— Этих одолеем, — зашептал Глушецкий. — По одной короткой очереди — и добивать в рукопашной.
Схватка длилась не более минуты. Обыскав убитых, моряки нашли у них галеты, консервы, две фляги с вином.
Забрав все это и оружие убитых, Глушецкий и его товарищи побежали к горам. Отбежав с километр, Глушецкий остановился.
— Садитесь, — распорядился он. — Все съестное давайте сюда.
Он выдал каждому по галете, разрешил хлебнуть из фляги по нескольку глотков.
— Больше нельзя пока, — пряча остальное в вещевой мешок, сказал лейтенант. — Запас передаю на хранение Гучкову…
Шли по горам всю ночь. Рассвет застал их в балке, заросшей деревьями. Шедший впереди Кондратюк вдруг остановился и радостно ахнул:
— Вода!
И, призывно махнув рукой, приник к ручейку с ключевой водой. Остальные последовали его примеру.
Глушецкий пил с жадностью, испытывая величайшее удовольствие. Никогда раньше он не думал, что вода имеет вкус, что она может разливать по телу живительную силу. С большим трудом он оторвался от ручья, понимая, что пить много нельзя.
— Хватит, хватит! — весело крикнул он. — Теперь вода от нас не уйдет.
И стал оттаскивать людей от ручья.
Таня села на траву и смущенно улыбнулась.
— Я словно пьяная…
Решили около ручья устроить привал. Глушецкий разделил на всех консервы, дал каждому по две галеты. После нескольких дней голода завтрак оказался довольно легким, но и от него все отяжелели, задремали. Не в силах бороться с одолевавшим сном, Гучков сказал:
— Пожалуй, не мешало бы отдохнуть пару часов. Как вы смотрите на это, товарищ лейтенант?
— Отдохнуть надо, — подумав, согласился Глушецкий. — Вряд ли фашисты сейчас пойдут в горы.
Через минуту все спали, кроме часовых.
Глушецкий не знал, что гитлеровцы, заняв Севастополь, решили прочесать ближайшие горы и уничтожить партизан, причинивших им немало хлопот в дни боев за город. Знай он это, не спали бы моряки, а уходили бы дальше в горы.
Обнаружив на дороге убитых солдат, гитлеровцы на рассвете пустили по следу моряков овчарок. За овчарками двинулся большой отряд гестаповцев.
Первым проснулся, заслышав лай собак, матрос Левашов, тот самый, который чуть не подрался с Иванцовым.
— Немцы! — крикнул он.
Все вскочили и схватились за оружие. На поляну выскочили две овчарки. Увидев моряков, они остановились и оскалили зубы. Левашов дал по ним очередь из автомата. Одна собака упала, другая, визжа, бросилась обратно.
— Отходите, лейтенант, — крикнул Левашов Глушецкому, — я их задержу.
Глушецкий быстро оценил обстановку. Да, кто-то должен остаться, чтобы задержать врагов. Но тот, кто останется, пожертвует жизнью ради товарищей. Неужели Левашов, грубоватый и обозленный на все матрос, способен на это?
Но раздумывать над этим было некогда.
— За мной! — крикнул Глушецкий и перепрыгнул через ручей.
Левашов лег за камень.
Глушецкий и его товарищи услышали позади себя перестрелку и взрывы гранат. Затем вдруг все стихло. Глушецкий невольно замедлил шаг. «Прощай, боевой матрос Левашов».
Опасаясь погони, лейтенант поторапливал группу. Люди карабкались по крутым склонам, продирались сквозь колючий кустарник и уходили все дальше и дальше от ручья.
К вечеру поднялись на высоту, откуда было видно море. Оглядев местность, Глушецкий догадался, что они находятся неподалеку от Байдарских ворот. Идти ночью по горам он не рискнул и решил остановиться тут на ночлег. После лазанья по скалам одежда у всех истрепалась. У Тани на коленях брюк висели лохмотья и просвечивалось тело. Она сидела, прислонившись спиной к дереву, и прикрывала одно колено ладонью, а другое вещевым мешком. Лицо ее еще больше осунулось, но глаза смотрели увереннее. Она медленно жевала полученную на ужин галету, запивая глотками воды.
— Как же мы будем искать партизан? — спросила она.
Глушецкий пожал плечами.
— Кто их знает, где они находятся. Пойдем горами на Ялту. Заберемся на Ай-Петри. Может, и встретим.
— А если не встретим?
— Создадим свой, — решительно заявил Кондратюк.
— Не так-то это просто, Федя, — заметил Гучков.
Матросы Груздев и Пухов переглянулись. Пухов сказал:
— В населенный пункт зайти надо и там у кого-нибудь переодеться в гражданскую одежду.
— Да, да, — поддакнул Груздев. — И еды там разживемся.
Видимо, они об этом уже переговорили между собой и пришли к единодушному мнению. Глушецкому показалось дельным их предложение. Он только сегодня днем хорошо узнал этих двух неприметных на вид матросов. Вели они себя спокойно, помогали Тане влезать на скалы, по дороге успели нарвать полные карманы дикой вишни.
— Как смотришь, Гучков, на такое дело? — спросил Глушецкий.
— Не знаю, что и сказать, товарищ лейтенант, — проговорил Гучков. — Я предложил устроить засаду, а оно, видите, как вышло. Собак пустили по нашим следам. В населенном пункте мы рискуем напороться на гитлеровцев. Не лучше ли будет побродить по горам и встретить партизан?
— А если не встретим? — опять спросила Таня.
Гучков не ответил.
После некоторого раздумья Глушецкий сказал:
— На войне не без риска. Утром пойдем к Балаклаве. Там дождемся вечера — и кто-нибудь из нас заявится в один из домов. Возражений нет?
Все согласились с предложением лейтенанта. Глушецкий вынул из кармана часы и подал Гучкову.
— Будешь часовым. Меняться через час. Если невмоготу, лучше разбудить товарища, который должен тебя сменить.
Гучков вынул из вещевого мешка плащ-палатку и протянул Тане:
— Укройся, ночью свежо будет. — Когда она взяла ее, смущенно спросил: — Не сердишься за то, что ночью наговорил тебе?
— Сейчас — нет.
— Не сердись. Это — старое средство. Разъяри человека — смотришь, у него сила появится. Не по злобе говорил…
Таня усмехнулась:
— Оригинальный способ…
— Как умел. Я ведь человек неученый, рядовой матрос, обыкновенный шахтер. Курсов не проходил. Одно я заметил — как обожгешь человека ядреным словом, то славно действует. Ты, однако, не сердись.
— А я и не сержусь.
Таня сняла сапоги с усталых ног, положила под голову вещевой мешок, в котором были гранаты, патроны и шерстяная юбка, и завернулась в плащ-палатку.
Утром, когда еще было сумеречно, моряки двинулись в путь. Шоссейная дорога оказалась совсем близко. Перебежав ее, Глушецкий и его товарищи вскоре увидели населенный пункт Байдары. Залегли метрах в пятистах от ближайшего дома и стали наблюдать. Солнце уже взошло, а люди не показывались. Только из крайнего, крытого черепицей дома, отгороженного от остальных домов большим садом, кто-то выглянул в окно и быстро задернул его занавеской.
— Сдается мне, товарищ лейтенант, — сказал Гучков, — что немцев тут нет. Очень уж спокойно на улицах. Так гитлеры себя ведут редко. Или над людьми измываются, или курам и свиньям покоя не дают.
— Похоже, что так, — согласился Глушецкий.
— Разрешите сходить в тот дом, откуда человек выглядывал. А то невмоготу ждать целый день с голодным желудком.
Несколько минут Глушецкий раздумывал. Риск велик, но и терять целый день не хотелось.
— Рискнем, — сказал он. — Пойду я, со мной Груздев и Пухов.
— И меня бы прихватили, — вставил Гучков.
— Вы втроем будете прикрывать нас в случае, если придется поспешно отходить.
Глушецкий взял у Гучкова пилотку и надел на забинтованную голову, а Гучкову отдал свою флотскую фуражку.
Таня приготовила винтовку. Слева от нее легли Гучков и Кондратюк с автоматами.
— Хотя бы куревом разжились, — проговорил Кондратюк, — а то уши пухнуть начали.
Гучков шикнул на него:
— Не отвлекайся.
Прошло полчаса. По-прежнему кругом было тихо. Таня не сводила взгляда с дома. И вот наконец около крыльца появился Пухов. Он постучал в дверь и, когда ее открыли, исчез в доме. Через минуту он показался вновь и призывно махнул рукой. У крыльца появились Глушецкий и Груздев. Все трое вошли в дом.
Солнце поднялось уже высоко, стало жарко. Таня расстегнула воротник гимнастерки и облизнула сухие губы. Ей захотелось пить, но воды не было.
«Почему они так долго находятся там? Прошло уже двадцать минут», — встревоженно подумала она.
И вдруг Таня увидела нескольких человек в немецкой форме, перебегающих от дерева к дереву. Они были уже рядом с домом.
— Гучков, видите? — не поворачивая головы, спросила Таня.
— Вижу. Узнали, видать, гады.
— Что делать? Как предупредить?
— Стреляй.
Таня прицелилась в подкравшегося к углу дома фашиста и выстрелила. Тот рухнул, остальные шарахнулись за деревья. В доме тоже кто-то выстрелил, и из дверей выскочили Глушецкий, Груздев и Пухов. Они побежали к камням, заросшим кустарником. Немцы открыли огонь. Бежавший последним Пухов упал, раскинув руки. Глушецкий и Груздев успели забежать за камни и залечь. Немцы бросились было им вдогонку, но Таня подстрелила еще двоих. Фашисты опять скрылись за деревья.
— Черт, далековато, из автомата не достанешь, — услышала она Гучкова.
Пухов так и не поднялся. Немцы не показывались из-за деревьев, и Таня перестала стрелять. Не стрелял и противник. В наступившей тишине был слышен треск цикад. Таня увидела, как из-за камня выполз Груздев и, энергично работая локтями, пополз к Пухову. Немцы почему-то не стреляли по нему. Груздев повернул товарища лицом вверх, вытащил из-под него автомат, потом взял из карманов документы. Таня поняла, что Пухов мертв.
Через некоторое время прибежали Глушецкий и Груздев.
— Надо уходить, — сказал Глушецкий. — Немцев здесь с десяток, не более, но есть отряд полицаев, одетых в немецкую форму. Это они напали на нас. Хотя полицаи и трусливее немцев, но опаснее. Они знают местность.
Глушецкий повел отряд к морю. Гучков спросил:
— Почему мы идем не в горы?
— Полицаев надо обмануть. Они будут думать, что мы пойдем в горы, а мы обойдем Байдары и спустимся к морю правее мыса Сарыч. Там такие же скалы, как у Херсонеса. Переждем до вечера, а там видно будет.
На том месте, где ранее находились в засаде Таня, Гучков и Кондратюк, раздались выстрелы. Потом выстрелы послышались севернее. Глушецкий с усмешкой сказал:
— Пошли за нами в горы.
— Хорошо, что у них овчарок нет, — заметил Гучков.
К полудню подошли к берегу. Груздев нашел спуск, и вскоре вся группа сидела под высокой скалой в небольшой пещере.
Положив оружие на камень, Глушецкий с трудом снял гимнастерку и сказал Тане:
— А теперь перевяжи меня. Левую руку не чувствую.
Лицо его было бледно, голова кружилась, и он в изнеможении опустился на камень.
— Что же вы раньше не сказали? — в испуге воскликнула Таня, увидев, что у него весь левый рукав тельняшки пропитан кровью.
— Раньше не до этого было, — тяжело дыша, произнес Глушецкий.
Таня помогла ему стянуть тельняшку. Пуля попала в предплечье. Таня промыла рану морской водой и забинтовала.
— Перевяжите заодно и голову, — попросил Глушецкий.
Закончив перевязку, Таня постирала в морской воде тельняшку лейтенанта и расстелила ее на камнях.
Груздев и Кондратюк натаскали в пещеру сухих водорослей, и лейтенант лег па них. После этого Груздев вынул из-за пазухи две больших лепешки, из карманов достал завернутый в тряпку кусок брынзы, пачку листового табака. Гучков смотрел на него удивленными глазами.
— О, — только и мог произнести он.
— У татарина разжились, — объяснил Груздев и разделил лепешки и брынзу на три части. — Мы наелись у татарина, а это вам прихватили. Ешьте.
Через несколько минут лепешки и брынза были съедены.
— А теперь покурим, — весело потирая руки, сказал Гучков. — У кого есть газета?
Ни у кого не оказалось. Гучков задумался:
— Вот еще проблема. Что же делать? — Какое-то мгновение он размышлял, потом тряхнул головой: — Эх, была не была, — и достал из нагрудного кармана вырезку из газеты. — Раскурим.
— А что это такое? — покосился Кондратюк.
Гучков дал ему вырезку. Кондратюк вслух прочитал о том, как боец Гучков уничтожил в рукопашной схватке восемь гитлеровцев и подбил танк.
— Жалко. Как-никак, а память, — заметил Груздев.
— Авось да еще напишут, — небрежно сказал Гучков, наделяя желавших закурить клочками бумаги.
Закурив, он зажмурил глаза от удовольствия.
— Дюбек, чудо-табачок, — проговорил он с блаженным выражением на лице. Повернувшись к Груздеву, спросил: — Как могли полицаи догадаться, что вы в доме?
— Этот татарин — продажная шкура, — со злостью ответил Груздев. — Лейтенант пристрелил его, собаку. Когда мы вошли, он сначала перепугался, а потом стал нас угощать. А его сынишка шмыгнул в окно и побежал доносить. Но мы этого не заметили, а догадались, когда увидели в окно полицаев и мальчонку хозяйского с ними. Мы — к дверям, а хозяин на нас пистолет наставил.
— Так ему и надо! — воскликнул Кондратюк.
Груздев улыбнулся:
— А я со стола успел кое-что прихватить. Даже вот что второпях сунул в карман.
Он показал рогульку с леской.
— Ого! — воскликнул Кондратюк. — Что же ты молчал? Давай сюда, будем ловить рыбу.
Он разыскал в камнях несколько крабов, достал из лапок мясо, насадил на крючки и забросил в море.
— Такую уху сварим, — облизнув губы, сказал он, — язык проглотишь.
— В чем варить-то будешь? — охладил его пыл Груздев.
— В котелке.
— А в котелок что нальешь?
— Вот не сообразил. — Кондратюк растерянно развел руками.
— Рыбу можно в костре испечь, — усмехнулся Гучков. — Ты поймай сначала.
— За этим дело не станет, — заговорил Кондратюк. — Готовьте костер.
Груздев стал собирать сухие палки и ветки, которых на берегу валялось немало.
Тельняшка быстро высохла на горячих камнях, и Таня понесла ее лейтенанту. Тот лежал с закрытыми глазами.
— Товарищ лейтенант, — тихо позвала Таня.
Он открыл мутные, воспаленные глаза.
— Давайте наденем тельняшку.
— Нет ли глотка воды? Внутри горит, — проговорил он.
— Воды нет, — с виноватым видом сказала Таня.
Она принесла в котелке морской воды и стала поливать ему на лицо и грудь. Лейтенант почувствовал себя бодрее. Таня помогла ему надеть тельняшку.
— И жар, и знобит, — с беспокойством выговорил Глушецкий, снова ложась. — Наверное, пуля застряла.
К вечеру ему стало хуже. Он метался, кусал губы, чтобы не застонать. Таня стала класть ему на лоб и на грудь холодные компрессы.
— Что же делать? — растерянно спросила она Гучкова. — Идти он не сможет. Идите вы, а я останусь с лейтенантом.
— А дальше что? — нахмурился Гучков.
— Не знаю…
— Вот то-то же, что не знаешь, — произнес Гучков. — Сделаем так. Мы втроем пойдем на добычу пищи и воды, а ты останешься с лейтенантом. Пересидим еще сутки. Не беда.
— Может, медикаменты какие будут — принесите, — попросила Таня. — Бинты, йод.
— Добре. — Гучков крикнул Кондратюку: — Поймал что? Давай сюда твою рыбу. Перед походом не мешает подкрепиться.
Кондратюк положил перед ним четырех ершей, две ставриды. Гучков стал потрошить их финкой, а Кондратюк принялся разжигать костер. Выпотрошенных рыб положили на горячие угли. Кушанье получилось неважное, но все съели подгорелую, полусырую рыбу с редким аппетитом. Одну ставриду оставили для лейтенанта.
Когда солнце коснулось горизонта, Гучков, Груздев и Кондратюк пошли на добычу пищи и воды. Таня села у выхода из пещеры, поставив рядом с собой винтовку.
Моряки вернулись в полночь. У них был довольный вид.
— Все в порядке, — весело доложил Тане Кондратюк.
Глушецкий приподнялся на локте:
— Воду, ребята, принесли?
Гучков подал ему флягу, и лейтенант с жадностью прильнул к ее горлу. Напившись, он с облегчением вздохнул:
— Уф, думал, не напьюсь. Словно огонь залил.
Напилась и Таня. Гучков дал ей и Глушецкому по куску хлеба и сала.
— Дня на два хватит, — сообщил Гучков и стал рассказывать, как они добыли пищу. В Байдары зашли со стороны моря. Два дома оказались пустыми. В третьем застали семью: три сестры и их мать. Сестры боевые. Накормили и спрашивают, почему моряки не в партизанском отряде. Ребята объяснили, что искали и не нашли. Сестры обещали помочь найти. Завтра к ним придет какой-то человек и, если мы пожелаем, поведет нас в партизанский отряд.