Мы и наши новые знакомые уже выпили ранее в кафе, поэтому не случилось этой неловкой трезвой заминки в общении, когда все стараются быть деликатными, но не знают, как это правильно делать. Мы сразу, без всякой прелюдии, начали пить и закусывать, о чем-то спорить, подшучивать друг над другом. С каждым новым стаканчиком фамильярность и пошлость поднимались на три или четыре уровня, хотя были и откаты к назад, к культуре. Периодически всплывали темы про утраченное величие русского балета, про философию толстовства, про поэзию Серебряного века.
Через полчаса я вышел покурить. За компанию со мной вышла и Дама. Мы некоторое время стояли молча, хотя я и замечал на себе ее липкие влажные взгляды. Мимо прошел какой-то парень, с интеллигентным лицом, длинными темными волосами и с бородой, в белой майке с надписью "Я ЕСТЬ БОГ!", улыбнувшись мне на ходу. "Педик, что ли? Или хипстер?" - подумал я и глубоко затянулся. И тут Дама заговорила со мной:
- Вы откуда?
- Мы из Сибири.
- Вы настоящий сибиряк? Как здорово! Я много слышала про сибирское здоровье. Это действительно так?
Патриотические струны моей души были задеты, я сделал морду максимально важной и сказал:
- Конечно, клянусь Единой Россией!
(Дама)
- А еще какие у сибиряков есть добродетели?
- Ну, то да се...
- Как это увлекательно, заинтригована!
- А вы сами-то откуда?
- Ну, мы-то из Москвы.
- А тут, что делаете, если не секрет?
Дама выбросила бычок и достала новую сигарету, я как истинный джентльмен прикурил ей своей зажигалкой.
- Я, право, даже не знаю, рассказывать ли вам все это? Это же так скучно и так банально.
- Мадам, я настаиваю! Мне в вас буквально все интересно!
В тот момент я не врал, алкоголь действовал на меня как афродизиак, и я готов был ей вдуть, даже если бы мне пришлось выслушивать целый вечер ее бредни. Хотя, остатками трезвого сознания я понимал, что это только мечты, и ничего такого не предвидится, ну разве что все-таки придется слушать ее бабские залипухи. Но остаточные явления трезвого рассудка не очень-то мешали моему интересу к тому, что скажет эта дама.
- Ну, хорошо, в двух словах. Местный вице-губернатор, родом из этого райцентра, и большой патриот своей малой Родины. Завтра в этом Мухосранске, или Залупинске, я до сих пор не запомнила его названия, будет День города. Так вот, этот самый вице-губернатор, чтобы порадовать земляков, за бюджетные деньги, естественно, и с большим откатом, устраивает в честь праздника концерт. Стандартный набор: выступление местного детского танцевального кружка, пение хора ветеранов, нарядят местных теток-бюджетниц в кокошники и заставят спеть "Вополе березка стояла", потом будут местные молодые "звезды эстрады", ну, а нас сюда пригласили в качестве хедлайнеров. После уличных мероприятий, мы с Олегом и Дмитрием Степановичем (я догадался, что так звали Большого), в местном ДК должны отыграть "творческий вечер", у нас с Дмитрием Степановичем должна быть небольшая антреприза, небольшой спектакль на тему любви в немецком концентрационном лагере, естественно, по пьесе Олега, а после сам Олежка прочитает свои миниатюры о войне в Украине, о смелых и несгибаемых людях Донбасса и прочую хуйню.
- Барышня, богиня, это так интересно, у вас такая насыщенная жизнь!
- Увольте, сударь, это не интересно, это хуйня полная. После этого мы сядем на поезд и поедем в Бурятию, в одном из ее райцентров тоже грядет День города. Хотя нет, по пути заедем в Тюмень, и выступим пред местными нефтяниками. Кстати, а вас что привело в эту дыру?
Из-за алкоголя и желания произвести впечатление на даму я совсем забыл про конспирацию и сознался, сказал, что мы идем из Сибири в Москву, чтобы кинуть бомбу в царя. Дама пришла в неописуемый восторг. Взгляды ее стали еще более влажными и липкими. И под этими взглядами я наконец-то вспомнил, где я их видел! Да, это был какой-то отечественный ТВ-фильм, разумеется, про бандитов, который я смотрел в начале нулевых. Да, справедливости ради, нужно заметить, что телевизор я перестал смотреть с середины нулевых, когда в пьяном угаре поссал на свой ящик и в нем что-то закоротило. А вот что это был за фильм и о чем он, я вспомнить так и не смог, вспомнил только, что Дмитрий Степанович (Большой) играл какого-то коррумпированного милицейского чина, а Дама его любовницу. Я вспомнил, что именно такие же липкие взгляды, какими она дарит меня сейчас, она бросала в этом фильме на Большого, коррумпированного мента.
После четвертой выкуренной каждым сигареты, мы решили, что пора возвращаться к остальным. В номере было примерно так же, как когда мы уходили, только окно (с видом на помойку) уже было открыто настежь, и все курили тут.
Олежек был уже достаточно пьяным и очень эмоционально говорил:
- Вот меня все постоянно спрашивают, зачем? Я так устал от этого вопроса, я так устал на него отвечать, но, сукой буду, если не отвечу вам, друзья мои.
(Сатана)
- Да мы ничего и не спрашивали...
Олежек не обратил внимания и продолжил:
- Нет, я пишу не ради денег, не ради славы, не ради того, что я хочу пролить свет истины. Нет, все это не мое! Вы вот только посмотрите вокруг, сейчас вообще никто не нуждается в литературе, они давно перестали читать! Из самой читающей нации в мире мы стали толпой невежественного быдла. Так зачем для них писать? Нет, я не утверждаю, что сейчас совсем плохо, кто-то еще до сих пор читает, есть и такие, но это редкость. А ведь скоро таких будут просто пиздить, дабы они не смущали своим видом основную серую массу, потребителей говна из телевизора. Да, я верю, скоро перестанут читать. Но я еще верю, пройдет лет сто или двести, и родится ребенок, который возьмет мою книгу в руки и начнет читать. И я пишу даже не книги, я пишу письма этому самому ребенку, я как бы разговариваю с ним сквозь время и пространство...
(Большой)
- Олежка, завали хлебало, ты уже реально всех напрягаешь.
Сатана примиряющим тоном сказал, что, мол, все в порядке, что нам интересна точка зрения этого инженера человеческих душ, а потом обратился к нам:
- А вы, дорогие мои, где вы так долго были?
Я смутившись промямлил, что совсем и недолго, только покурили и вернулись. Дама же высказалась более пространно:
- Да, не очень-то и долго, мы только покурили, я пыталась совратить этого в ушанке, но он испугался чего-то, и только пакостил и дразнил меня, тыкал мне веточкой в ухо.
(Сатана)
- Ты это, поосторожней с ним, он еще нам нужен для важного дела.
(Дама)
- Да, я знаю, бунтовать вздумали. И это так заводит, я уже вся потекла.
(Олежка-Засаленный)
- Шалава!
(Дама)
- Завидуй молча, я то еще ебабельна, а вот твои акции давно обвалились!
Олежка-Засаленный заплакал, Дмитрий Степанович-Большой начал его успокаивать и пытался влить в него водки. Дама продолжала на меня пристально смотреть, только взгляд у нее уже был не просто липким, он был блядским. Чебурашка встал, выпил залпом стакан водки, пукнул, пообещал Даме непременно сегодня сделать ей куни, потом заржал и сразу налил себе еще стакан. Сатана, уже достаточно бухой, кидался в Чебурашку ломтиками колбасного продукта. Я тоже выпил грамм сто беленькой, закусил. Дама налила себе стакан портвейна-косорыловки, жеманно отпивала мелкими глотками и, не отрываясь, продолжала смотреть на меня.
Через какое-то время Олежек потребовал девок, на что Борис Степанович сказал, что он сильно удивлен качеству местной водки, что после нее, этого старого пидора (в хорошем смысле этого слова) потянуло на баб. Потом пытались пить за Россию, но мы с Чебурашкой наотрез отказались, сказали, что пьем только за Сибирь. Сошлись на том, что нужно выпить за грядущие великие и неотвратимые перемены. Дама уже вплотную сидела возле меня, периодически, как бы случайно, вылизывала мне ухо, и виновато опускала глаза, когда я это замечал. Олежка снова плакал, Сатана вытирал козюльки о Бориса Степановича, погрузившегося в думы о судьбах России. Чебурашка убежал в ванную блевать. Дама левой рукой держала стакан, правой пыталась расстегнуть мне ширинку, не обращая внимания на мои вялые протесты. Я пил водку, курил и очень переживал, что на мне грязные трусы. Сатана вскочил на стол и кричал, что нужна музыка, что нужно танцевать. Борис Степанович плакал. Олежек запел "И вновь продолжается бой". Проблевавшийся Чебурашка выпил еще и начал лапать Даму. Дама в экстазе лапала меня. Я пил водку и переживал, что на мне грязные трусы.
Через какое-то время я оказался в номере Дамы. Не сразу, но я заметил, она делала мне минет. Я очень переживал, не заметила ли она, что на мне были грязные трусы. Дама была очень усердной и очень старалась, но я никак не мог кончить. В итоге я решил, ну раз ей больше заняться нечем, то пускай сосет, я же займусь чем-нибудь полезным, например, посмотрю телевизор. Взял пульт, лежащий рядом на кровати, включил... По телевизору показывали Дмитрия Анатольевича Медведева, он рассказывал про укрепление экономики, про снижение уровня безработицы... И сразу я кончил!
Мы вернулись в номер к остальным. Сатана плакал. Олежек и Борис Степанович истошно орали "Бухгалтер, милый мой бухгалтер...".Тут же сидела дежурная по гостинице, тетка лет сорока с хвостиком, еще трезвая, и жадно пила нашу водку, очень стараясь исправить это недоразумение. Чебурашка обещал сегодня же сделать ей куни. Я налил Даме портвейн, себе водку.
Потом плакал я. Дама обещала сделать дежурной по гостинице куни. Сатана кричал, какую страну просрали, и что нельзя срать в носки. Олежек блевал в ванной. Дежурная по гостинице пила стаканами и дико ржала. Борис Степанович вместе с ангелами пел "Вихри враждебные веют над нами". Чебурашка орал на ментов. Дежурная по гостинице вяло паниковала. Потом какое-то начальство объясняло ментам, что гости города отдыхают, и не стоит их тревожить. Менты покорно растворились в ночи. Начальство оставило нам еще пару бутылок коньяка, посмотрело на нас с отвращением и тоже уехало в ночь. Олежек снова плакал и пытался всем доказать, что обсоссаться может каждый, что все мы не без греха. Кто-то уснул на потолке...
*****
Дежурная по гостинице дергала меня за бороду. Я проснулся, открыл глаза...
- Слышь, мужик, ты не видел мою юбку и трусы? - и, не дожидаясь ответа - Да пошел ты нахуй!
Действительно, уже наступило утро, стремное утро. Очень хотелось пить.
Трусы дежурной нашлись на Чебурашке, и он был весьма недоволен, его вчера опять отмудохали. Дама бросала липкие взгляды на Сатану.
Через час все уже похмелились и обсуждали, какой же вчера был восхитительный вечер.
Потом мы откланялись, пожелали нашим новым друзьям аншлага на вечернем спектакле, а сами выдвинулись дальше в путь.
Уровень 8
Мы снова шли и шли, уставшие, голодные, но двигались к своей цели.
Был обычный летний вечер. Чебурашка насвистывал мотив"Адажио соль минор" Альбинони. Я раздумывал, стоит ли пустить пару электричек с дачниками под откос, полезна ли будет эта волна террора, поймет ли общество месседж? Сатана был угрюм, его что-то мучило, но мне не хотелось вникать в терзания его души, которую, к тому же, он продал Путину.
Ночевать решили снова в поле, сразу после деревни, которая растянулась по обеим сторонам федеральной трассы. В деревне купили еды и, разумеется, водки с пивом, немного портвейна, всего-то пару "сисек" "Трех Топоров" по полтора литра каждая. Правда, получился в этой деревне ненужный прицеп в виде какого-то мужичка бомжеватого вида, встреченного в сельском магазине. Он стоял и истекал слюной, глядя как мы затариваемся, а потом просто увязался за нами, идя всю дорогу метрах в десяти позади нас.
Мы нашли укромное место за деревней, в двух-трех километрах дальше по трассе, на берегу небольшого озера, возле леса. Разожгли костер, насадили на палочки купленные в деревенском магазине сосиски, и начали их коптить, чтобы сделать хоть немного вкуснее этот продукт отечественного производителя. Мужик расположился недалеко от нас, он смотрел в нашу сторону, но не шевелился. В какой-то момент он просто стал фоном, но, каждый раз, когда я смотрел в его сторону, он как будто оказывался ближе к нам, хоть и сидел абсолютно в той же позе.
Мы выпили, закусили. По организму начали стремительно распространяться любовь и доброта. Даже Сатану накрыло этой волной, и он обратился к мужичку:
- Да хер с вами, многоуважаемый, садитесь с нами, разделите наш скромный ужин.
Мы даже не заметили, как мужик встал и подошел к нам, он просто моментально материализовался возле костра, в той же позе, и все в той же позе, в которой сидел мгновение назад. Иван Иванович, представился, - Гольдштейн. И смущенно добавил, - Да, и такое бывает.
(Чебурашка, закуривая)
- По вам, Иван Иванович, сразу видно, до чего довели жиды русского человека, прямо сердце кровью обливается.
(Иван Иванович Гольштейн)
- А вот вы зря иронизируете, я ведь действительно пытался стать русским, и отец мой пытался стать, и дед, и так уж заведено у нас в роду, что мы постоянно пытаемся стать русскими, но предки мои не смогли пройти этот трудный путь, а у меня почти получилось.
(Сатана)
- Рассказывайте, уважаемый, мы всегда рады интересной истории, если она есть у вас. Вы, главное, пейте, и закусывать не забывайте!
(Иван Иванович)
- Я не буду углубляться вглубь веков, начну с того, что было не далее как сто лет назад. В то тревожное время мой прадед, Пинкус Яковлевич Гольштейн, как было модно среди евреев той эпохи, состоял в партии Социалистов-Революционеров, правда, ему отчаянно повезло, он был левым эсэром, что дало шанс быстро найти общий язык с большевиками после их октябрьского переворота. Через какое-то время он был назначен командиром отряда продразверстки, ездил по деревням и отжимал у русских крестьян, конечно во благо мировой революции, хлеб и прочие продукты, ну и конечно серебро, золотишко и прочие "излишки". Но человек он был, скорее всего, интеллигентный, не мог не чувствовать, не понимать ту несправедливость, которую он вершил по отношению к русскому народу. Скорее всего, он хотел покаяться перед людьми, хотел вымолить прощение, но не успел, всему помешал случай. А случай был такой. В тех краях, где действовал отряд под руководством моего прадеда, началось крестьянское восстание, стремительно, молниеносно, как это было принято в те времена. Моего прадеда, естественно, никто предупредить не успел, что народец бунтовать вздумал. Так вот, ехал он со своим отрядом, под красными знаменами и кумачовыми лозунгами, в очередную волость, отжимать хлебушек во благо всеобщего счастья и справедливости. Подходят они к этому селу, а вместо местного комбеда, милиционеров и комсомольцев их встречает пулеметная очередь и стрельба из всякого рода ружей и винтовок. Отряд понял, что самое время смываться, развернулись, а со стороны леса по ним тоже начали стрелять, потом со всех сторон посыпалось озверелое быдло с вилами, топорами, ухватами или просто с дубинами, и каждый норовил ударить героических красноармейцев. Долго мудохали героев, а потом тех, которые выжили после стрельбы и последующей экзекуции, поместили в деревенскую читальню, которую ранее построили здесь другие эсеры, дабы просвещать темный русский народ. Этот самый темный русский народ и определил избу-читальню в только что созданную волостную тюрьму. В тюрьме уже сидели представители комбеда, пара милиционеров и особо ярые сочувствующие коммунякам. С вновь прибывшими продотрядовцами в тюрьме набралось человек пятнадцать. Время от времени кого-то выводили и возвращали уже еле живого после очередных побоев. До утра дожили не все, и выжившие уже просто завидовали мертвым.
(Чебурашка)
- Карочи, Склифосовский. Где тут обряд русского гиюра?
(Иван Иванович)
- Простите, я, действительно, наверное, слишком многословен и уже начал вас утомлять...
(Сатана)
- Нет, вы интересно излагаете, а на ушастого не обращайте внимания, он просто быдло и люмпен. И да, вы, главное, пейте, и не забывайте закусывать.
(Иван Иванович)
- Ну так вот, утром крестьяне вывели героев-коммунистов на казнь. Поставили их на колени. Какой-то мужик, видимо, главный у бунтовщиков, спросил, хотят ли они покаяться перед смертью, вымолить прощение у русского человека, а мой героический прадед попросил не покаяния, а водички попить. Главарь пришел в ярость, взял двух помощников, и они вместо воды набили моему героическому прадеду рот землей и снова начали бить. Но тут произошло первое чудо, видимо, Бог помогал тогда моему предку, из толпы вышла какая-то баба, растолкала палачей, обозвала их душегубами и антихристами, и дала попить моему прадеду из кувшина водички. Я думаю, что мой прадед ни до, ни после не пил такой вкусной водички... Палачи подождали, когда мой прадед напьется, и снова начали готовиться к казни, какое-то время спорили, расстрелять ли коммунистов, забить палками или запереть в читальне и поджечь. Решили сэкономить и избу и патроны, и начали бить всем, что попало под руку. Как я сказал выше, Бог в то время еще любил Пинкуса Яковлевича, поэтому явил новое чудо. Когда пленных уже вовсю били со всей бессмысленностью и беспощадностью, где-то на окраине села раздалась стрельба. Буквально через пару минут на площадь, где толпа линчевала борцов за счастье народное, ворвался конный отряд красных мадьяр. Кавалеристы прошли сквозь толпу, как нож сквозь масло, оставляя после себя след из расстрелянных или разрубленных тел. Толпа бросилась врассыпную. Герои-коммунисты были спасены, но случилось нечто странное, видимо, бунтовщики сумели быстро взять себя в руки и пошли в контратаку. Венгры ускакали так же стремительно, как и появились. А вот израненным коммунистам пришлось сложнее, они бросились врассыпную, но многих догоняли и убивали самым извращенным способом. Бог тогда в третий раз помог моему предку. Он его и еще троих мучеников за народную власть благополучно вывел из села. Беглецы переночевали в овраге, а утром Бог прадеда и троих его коллег вывел прямиком в расположение красного отряда.