моя Жизнь! С днё м рождения, Бессмертие!
-- ДРАМАТУРГ.
МАЛЕНЬКИЕ КОМЕДИИ
(Драматический полиптих)
-- Остановка "Любовь".
Место действия - последний вечерний трамвай. За окнами пролетают пейзажи посте пенно сменяющих друг друга времё н года. С корость их смены все время растё т , а затем начинается смена времё н года в обратном порядке.
Она сидит на сиденье трамвая. Он подсаживается рядом.
Он. Девушка! Не подскажете, конечная остановка скоро?
Она. Нет, вам долго надо ехать... А вы там живете?
Он. Нет, просто я люблю ездить на трамвае по ночному городу и сочинять стихи.
Она. Так вы поэт! Скажите, а это интересно - писать стихи?
Он. Очень! Я сейчас книгу делаю. "Цвет воды" называется.
Она. А почему название такое необычное?
Он. Понимаете, чем больше в книге воды, тем она глубже.
Она. А вы интересный человек! Знаете, я хотела бы с вами познакомиться... Вы, наверное, очень талантливы.
Он. Талант мне дан для того, чтобы понять степень собственной бездарности.
Длительная пауза.
Она. Знаешь, я одна тебя понимаю...
Он. Счастье -- это когда тебя понимают, несчастье -- когда поняли до конца.
Она. А когда мы поженимся?
Он. Как можно скорее! А ты хорошо готовишь?
Она. Я очень вкусно готовлю. Мои обеды будут еще вкусней, если готовить их реже.
Пауза.
Она. А как ты назовешь нашего ребенка?
Он. Имя-то легко придумать... Ты мне его отчество скажи!
Она. Ты что, ревнуешь? У тебя здравый смысл-то есть?
Он. У нас под здравым смыслом всяк разумеет только свой собственный...
Она. Да, а ты пессимист, как я вижу... Я это сразу поняла, как только тебя увидела. Ты носишь подтяжки и ремень одновременно!
Пауза.
Он. Только теперь я понял: женщина- это как трамвай: чем бежать за ним, лучше следующего дождаться. Почему я этого не знал двадцать лет назад? За ошибки молодости приходится расплачиваться в аптечной кассе... Кстати, вот аптека, я сойду. (Пытается встать).
Она (удерживая его). Ты с ума сошел? Мы едем отмечать серебряную свадьбу!
Он (напевает). Когда мы были молодыми... Вот смотрю я на тебя- и вижу: все пережитое у тебя написано на лице и подчеркнуто морщинами. А хорошо бы снова в молодость вернуться!
Она. Ты что! В пятьдесят лет жизнь только начинается! Будущее - за нами!
Он. Лучше бы - впереди...
Пауза.
Она. А куда это мы с тобой заехали? Что за глухомань?
Он. Видишь, впереди зеленый свет горит. Нам еще долгий путь предстоит...
Она. Зачем зеленый свет, если ехать некуда?
Он. Знаешь, а твои седые волосы красивее, чем раньше, когда они золотыми были...
Она. Ты тоже с возрастом красивее стал. Это и внуки замечают...
Он. А старший внук вчера в трамвае с девушкой познакомился. Он мне читал стихи, посвященные ей...
Она. А ты не думаешь, что не младшие - старшим, а старшие - младшим должны в трамвае место уступать? Молодым ведь еще столько идти по жизни предстоит... А нам теперь недалеко до дома.
Он. Да, верно... Это закон.
Она. Закон--это то очевидное, что мы наконец умудрились заметить!
Кондуктор. Остановка "Конечная"! Прошу пассажиров освободить свои места!
Она. Пойдем, пойдем. У нас до дома теперь дорога короткая.
Он. Пойдем... Дай я тебя за руку подержу. Так нам легче вдвоем будет.
Медленно уходят, держась за руки.
Долгая, долгая тишина.
-- ОПА (Общество Поэтов-Анонимов)
Сцена из трагедии
Центральный офис ОПА-- маленькая комната в здании транспортного завода. На стенах -- плакаты: "Слово--не воробей, не вырубишь топором", "Спасение писателей -- дело рук самих писателей". У стен расставлены стулья, на которых сидят поэты.
Председатель. Многонеуважаемые господа! Позвольте считать открытым наше закрытое собрание ОПА. Первое слово я хочу предоставить человеку, который десять лет назад погрузился в творчество с головой и до сих пор не вылез из него.
Поднимается первый поэт--мужчина лет 50-ти, хорошо одетый, в очках.
Первый поэт. Здравствуйте. Меня зовут Николай, и я -- поэт.