Гарри допивал второй бокал крепкого эля, закусывал солёными орешками и крекерами, покачивал ногой в такт ненавязчивой джазовой импровизации и думал, что… хорошо было бы погулять с блондинчиком-мотыльком в парке, а лучше в горах, показать ему поля цветущего вереска, поводить по окрестностям Хогвартса. Мальчику, наверняка, понравилось бы, написал бы новые стихи. Он же в своей Дании и вереска-то не видел — считай, жизнь прожил зря. Или посидеть со «Сражающимся лебедем» у костерка на пёстрой прибрежной гальке хмурого холодного моря, а, может быть, ласкового, тёплого…
Он посмотрел на неспешно набегающие волны, поднял пару светлых камушков, запустил подальше в воду. Те плюхнулись почти без брызг. Небо светло-серое, а на горизонте сизая дымка — скоро придёт шторм, возможно, к ночи. Гарри поднялся на песчаный откос, прошёл выше по холму. Осень? Трава пожухлая, и чем дальше Гарри шёл, тем она становилась суше, безжизненнее, потом под ногами появились выгоревшие проплешины. С холма сорвалась стая птиц. Кажется, чайки, они, лишь взлетев, сразу поднялись очень высоко, маяча тёмными точками в поднебесье. Воздух вокруг, над головой заколыхался, Гарри почувствовал быстрые, отрывистые касания крыльев, многих крыльев. Он принялся вертеться, пытаясь защититься от непонятной угрозы волшебной палочкой, но никаких пернатых близко не видел, только чувствовал их. Невидимки, что ли? Гарри сделал несколько шагов вперёд и оступился, запутавшись в высокой траве. Сухостой, местами ему по плечи, покачивался на ветру, рассыпая дымку мельчайших семян, только изредка в этом светло-буром море почти умершей травы мелькали зелёные стебли, жёсткие, толстые, и какие-то тоненькие едва живые прутики. Гарри, продвигаясь вперёд, помогал себе руками — с трудом разводил заросли, закрывал лицо от жёстких листьев и колючих колосьев.
Оглянувшись на шелест невидимых крыльев, он заметил в траве знакомую фигуру. Слишком хорошо знакомую. Драко Малфой стоял посередине поля и держал в руках громоздкую книгу. Шевелил губами. Читал вслух или что-то говорил Поттеру, не отрывая глаз от пожелтевших страниц? Выглядел Драко примерно так, как Гарри запомнил его в школе: чёрная, идеально выглаженная дорогая мантия с эмблемой Слизерина, аккуратно повязанный галстук, зализанные длинные пряди волос; бледный с едва заметным румянцем, спокойный и почти величественный. Не подойти. Ни тогда, ни сейчас. И даже представить трудно, что сердце этого Серебряного принца волнует хоть что-то, не относящееся непосредственно к интересам Малфоев, к преумножению славы и богатства древнего чистокровного рода. Гарри напряжённо прислушался, стараясь расслышать, что там говорит слизеринец, хотел помахать ему рукой, окликнуть. Но передумал. Шум ветра, шорох травы, шелест крыльев над головой и слабенький морской прибой за спиной — этих звуков было вполне достаточно.
Гарри развернулся и пошёл обратно к морю, снова сначала по выжженной, а затем по изумрудно-зелёной траве, по россыпи мелкой гальки. Голос волн, спокойный и чуть ленивый, зазвучал громче, по морской глади побежали пенные барашки. Гарри шёл по самой кромке воды к высокому утёсу, рядом кто-то что-то увлечённо рассказывал. Приятный, будоражащий голос, неуловимо знакомый. Почему Гарри не поворачивал голову, чтобы посмотреть на своего собеседника? Потому что не мог оторвать взгляда от его босых ног, переступавших в накатывающих волнах. Подвёрнутые до колен, но всё равно промокшие штаны, тонкие щиколотки, крепкие икры, выступающие острые косточки. Вот его спутник споткнулся на подводном камне, охнул от боли, поджал ногу, но тут же звонко рассмеялся, шутливо ударил по руке Гарри, попытавшегося его поддержать. Поттер поднял взгляд, но мир вокруг сильно закачался, только заливистый голос, как страховочный канат, не дал ему потерять равновесие и упасть. Земля под ногами, и море, и небо — всё заходило ходуном.
— Мистер, эй! Господин! Вам пора! — Кто-то тормошил его. — Мы закрываемся, музыкантам надо отдохнуть. И гости почти все разошлись. Проснитесь, уважаемый, дома спать лучше. Вот ваш счёт. Будем рады снова видеть вас, а сейчас идите домой.
Гарри смог разлепить глаза и сфокусировать взгляд. Он положил на стол деньги, с трудом, не чуя ног, поднялся, встряхнулся. Сон не отпускал, топил с головой в своих зыбких тёплых водах, пленил тело неподъёмными оковами, тащился тяжёлым грузом за уходящим из паба припозднившимся посетителем.
Скоро утро. Июньские ночи короткие, небо почти не бывает тёмным и звёздным. Гарри поёжился от прохлады и так смог неплохо сосредоточиться на аппарации. Уже почти улетая в поток трансгрессии, он почувствовал порыв невесть откуда взявшегося ветра, прямо ему в лицо бросившего какой-то плотный листок. На глянцевой колдографии, вероятно, оторвавшейся от близстоящей тумбы-афиши, смеялся Сольвай Сванхиль, Скорпиус Гиперион Малфой. Гарри упустил, не смог сразу подхватить листок, ветер поймал свою добычу и понёс по лондонской улице, над автомобилями, между редкими деревьями, в рваных клочьях тумана, за поворот, а дальше, наверняка, к Темзе…
Дома, едва добравшись до постели, Гарри собирался сразу уснуть. Наконец-то, растянуться под мягким одеялом и ни о чём не думать, просто отключиться. Выбросить всё из головы.
Сыновья мирно спали, Кричер неохотно в двух словах отчитался перед хозяином за прошедший день, Гарри только отмахнулся. Мысленно подвёл итог этого длинного сумбурного дня: «Так… скандалил, напился, подслушивал, читал чужие дневники... украденные... браво, аврор! Не аврор, а сталкер, блин. Исследователь неизвестного, опасного, рисковый парень, лихой следопыт. Ага… наследил знатно, можно и на боковую». Уже раздевшись, он увидел на кровати дневник Сольвая-Скорпиуса. Взял тетрадку, раскрыл на первой попавшейся странице и прочитал с удивлением, пытаясь вспомнить что-то неуловимое… Вспомнить или понять…
Хочу опять проснуться для любви,
Как Афродита возродиться в пене,
Брести пустынным пляжем, говорить,
Переступая ракушки и тени.
Не пафосно, всё проще — пляж пустой,
Уходит в море узкою полоской.
А море — в серой дымке, как зимой,
Пейзаж знакомый вроде, но неброский.
И рядом человек идет со мной.
Не слышно слов, лишь ветра отголоски,
Как крики чаек в дали голубой.
Прибой волной смывает и уносит
Босых ступней портреты на песке.
А солнце тени под ноги бросает,
Ковыль на дюне светлый шелк качает,
Лишь черный силуэт застыл в тоске...
*
Ночь. Летняя, городская, лондонская. Темнота никогда не чувствует себя здесь хозяйкой, всё время прячется по углам, таится по подворотням, ныряет в колодцы, укрывается за оградами и под припаркованными автомобилями. Темнота в лондонскую ночь — роскошь, только на окраинах или в старинных магических кварталах ею можно, если не насладиться вдоволь, то хотя бы попробовать, почувствовать её томительный и тревожный вкус. Но Сольвай не жалел об отсутствии темноты. Он стоял перед окном, прижавшись голым животом к мягкому тюлю, который смял в объёмный узел, и глубоко вдыхал тёплый воздух ночного города, мягко струящийся в открытую фрамугу, ласково касающийся его спутанных влажных волос, обнажённой груди, ещё не остывших щёк. Да, неплохо с парнями покувыркались. Он не особо жаловал коллективные занятия сексом, но на этот раз их тройничок вышел сам собою, по общему желанию, можно сказать, что это Сай сам сначала распалил Джимми, а потом случайно взглядом пригласил Андриса. Случайно — не случайно, а всё вышло отлично, так что жалеть не о чем. Холодное Сердце — это даже здорово. Наверное, ему так легко и приятно со Свечкой и Китом именно потому, что нет любви. Нет, и быть не может. Папочка постарался, да и ладно. Зато им легко и нескучно втроём, причём, иногда буквально втроём, они друг другу доверяют, относятся с пониманием, терпят, что-то прощают, знают, кому, что и как нравится, в общем, совершенный союз, да ещё и физически почти идеально подходят друг другу. Например, Джимми о-о-очень терпелив, хоть и резковат, держится чуть ли не часами, и всегда сверху, ну… разве, если только Сольвай не поуговаривает хорошенько; а с Андрисом можно расслабиться, то есть вообще всё можно, и он почти не чувствует боли, в экстазе забывает про неё, и стимуляторами не пользуется, и он очень нежный и неугомонный… Союз без комплексов, без ложного стыда, без никому не нужных сложностей. Приятный секс, относительная верность, никаких взаимных претензий. Вроде бы у Джимми и Андриса отношения… серьёзные, но… его, Сая, они не прогоняют, парой себя не объявляют, то ругаются, то мирятся, это всех устраивает — вот и славно…
Звёзды плохо видны в свете фонарей, звёзды любят покой и уединение. Но Сольвай не скучает по звёздам. А вот по светлым ночам скучает и жалеет о них. Самое привычное для датского мальчишки — светлые летние ночи, особенно в июне, когда не бывает совсем темно; солнце вообще не заходит; почти всю ночь поют птицы. Интересно: сильно после полуночи всё смолкает, и даже ветра нет, а часа через два застывший мир словно взрывается птичьими голосами, деревья начинают шевелиться и шуршать. Особенно Сольвай любит такие ночи у моря. А праздник самого длинного дня — вообще приятная незабываемая радость. К полуночи розовые облака на светлом небе сереют, лишь едва сохраняют нежно-лиловую и бледно-сиреневую окраску, голубизна небосклона мутнеет, приобретает дымчато-салатовые оттенки, всё вокруг будто играет в свежесть, в сказку, в тайну, которую можно рассмотреть отчётливо и потрогать руками. Колдовство природы, северной земли. 23 июня вечером раскладывали большой костёр, отец подпаливал его волшебной палочкой; магглы на своих кострах сжигали чучело ведьмы, все пели летние песни, даже мама иногда танцевала с сыном в общем хороводе. Множество людей съезжались в этот вечер на машинах и велосипедах на пляж, устраивались в кемпингах, прибывали маги, чтобы погулять у моря, послушать музыку. Он очень любил в эту ночь засесть в дюнах и наблюдать заход солнца. Ждать исчезновения тёмно-малинового дрожащего светила, как самого главного чуда. Ниточка огня над сизым горизонтом — и власть тьмы, которой на самом деле нет и в помине…
Последний год они пришли на пляж заранее, к девяти вечера, большой костёр уже горел, молодёжь веселилась вовсю, они взяли с собой кофе, красное вино, уютно расположились в дюнах, откуда весь горизонт был как на ладони. Он с… Не важно. С одним… Нет, никого не было…
Сольвай выпустил из руки тонкую гардину, разлетевшуюся прозрачной тканой пеленой, потянулся, будто молодой, ещё минуту назад сытый, но внезапно вновь проголодавшийся зверь, повёл плечами, поиграл мышцами спины, отправился попить чего-нибудь. Надо бы и помыться, но… Он небрежно толкнул коленом Андриса, сонно пристроившегося щекой на загорелой пояснице похрапывающего Джимми, тот лениво хмельно улыбнулся и протянул к любовнику руку, заворочался, поднимаясь, отвёл в сторону колено. Так, душ откладывается… А Поттер… При чём тут Поттер?!
Сай даже остановился на миг, замер над расслабленно льнущим к нему Китом, не удержался на руках и ткнулся лбом в его живот. «Вот же зараза, этот аврор, и сюда умудрился влезть без мыла, точно, beast, скотина в мундире! Прочь из моей головы! Мне есть чем занять её! И не только её».
— Свечку будить не станем? — потянулся он к губам Андриса, тот сам быстро толкнулся в его рот языком, замурлыкал от удовольствия, что-то неразборчиво замычал, потом с сожалением отстранился всего на несколько мгновений:
— Пусть дрыхнет, отбойный молоток. Сами справимся. Тихонечко, медленно, да?
— Справимся, ага, а вот, что медленно, не обещаю, — усмехнулся Сольвай, подтянулся на руках и опустился пахом на лицо партнёра. Удовольствие тут же стиснуло его в плотное горячее кольцо — не разжать, а оно надо? «А Поттер пусть отсосёт у драккла!»
…………………………………………………………………………………………
http://www.pichome.ru/LN
http://www.pichome.ru/LO
====== Глава 5. Аврорская рутина ======
Утром Гарри ожидало много «приятного»: вопиллер от министра, не менее кричащие передовицы-развороты гребанных газетёнок, хмурый фейс младшего сына — и всё это за “избиение младенцев”. Долгопупс-старший тоже добавил свои пять кнатов, примчавшись в десять часов к нему на работу, в аккурат после разгромной головомойки у Бруствера, замаскированной под планерку. И апофигеем всего — явление труженикам Аврората девы Матильды… что девы, Поттер о-о-очень сомневался… Не понятно, сумбурно? Вот и Гарри, разглядывая зарёванную девушку, сидящую напротив (того самого единственного участника «Крыльев», который по определению не мог быть геем), чтобы собраться, наконец, с мыслями, прокручивал в голове собственное утро — это помогало не впасть в уныние от зашкаливающего сюрреализма происходящего.
Проснулся он от трели будильника с головной болью, выпил зелье — ничего страшного, дело привычное; прошёлся по дому: пусто. Кричера, как обычно, не видно, за двадцать с лишним лет эльф научился быть абсолютно незаметным, чему хозяин не слишком противился: появляется на кухне изредка хоть какая-то еда, а завалы грязной посуды превращаются в аккуратные горочки чистой — и отлично, не заводится под потолками паутина, а под мебелью пыль — вообще супер, отдраивается раз в неделю до блеска ванная комната — праздник, а слышать хроническое ворчание злобного, но услужливого и прикипевшего к семье домовика — радость сомнительная.
А дома и правда пусто. Ну, Джеймс, наверняка спозаранку в Аврорате: зачёты последние сдаёт, отличник боевой магической подготовки. А Альбус, конечно, спит — не слышно.
Гарри открыл камин для служебных записок (Когда же ночью успел его закрыть-то? Вот, натура служивая, ведь пьян был!). Он попытался вспомнить события вчерашнего дня, вернее, двух последних суток, слившихся в один долгий и перенасыщенный событиями отрезок времени. Сейчас, утром, после нескольких часов крепкого сна всё показалось... незначительным… ну, менее значительным, что ли. Прежние размышления и странные ощущения, волнения, нешуточные тревоги сейчас виделись чем-то далёким, неправдоподобным. Слишком много внимания он уделил залетному гастролёру, это всколыхнуло ненужные мысли, ребяческие, какие-то юношеские мечты... А всё же просто и привычно: работа у него никогда не была лёгкой и скучной, надо делать дело и не подчиняться глупым эмоциям. Да и эмоции-то какие-то… не его, не типичные, не поттеровские. Ну, с Альбусом и Джеймсом он, да, переволновался, но ничего же страшного, всё решилось, сыновья не подвели. А душевная травма Ала… Так, может, и хорошо, что парень в таком раннем возрасте нарвался на предательство: потом легче будет. Вот он сам Малфоя забыл — и слава Мерлину. В юности проблемы приобретают вселенское значение, но быстро разбиваются об естественный ход жизни. Альбус — сильный мальчик, умный, наедине со своей бедой они его не оставят, всё обойдётся, наладится. А вот вся эта история с Сольваем-Скорпиусом… Рабочий момент, который он почему-то принял слишком близко к сердцу. Стареете, господин Главный аврор, становитесь сентиментальны, о чувствах каких-то мечтаете? О босых ногах в пене морского прибоя? Может быть, те приснившиеся ноги принадлежали Оливеру или вообще Рону? Никакого сексуального подтекста. Просто гуляли с другом по пляжу. Вам раньше чудны’х снов не снилось, что ли? Странный вы, право, мистер Поттер, романтикой заболели, непонятно только, где заразились, неужто, от Мотыльков, которые со сцены призывают к сексуальной раскрепощённости? Нет? А к чему ещё? Извращенцы — и есть извращенцы, даже если их завернуть в фантики высокого смысла и пронзительной душевности. Чем-то вас зацепил Голубой Мотылёк? Тем, что оказался Малфоем? Или поэтом? Или… А оно вам надо?
«Эх, Поттер-Поттер, — подумал Гарри, бреясь, — а морда-то ещё ничего, без морщин, симпатичная даже. Вот, для чего только «ничего»? Втюрился, Поттер? А? В несовершеннолетнего парнишку? Глупости? То-то и оно! Глупости, и ещё какие!»
Гарри вышел из ванной и неторопливо сварил кофе, не обычный, а так называемый йеменский со свежим имбирём, пожарил сырные палочки. Раскладывая перед собой на столе не одноразовую, а льняную салфетку, он подумал, что странно проводит время: вроде не рабочее утро, не обычный день сегодня начался, а праздничный. Даже спешить никуда не хочется. С чего бы? Странно. Рождество как будто на носу или День рождения, но не его сороковник, а, например, лет двенадцать. Странно. Настроение было приподнятое, в нём явно ощущалось ожидание. Ожидание чего? «Разве я недоволен своей жизнью? — Гарри отложил вилку, почесал переносицу. — Что со мной? Всё же понятно и просто. Кризис какой-то или усталость накопилась. За сыновей психанул, блин. Взрослые дети — кошмар. Но я же к этому готов. Вот скоро Лили замуж соберётся (ну, надеюсь, лет, хотя бы через пять), тоже голова кругом идти будет. Но это предсказуемо. А со мной что-то совсем другое. Чего ждать-то от жизни нового? Зачем? Всё и так хорошо. Сексуальных приключений? Ну, это легко можно решить, организовать, не обязательно на Малфое-младшем заморачиваться. Тем более, что он ребёнок. Хотя… какой ребёнок? Самостоятельный, опытный во всём, он к современной жизни, похоже, больше приспособлен, чем Главный аврор. А что такое эта самая современная жизнь? Нет, тут что-то другое. Чем-то зацепил меня мальчишка. А чем, не пойму. Уж точно не своим именем. Это так, первый шок. Ну, Малфой и Малфой, что я Малфоев не видал? И даже в руках держал и целовал. Тьфу! Куда меня занесло! И ведь не Драко — не в такое приятное утро помянут будет! — вспомнил, а представил губы Мотылька, как он их соблазнительно раскроет, а я… Вот! Перетрудился, мистер Поттер! Пейте свой йеменский, и по мётлам! Вышибать всякую дурь из собственной седеющей (слава Мерлину, что это фигуральное выражение!) башки прилежным трудом на благо родины!»